Глава 1
— А Фёдор-то вымахал как! — мелодично перебирая кучку разноцветных камешков на столе, промолвила женщина, пристально смотря на гостью, сидящую напротив.
Женщина вдруг резко обернулась, погрозила кому-то пальцем и довольно высоко, почти с визгом произнесла:
— Ах ты негодница! А ну быстро пошла на улицу!
— Ну ба! — послышался из другой комнаты писклявый голос.
Женщина накрыла камни ладонью и так сильно топнула ногой, что затрясся стол, а наблюдавшая за камнями гостья перекрестилась.
Тут же хлопнула дверь. Затряслось старенькое окно и звякнуло.
— Ну вы посмотрите, а! Разобьёт стекло, а кто мне потом починит?
В комнате стало тихо.
Женщина закрыла глаза, глубоко вздохнула и произнесла:
— Ох, сбила меня эта негодница. Ну вот куда мне её пристроить, а? Может, ты её заберёшь?
Камни зашуршали по столу…
— А Фёдор-то вымахал как! Плечи шире двери вашей!
— Шире, шире, тёть Дусь! — гостья закивала. — Уж не знаю, как прокормлю его теперь.
— А не нужно тебе его кормить. Пусть сам о себе переживает. Видела я вчера, как он тебя гонял по двору. А ты чего ему в отместку даже слова не сказала? — женщина открыла глаза и уставилась на гостью.
Та затряслась. Худенькие плечи, покрытые тонкой серой шалью, почти опустились на стол.
Гостья плакала так, как иной раз плачут малые дети, обижаясь на весь белый свет, но не знающие, как объяснить, что произошло.
— Рыдай, не рыдай… Толку не будет от твоего Фёдора. Я тебе ещё тогда говорила, что нужно было сделать. А ты что? Я сама, сама… Вот сама теперь и думай, как с ним быть. Чего ты теперь от меня хочешь?
Гостья подняла голову, вытерла шалью глаза и прошептала:
— Тёть Дусь, хочу, чтобы Федя присмирел малость.
— Не будет этого, Оля! Хотя…
Тётя Дуся прищурилась и вкрадчиво предложила:
— Ну только если он женится на моей Ленке… Тогда уж я на правах тёщи человека из него сделаю. А иначе ступай домой, Оля! Не будет с твоего Фёдора путёвого человека. Вот те крест! Не будет!
— Тёть Дусь, да как же на Еленке-то он женится?
— Хм, смешная ты! Не знаешь, как свадьбы играются? Мы с тобой его Иринку припозорим на людях. Есть у меня мысли. А ему после и деваться некуда будет. Чем моя Ленка плоха? Чем? Чем она хуже Иринки?
Оля поднялась со стула, вздохнула.
— Не знаю я, тёть Дусь. Боюсь.
— Ну тогда и иди с богом. Бойся дальше. А когда твой Фёдор прибьёт кого, когда бесовщина ему в голову залезет, вот тогда я уже точно не помогу. Ступай, Оля!
Гостья поклонилась и вышла.
Тётя Дуся перекрестила свои камни, ссыпала в мешочек и хихикнула:
— Всё, Ленку пристроила.
***
Вечерело. Насыщенный июльский воздух кружил голову. Благоухали травы. Птицы допевали свои дневные трели. Сверчки то затихали, то заводили свои песни так громко, что звенело в ушах.
Фёдор лежал под деревом на земле, пытался сосчитать первые звёзды.
— Первая, вторая, третья… Сколько вас там? Кто вы? Четвёртая, пятая, шестая…
Неподалёку послышались шаги. Юноша напрягся, но продолжил лежать.
Шаги приближались, а с ними послышался женский голос:
— Сегодня Ольга ходила к колдунье. Пришла оттуда поникшая. Молчит, мне ничего не говорит. А видно по ней, что не с добром вернулась. И как я её не упрашивала, как воды в рот набрала. Знаю только, что просила Федьку усмирить. За тем и шла она к Дуське. А больше новостей никаких.
Фёдор узнал голос своей тётки Антонины, сжал кулаки. Хотел было вскочить, схватить тётку, да заставить её рассказать, что знает ещё, но сдержался.
Кто был рядом с родственницей, он не знал.
Прошагали мимо него, уже и не было слышно ничего.
Заболела голова. Фёдор поднялся на ноги и обнял дерево. Долго стоял, прислонившись к нему своей молодой грудью. Отстранился на мгновение, снял рубаху. Почувствовал, как кора впилась в его кожу. Стало горячо. Ещё сильнее прижался Фёдор к дереву и прошептал:
— Вот бы срастись мне с тобой, стать стволом, чтобы не жить больше на этой земле, не видеть ненавистных людей, не слышать их голоса. А упиваться вдоволь пением птиц, встречать солнце, опадать листвой осенью и заново возрождаться в молодых побегах. Вот бы не жить…
Забыв о рубашке, Фёдор, качаясь, пошёл к реке.
Река жила своей уже ночной жизнью. Она плескалась на берегу о поваленные брёвна, издавала звуки, когда крупные рыбины выпрыгивали из воды.
— Вот бы не жить… — прошептал Фёдор.
Он снял брюки, потянулся. Шагнул в воду. Она, ещё горячая после дневного зноя, обняла его как руки мамы. Фёдор хорошо помнил эти руки. И пусть говорят, что в два года он не мог этого запомнить. Он помнил. До сих пор перед ним были эти глаза и слова:
— Федя, сынок, так нужно. Тётя Оля хорошая, она станет твоей мамой. Она хо-ро-ша-я…
А дальше голос уплывал.
Фёдор помнил, как он тянул свои маленькие ручки, но мамы уже не было рядом.
Повозка монотонно покачивалась, увозя маленького мальчика в новою семью. Когда несколько лет назад Фёдор рассказал Ольге об этих воспоминаниях, она покрутила у виска и сказала, что всё ему приснилось. И мальчик больше эту тему не поднимал.
Только вот после переселения к новой матери, стали Фёдора мучить плохие сны. Ни одна ночь не обходилась без такого сна. Приходили во снах черти, велели огнём выжигать дом. Фёдор вставал и устраивал пожары.
Ольга совсем перестала спать. Уж сколько было пережито в те годы. А потом прошло. Неожиданно Фёдор перестал просыпаться, и всё как будто позабылось. Мальчик вырос, и отправила его Ольга на год в город обучаться на плотника.
Фёдор отучился, вернулся и в первую же ночь сгорел сарай с сеном. Все конечно обвинили юношу. А он как мог себя оправдывал, но никто не поверил.
А черти снились…
Продолжение тут
