Скажите честно: вы ведь тоже хоть раз хранили пакет с пакетами?
А банки из-под кофе — для гвоздей? А коробку из-под конфет — для пуговиц?
Вот и я. А ещё хранил свои восьмидесятые. Не в банке, конечно, и не в пакете — а прямо под кожей.
Они там, где сердце быстрее бьётся от запаха утюга на крахмальной рубашке и где каждый двор — как маленькая страна с вождями, котами и первыми поцелуями.
С пакетом пакетов и банкой с пуговицами всё ясно. А теперь давайте понюхаем то время — буквально.
— А вы помните, как пахли 80-е?
Нет-нет, не духами «Красная Москва» и не нафталином из бабушкиного комода. Пахли они хлебом круглой формы. Пахли ковром, нагретым солнцем. Пахли электрическим утюгом на крахмальной рубашке. И ещё — чем-то светлым, непонятным, как воздух перед первым поцелуем.
В 80-е я был, что называется, на взлёте. Не в плане карьеры — какая там карьера, когда на заводе у тебя оклад 120 рублей, и то с доплатой за вредность. А в смысле того самого чувства, когда выскакиваешь утром во двор — и тебе просто хорошо. Всё впереди, всё возможно. День начинается — а ты будто на старте большого приключения. Сейчас говорят — «в потоке». А мы просто жили.
И в этом самом потоке — неосознанно, весело, по-настоящему — крутилась вся наша жизнь.
Телевизор с деревянным корпусом — гремит, как трактор, но показывает. А если антенна начинала дурить — чего только не клали на неё! Ложку, вилку, пепельницу… Кто-то даже тапок пробовал — и, о чудо, помогало!
Вечером — «Время», днём — «Ну, погоди!» или «В гостях у сказки». И пусть он шипел и дёргался, как будто сейчас взлетит— всё равно никто не отрывается. А главное — все вместе: и папа, и мама, и я на ковре, и кошка, которая залезла на телевизор греться, как будто это её персональный камин — с подогревом и зрителями.
А потом — на кухню. Утро, запахи, звуки — всё жило своим расписанием, понятным без будильника.
Утро — это бутерброд с маслом и посыпанный сахаром. Хруст — на всю кухню. А на плите — эмалированный чайник, свистел как сумасшедший, но без него утро — не утро.»
А на стене — отрывной календарь, где каждый листок пах свежей бумагой и чернилами, а красные цифры воскресений казались праздником сами по себе. И ведь без кофемашин и тостеров обходились. А завтрак всё равно был вкуснее — может, потому что ели с аппетитом, а не на бегу.
За окном — двор. Реальный, не виртуальный. С соседом-плотником, с тётей Валей, которая всегда в халате и с папиросой, с ребятнёй, мотающейся на «Орлёнках» и «Кама».
Жили скромно, но с огоньком. Даже кроссовки тогда были не просто обувью — целой историей.
Мы тогда носили кроссовки «Адидас», купленные с рук, и они были как билет в клуб счастливчиков. В них бегали, прыгали, влюблялись. А когда они рвались — не выбрасывали, нет! Чинили, перешивали, проклеивали. Потому что это было не просто обувь — это был стиль, статус и чуть-чуть свободы.
А у кого были — так того чуть ли не на руках носили. Шутка, конечно.
Хотя кто знает… А на куртке — значок «Олимпиада-80», который передавался от старшего брата, как семейная реликвия.
Вкус жизни чувствовался даже в очередях.
А вы пробовали постоять час за колбасой и при этом узнать о жизни больше, чем за месяц в интернете?
Да, была колбаса по 2.20 — но за ней надо было постоять. А в очереди — вся жизнь. Женщины обсуждают «Рабыню Изауру», мужики — хоккей. Кто-то рассказывает, как сын в армию ушёл. Кто-то — как мама из деревни прислала банку варенья, поездом, а банку в дороге разбили. И стоишь в этой очереди, и вроде бы раздражён, а вроде и нет, и люди рядом настоящие, и разговор — как сериал, только без рекламы и с живыми героями, которые знают, кто кого родил и чей кот опять сбежал на чердак.
Но самым главным, конечно, была любовь. Такая, которой сейчас даже в кино не показывают.
Любили мы тогда — ух, как любили. В глаза. До дрожи. Без смайликов и переписок, а с письмами, написанными от руки, как маленькие романтические открытки из другого мира — тёплого, настоящего, с запахом духов и трепетом в конверте. С трепетом, с ожиданием, с походом на свидание, как на премьеру. Не то что сейчас — лайкнул, и вроде как уже признался.
А тогда — сердце в пятки, руки потеют, а в голове крутится: "Только бы она пришла..."
А встреча на танцах в ДК — это вам не свайп вправо. Там взгляд, прикосновение и песня «Лесной олень» звучали громче любых признаний. А потом — домой, мимо спящих витрин и гудящих трансформаторных будок возле подъездов, и в голове всё равно крутится: «Она сказала “пока” или “до встречи”?»
А ещё — друзья. Те, что рядом, что в подъезде, что не в сети, а за соседней дверью.
Не в чате, а под окнами — с рюкзаком, «Юппи» и спорами, кто круче: Ротару или Пугачёва .Те, кто знал, как звали твою бабушку и в какой квартире отключили свет.
Один пакетик “Юппи” — пятеро друзей. Разводили в банке, как зелье счастья, и пили из одной кружки. На вкус — химия, а на сердце — праздник.
Один магнитофон «Весна» на весь подъезд — как радио свободы для нашей лестничной демократии. И счастливы были до безобразия. Потому что счастье тогда измерялось не деньгами и не лайками, а по тому, как заливались смехом, и тем, как долго ты не хочешь расходиться. А если у кого-то дома был двойной кассетник — всё, можно было не поступать в институт: ты и так был местной знаменитостью.
И вот сидим мы сегодня, перебираем воспоминания, как фотографии. Некоторые пожелтели, но всё такие же родные.
Сейчас модно жаловаться на ностальгию, мол, застряли в прошлом. А я скажу — не застряли. Мы просто бережём в себе то самое время, когда всё было впервые: первая любовь, первый магнитофон, первый самостоятельный выбор. И всё казалось ярче, громче, чище. Как вино: с годами только крепче и насыщеннее — как мамино варенье, которое летом кажется обычным, а зимой — лучше любого десерта. И если у тебя были эти 80-е — ты уже не бедный человек. Ты богат, как минимум, на целую вселенную внутри.
Мы были другие. Душевнее, настоящими. Нас не редактировали, не маскировали под идеал. Смотрели в глаза, не в экраны. И всё у нас было по-честному: дружба — до гроба, любовь — до потери пульса, песни — до хрипоты.
Иногда накроет: ну всё, достало — цены, новости, спина ноет… А потом вспомнишь, как мальчишкой нёс бутылки, чтобы сдать и купить “Буратино” — и вроде отпустило.
Так что, знаете что?
Мои 80-е — это не просто крутое время. Это — мой хребет. Мой стержень. То, что держит меня в этом мире, когда всё кругом трещит: цены скачут, здоровье шалит, новости такие, что телевизор хочется выкинуть. А ты держишься за своё прошлое — как за руль в заносе. И пусть мир изменился, и мы сами не те — внутри, в самом главном, мы всё те же.
Сахар на масле, «Адидасы» с подмётками, письмо с помадой и мама, зовущая с балкона: «Димка, домой! Уже темно!»
Вот это и есть — настоящее. Остальное — приложение.
А вы говорите: «время ушло». Нет. Оно просто стало частью нас.
Запомните: «80-е не прошли — они остались жить внутри тех, кто тогда жил по-настоящему».
И с нами они — каждый день, между хлебом, воспоминаниями и этим странным, шумным настоящим.
А вы до сих пор помните запах того самого хлеба круглой формы? Или, может, бережёте дома письмо, написанное от руки?
👇 Напишите в комментариях: что из ваших 80-х вы храните до сих пор — в ящике, в сердце или в душе?
Ваша история может стать откликом для кого-то ещё. А мы здесь — чтобы вспомнить вместе.
❤️ Если текст тронул — поставьте лайк. Это поддержка, которая чувствуется, как тёплая рука на плече.
📚 А вот ещё статьи, которые могут зацепить душу:
— Принцы закончились. Остались те, кто хотя бы не изменяет
— Кризис 20-25 лет супружеской жизни. Почему? Как пережить?
— Как распознать гнилого человека?
Мы тут не просто читаем. Мы дышим одними воспоминаниями.
Спасибо, что вы есть. Спасибо, что вместе.