Месяц назад умерла моя бабушка, мамина мама, последние лет десять она жила у нас в квартире, за ней требовался постоянный уход после инсульта. Хоронить её увезли в Пировск, это её дом, и одновременно моя деревня, проводил там каждое лето, все школьные годы. Чувства родства с этой землей начали бурлить еще по трассе и поднялись из глубин сразу после въезда в село Пировское. Знакомые улицы, по которым катался на велосипеде в детстве, кстати именно здесь научился ездить на двухколесном велосипеде, отец научил.
Помню тополь, который стоял у нас в палисаднике, самый высокий во всём поселке, его было видно из «заречки», с центра Пировска, он был таким огромным и зеленым, со смолянистыми желудями. Ветка, упавшая сверху во время ветра, проломила крышу старого гаража. Тогда-то и было принято решение его спилить, момент согласовали с ремонтом линий электропередач на нашей улице, когда провода были сняты, тополь повалили, он перекинулся через улицу и даже пришлось разобрать забор соседу через дорогу.
Дом уже не кажется таким огромным, как в детстве, но масштабность построек всё равно впечатляет. Как такой маленький человек, ростом от силы метр шестьдесят пять и весом шестьдесят пять, смог построить вокруг себя столько комфорта и порядка, мой дед, сидит возле гроба и шутит с окружающими, и бабушкой, с определенным трепетом в её сторону. Ему, кажется, восемьдесят восемь и у него всегда припасено варёное яйцо, хлеб, огурец и пятьдесят грамм для перекуса.
Здороваемся с отцом, он на кухне ухаживает за гостями, наливает чай, чайник за чайником, здесь своя атмосфера. Отец окутал своей заботой материнскую родню. Зашел в комнату за печку, он тоже подошел, стоим у окна, спрашивает, как сын, как Даша, всё хорошо, немногословно, похороны опять же. Какими-то сантиментами проникся к нему, захотелось обнять, положил ему руку на плечо, порылся в волосах, почти весь седой. Батя мой, он пятидесятого года рождения, сейчас ему уже где-то шестьдесят восемь, ум посчитал и притих, моему отцу уже под семьдесят.
В разговоре тема заходит о том, что бабушку на кладбище повезут, там место подготовили, мама просила дядю Серёжу, чтобы он побольше место взял, чтобы и деда потом там же положить. «Меня хоронить на родину повезете» - произносит отец, смотря в окно. Его слова не звучат как наказ, да и сильно в серьез не воспринимаю их, это уже было у меня на подкорке, при каких-то обстоятельствах это уже звучало за мою жизнь, и запомнилось. Как и то, что у бурятов на похороны ходят только мужчины, что у нас есть самый старший в роду, которого все уважают, что есть родовая гора, где все родственники носители моей фамилии собираются раз в год чтобы почтить духов и предков. Для меня это как сказки про неведомые дали, как что-то о другом мире, частью которого я себя не считаю.
Пришёл батюшка в церковном одеянии отпевать бабушку, голос его звучит благородно в помещении, здоровается со мной. Он живет немного по диагонали через дорогу, мне было лет двенадцать, когда они туда переехали. В их семье шесть детей, двое из которых рядом со мной по возрасту и были моими друзьями. Тогда батюшка виделся мне русским мужиком, с наточенной косой в руках, в рубахе, и с косынкой на голове.
Меня крестили в пять лет в Красноярске, но что это такое и как с этим жить я не понимал. Период общения с поповскими детьми для меня был от части как второе крещение. Я видел как они живут, разговаривал с ними о боге, частенько за компанию ходил в церковь, это случалось как правило по бытовым делам, не по церковно-служебным.
В доме запахло кадилом, батюшка запел, всё действо происходит в зале, зеркала покрыты тканью. Пение его приятно на слух, и впервые для меня символично, что-то улавливаю в его словах, тишина вместе с пением разливается по комнатам, и даже если кто-то перешептывается, тишина остаётся здесь.
Все поехали на кладбище, кроме отца, он остался смотреть за домом. Все нормально к этому отнеслись, наверное, потому что он единственный кто своим видом и чувствованием происходящего выбивается из этой традиционно православной процессии.
Еще выбивалась тётя Тамара, дяде Сережина жена, она потихоньку начала выпивать с утра этого дня, и имела отличающееся от всех приподнятое настроение. Она поехала со всеми на кладбище в автобусе с бабушкой. Деревенская дорога устлана еловыми ветками, какие-то получается объезжать, другие попадают под колёса. Приехал на кладбище, могила выкопана, копари с лопатами наготове, курят в стороне ожидая своего выхода. Гроб открыт, все по очереди подходят чтобы попрощаться с бабушкой, моя мама в слезах стоит у изголовья. Понимаю, что для неё это в определенном смысле облегчение, последние десять лет она ухаживала за практически лежачим человеком, она этого облегчения не чувствует, ушла её мать. Тётя Тамара подошла в числе последних, самых близких, провела рукой по бабушке, как бы поглаживая её – «Живот мягкий, будет еще покойник» – громко сказала она. В этот момент слова не восприняли в серьез, но всё равно запомнили.
Бабушку похоронили в красивом месте, под березкой, на окраине кладбища, в не солнечный, немного прохладный июньский день. В тот день последний раз видел отца живым, помню прощание с ним, рукопожатие сухой и очень крепкой кистью, его улыбку и взгляд.