Едва она свернула с трассы, как её обступил заснеженный лес: голые стволы лиственных деревьев, укутанные снегом, и темнеющие глубокой зеленью ели и сосны. Лика сбросила скорость, полагая, что гнать по заснеженной грунтовке неразумно и даже небезопасно. Кроме того, ей хотелось как можно сильнее вчувствоваться в своё возвращение. Ощутить: она – дома, пусть настоящего дома у неё давно уже нет. Лес проплывал мимо, величественный и недвижный, и как она не всматривалась в него и распахивающую навстречу объятия бесконечную заснеженную даль, Лика всё равно не ощущала ничего. Ни трепетной радости, ни щемящей грусти. Может, это придёт позже, когда она доберётся до посёлка?
Машина легко подскакивала на неровностях, будто пританцовывала. Эти мерные покачивания успокаивали, унимали поднявшееся было волнение и тревогу. Здесь, в этих живописных местах прошла самая лучшая часть её жизни – детство. Лика вдруг ощутила слабый аромат булочек с яблоком и корицей, почувствовала на языке едва ощутимый кисло-сладкий вкус морса из красной смородины. Услышала тихий голос, напевавший:
В горнице моей светло…
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро
Молча принесёт воды…
Её вдруг накрыло болезненной волной воспоминаний, сбило дыхание, кольцом сдавило грудь. Лика задохнулась. Монохромный мир за окнами дрогнул и расплылся. Она надавила на тормоз, вцепилась руками в руль, дыша тяжело, со всхлипами. Слёзы катились по щекам, падали на ворот куртки. Лика плакала, остановившись посреди сонного леса, и впервые за долгие годы чувствовала себя живой.
Слёзы закончились так же внезапно, как и нахлынули. Осталось лишь тепло в душе. Так бывает, когда отогреваются замерзшие руки: сначала боль, а потом тепло. Она смахнула остатки слёз и снова тронулась в путь, ощущая себя первопроходцем: что ждёт её в конце пути, сможет ли она найти пристанище там, куда стремится? Сердце тронуло внезапным холодком. Лика только сейчас, в нескольких километрах от посёлка осознала: её там никто не ждёт. Там нет для неё пристанища. Она едет в никуда. Их с мамой дом, по словам отца, сгорел. «Сгорел! – кричал он, встряхивая свою дочь за плечи, когда её поймали на вокзале при попытке сесть в электричку. – Там нет ничего, одни головешки! Куда ты собралась?!»
«Да что, в конце концов, я не найду, где остановиться? – разозлилась на себя за минутную слабость Лика. – Найдётся кто-нибудь, кто согласиться сдать мне угол на пару дней». Она потянулась к магнитоле, чтобы включить музыку, но передумала. Столько всяких мыслей теснилось в голове, хотелось их как-то упорядочить, разложить по полочкам, прежде чем она доберётся до Покровки.
Лес по обеим сторонам дороги поредел, уступил место редколесью, а потом и вовсе измельчал, перешёл в одичалое поле, местами заросшее кустарником. Голые ветви торчали из сугробов, как пальцы мертвецов. Или когти Чудища-Снежища.
Машина внезапно резко подпрыгнула, вильнула в сторону, выходя из-под контроля. Лика чертыхнулась, выворачивая руль в попытке вернуть взбесившегося железного коня обратно на дорогу, но он снова подскочил и тут же нырнул капотом в сугроб.
– Вот чёрт! Чёрт! – девушка сердито ударила ладонью по рулю, но сразу же взяла себя в руки.
Попыталась выехать из сугроба, но быстро убедилась в тщетности усилий. Мотор яростно ревел, но машина не двигалась с места, сев передними колесами в яму. Пришлось признать тот факт, что она застряла посреди поля на приличном расстоянии от посёлка. Теперь вся надежда только на попутку, которая поможет выдернуть машину из снежной ловушки. Лика кинула взгляд по обеим сторонам дороги в надежде увидеть потенциального спасителя, но взору предстало лишь огромное белоснежное поле и серое ватное небо над ним. Она прикинула, сколько может стоить вызов эвакуатора в такую глушь и приуныла. Её плотно окутала тишина. Словно погребальным саваном, таким же белым, как и снег. Лика поёжилась от напросившейся ассоциации, открыла дверцу и вышла из салона. Вдохнула свежий морозный воздух, снова огляделась по сторонам. Вспомнила, что до посёлка должен ходить автобус. Нечасто, примерно раз в час, но в крайнем случае, она доедет на нём и уже там попросит у кого-нибудь помощи. Немного повеселев, она снова огляделась по сторонам, в надежде разглядеть приближающийся транспорт. Тёмный лес замер в отдалении суровым стражем. Посёлок же прятался где-то в пасмурной дымке. Постояв немного возле машины, Лика решила вернуться в салон и подождать в тепле. Может, даже музыку послушать. Она снова потянулась к магнитоле, но потом уронила руку на колени. Вместо этого просто откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Мысленным взором увидела родной дом, которого больше нет –двухэтажный деревянный на две семьи, большой палисадник, окружённый невысоким забором. Как вечерами они лежали с мамой на софе, прислушиваясь к завыванию ветра за окном, печальным вздохам сквозняков под дверью в прихожей.
– Это Чудище-Снежище воет, да? – шёпотом спрашивала Лика, прислушиваясь к непогоде.
– Наверное, – уклончиво отвечала мама.
– Расскажи про него сказку.
– А ты не забоишься?..
На самом деле, она боялась, хотя сама сказка была добрая, и Чудище там было не особенно злое. И мама рассказывала эту сказку очень часто по просьбе дочери, но страх никуда не исчезал. Его не могла истребить ни хорошая концовка сказки, ни объяснения матери, что от доброго отношения даже чудища становятся добрее. Лика будто чувствовала в истории какой-то подвох, а в чём он был – объяснить не могла. Поэтому всякий раз, когда в воздухе появлялись первые снежинки, Лика чутко прислушивалась к завыванию ветра, приглядывалась повнимательнее к хмурому лесу на окраине посёлка, и всякий раз её сердце трогала лапой тревога. Мягко. Осторожно. Вкрадчиво, будто примериваясь. В такие моменты Лика снова начинала сомневаться: а не врёт ли сказка? А можно ли задобрить злое чудище? Может ли доброе быть трёхголовым, дуть холодом и свистеть страшно? А порой вспоминалось ей, как однажды зимой они пошли с ребятами к овражкам кататься с горы, и Ванька Федосов разглядел в стороне у кустов какой-то холмик. Как разгребли они снег и обнаружили в снежной могилке собаку, калачиком обернувшуюся вокруг четырёх своих кутят.
– Насмерть замёрзли! – сказал Ванька, поправляя шапку, съехавшую на бок от усердного труда.
Лике было до слёз жалко собаку и щеночков. И после она долго задавалась вопросом: чем же Чудищу помешала собака, чем разозлила? Врёт, значит, сказка.
Как-то, не выдержав, она выложила свои мысли маме. Та обняла её тогда и сказала: «Не Чудище тут виновато, а люди, которые её на мороз выгнали. Некуда ей, бедняге, было пойти, вот она под куст забралась и там замёрзла». И вроде бы хорошо и складно, и Чудище тут не виновато совсем, только жизнь ей вскоре свои уроки преподнесла…
Накатили воспоминания. Ей восемь, и мамины сказки уже в прошлом. Она выросла и читает книги сама. И после школы до возвращения мамы со всеми домашними делами тоже справляется сама. В тот день, как и обычно, она вернулась из школы, пообедала, сделала уроки, пока свет короткого зимнего дня ещё не померк. И вот, учебники и тетради аккуратно сложены стопкой на краю стола, а Лика сидит в кресле с книгой о приключениях Тома Сойера. Умиротворённо тикают часы на полке шкафа, в окно заглядывает пасмурный неприветливый день, и здорово, что от него можно укрыться в мягком кресле с любимой книгой на коленях. Дневного света пока хватает, чтобы читать, не включая трёхрожковую люстру под потолком. Внизу, в прихожей, вздыхает сквозняк под дверью. И Лика вдруг совершенно внезапно вспоминает про Чудище-Снежище. Вроде глупо – не маленькая уже, но отчего-то душу мягкой лапой касается тревога, заставляя поёжиться. Словно трёхголовое Чудище на самом деле бродит под окнами, чтобы заморозить её, едва она высунет нос наружу. По-прежнему сидя в кресле, Лика вытягивает шею и опасливо смотрит в окно, словно надеется углядеть, нет ли чего страшного на улице. За окном кружат снежинки, мельтешат в беспорядочном танце. Морочат голову, словно решили околдовать. Лика отводит взгляд от окна, пытается сосредоточиться на чтении, но буквы никак не желают складываться в слова. Плывут, пляшут, мельтешат, как и снежинки за окном. И вдруг их мельтешение упорядочивается, сплетаясь постепенно в образ – трёхголовый, жуткий. Он движется к дому, тянет к раме когтистые лапы, стучит в окно…
*
Лика вздрогнула и открыла глаза, силясь понять, где находится. Несколько мгновений ей казалось, что она снова дома, уснула в кресле с книгой в руках, пока ждала маму с работы. И лишь потом сонный морок рассеялся, выпустил из плена её разум, и реальность снова заняла свой место: она в машине, застряла в сугробе посреди поля. Осознание подстегнуло её как хлыстом. «Я что, уснула что ли? – ужаснулась Лика. – Интересно, долго ли я так спала?» Она покрутила головой, разминая затёкшую шею и одновременно оглядываясь по сторонам. Вроде бы свет хмурого дня померк ещё сильнее. Неужели она проспала несколько часов?! И за это время никто не проехал мимо? Ни в посёлок, ни из него?! А автобус? В Покровку же должен ходить автобус. В животе что-то неприятно заворочалось. Лика распахнула дверцу и выбралась из машины, чтобы размять затёкшее тело и осмотреться. А заодно и унять проснувшуюся тревогу.
На улице действительно стало темнее – небо укутали тёмно-серые тяжёлые тучи, несущие в своих утробах снег. Лика всмотрелась в белеющую даль, пытаясь разглядеть потенциальную помощь, приближающуюся к ней. Колея на заснеженной дороге уползала вдаль и терялась за изгибом. В стылом воздухе заплясали первые снежинки, осели на её щеках прохладными поцелуями. Эти лёгкие холодные прикосновения только усилили тревогу. Лика сунула руку в карман и извлекла смартфон, намереваясь позвонить. «Так больше продолжаться не может, – решила она. – Пусть я расстанусь с приличной суммой, но зато не надо ломать голову и ждать случайной попутки». Она разблокировала экран и озадаченно нахмурилась. Связь отсутствовала.
– Ну, начинается! – раздосадовано воскликнула она.
Её голос потерялся в белом безмолвии, обступившем её со всех сторон. Лика покружилась на месте, надеясь поймать связь и попутно пытаясь сообразить, можно ли вызвать экстренные службы при отсутствующей связи. Кисло усмехнулась, сообразив, насколько нелепым было само это предположение. Нет связи – вызов не пройдёт – логично же, но с логикой именно сейчас у неё было туго. Страх одолевал её всё сильнее. Почему до сих пор нет рейсового автобуса? Его отменили? Пустили по другому маршруту? Всё может быть, ведь прошло много лет с той поры, когда она жила здесь. Да и сама дорога выглядела странно: две колеи, припорошенные снегом. Словно её не чистили с начала зимы ни разу. Но бросилось это в глаза почему-то только сейчас.
Она подняла смартфон над головой и сделала несколько шагов от машины, надеясь поймать связь. Внезапно споткнулась обо что-то, выпирающее из-под снега. Гаджет выскользнул из рук и нырнул в сугроб. Лика сердито чертыхнулась и наклонилась за ним. Подошва ботинка опять скользнула по какому-то выступу, сдвигая в сторону снег, обнаруживая под ним край бетонной плиты. Девушка выхватила из снега свой телефон, подула на озябшие пальцы и нахмурилась. Внезапная догадка пронзила её ледяной стрелой в сердце. Дорога, на которой она застряла, вела не к посёлку. Вероятно, она ошиблась, свернув раньше, на старую бетонку, ведущую к давно заброшенной ферме и дальше, к реке Талке. А это значит, что напрасно она ждёт попутку или рейсовый автобус. По этим старым, покосившимся от времени плитам ездят только рыбаки на зимнюю рыбалку, и то нечасто.
Снег повалил гуще, постепенно отсекая от неё темнеющий вдали лес и поросль кустов на заброшенном поле. Тревога в груди завозилась неуклюжим медведем, перекрывая дыхание. Лика судорожно втянула носом воздух, медленно выпустила ртом облачко пара, тут же исчезнувшее в мельтешении снежинок. Зябкая дрожь волной прокатилась по телу, и Лика, скукожившись, нырнула обратно в машину. Набрала коротки номер экстренных служб, потом горько усмехнулась, вспомнив, что связи нет, и положила смартфон на соседнее сиденье. Откинулась на спинку и прикрыла глаза, пытаясь упорядочить мысли. Сердце в груди стучало часто-часто. Как у пичужки, говорила обычно мама.
Надо успокоиться. В сумке на заднем сидении – термос с чаем и бутерброды. Лика плеснула чай в крышку термоса и сделала несколько глотков, стараясь унять неприятную зябкую дрожь во всём теле. Ничего страшного не случилось. Она не в глухом месте. Покровка рядом, в нескольких километрах отсюда, а если идти напрямую через поле, то ещё ближе. Когда стемнеет – огни посёлка будут хорошо видны. Кроме того, она не так далеко уехала от трассы, и можно по колее добраться до неё и попросить у кого-нибудь помощи или вызвать эвакуатор. Главное, чтобы закончился снегопад.
Она допила остатки чая и завинтила крышку. Страх подобрался к ней снова, скользнул холодком под куртку, поближе к душе. Ветер снаружи усилился, гнал снежинки с яростью. Поднявшаяся метель окончательно отсекла Лику в машине от всего остального мира. Плотный сумрак укутал салон. «Такая метель не может идти долго, – успокоила себя девушка. – Она скоро кончится, и я смогу пойти за помощью». А вдруг не закончится? – шепнул вкрадчивый голос. – Вдруг метель будет идти до завтрашнего утра? И твою машину целиком занесёт снегом. Ты окажешься в ловушке. В собственной снежной могиле. И никто не будет тебя искать. Потому что ты никому не сказала, куда отправилась. Лика съёжилась, как от удара, впилась взглядом в белую мешанину за окном. Ей вдруг показалось, что оттуда, из-за снежной пелены кто-то пристально наблюдает за ней.
Чудище-Снежище…
…таращится на неё в окно, скрытое пеленой метели. Три головы чудища толкаются в оконной раме. Поблёскивают плотоядно глаза, скалятся зубы. Ледяные когти царапают подоконник. Но дома тепло, и дремлющая в кресле девочка ему не по зубам. Оно оскаливается на прощание и несётся прочь от дома, вдоль по улице за пределы посёлка. Скользит по заснеженному полю навстречу идущей по дороге фигурке. Сквозь снежную круговерть видна тёмно-синяя куртка и голубая вязанная шапочка. Чёрная большая сумка перекинута через плечо. Мама! Она узнаёт её образ сразу, пусть и хорошо припорошенный снегом. Мама идёт по дороге и даже не догадывается, что следом за ней, скрываясь за наметёнными сугробами, тащится Чудище-Снежище. А она, Лика, не может докричаться и предупредить об опасности. Тело скованно сонным параличом. Она с ужасом наблюдает, как Чудище-Снежище скользит следом за мамой, а потом вдруг прыгает, рассыпаясь густым снежным облаком, которое целиком её поглощает.
Лика просыпается с гулко бьющимся сердцем. Тело скукожилось в кресле, книга корешком вверх лежит на полу, соскользнув с колен. В комнате сумеречно. Дневной свет угасает, скраденный густо падающим снегом. На сердце тревожно, оно гонит по венам эту тревогу, вызывая нервную дрожь. Лика, всё ещё под впечатлением своего яркого сна, кидает опасливый взгляд на окно, словно и в самом деле ожидает увидеть за ним три головы чудища. Тишина в доме кажется жуткой. Хочется поскорее нарушить её чем-нибудь. Было бы здорово, если бы сейчас повернулся ключ в замочной скважине, хлопнула входная дверь, впуская морозный воздух и маму.
Спина затекла от неудобного положения. Надо бы сменить его, а ещё лучше встать и пройтись до кухни. Согреть маме чая, наверняка она захочет выпить кружку, потому что замерзла. Но тело никак не хочет слушаться. Лика замерла, как маленький зверёк в норке, учуявший опасность. Густой снег за окном, кажется, скрывает что-то опасное…
Чудище-Снежище
Приснившийся только что кошмар растревожил нехорошие мысли, пробудил старые детские страхи. Мысли о Чудище теперь не кажутся ей глупыми. Они снова пугают её, словно вместо самостоятельной и разумной второклашки в кресле сидит четырёхлетка. А свет становится всё тусклее. Сумерки подкрадываются ближе, обступают со всех сторон. Тишина давит на уши. Уже и тиканье часов почти растворилось в ней и едва слышится. Лика поворачивает голову и находит их взглядом. Стрелки на циферблате еле заметны. Мама скоро должна прийти с работы. И эта мысль словно разбивает зловещие чары. Даёт сил оцепеневшему телу. Соскочив с кресла, Лика пересекает комнату и дотягивается до выключателя. Вспыхивает трёхрожковая люстра под потолком, гоня сумрак прочь, за окно. Освещённая светом комната разом становится уютной и безопасной.
На кухне тоже уютно, когда она включает свет и задёргивает занавески. Так-то, Чудище, тебя больше нет. И никогда не было. Я в тебя больше не верю. Лика улыбается, прислушиваясь к вздохам закипающего чайника. Вот-вот, с минуты на минуту хлопнет дверь, и мама войдёт в дом. Улыбка медленно тает на её лице. Где-то внизу живота по-прежнему ворочается тревога. Чайник со свистом выпускает носиком струйку пара, требуя угасить под ним огонь. Она поворачивает колёсико конфорки и хмурится. Разве мама не должна уже быть дома? Что-то подсказывает, что сейчас самое время ей войти в дом. Девочка отодвигает занавеску и выглядывает в окно. Снежная завеса истончилась, обозначив укутанные пышным покровом деревья в палисаднике. На улице горят фонари, разбавляя желтым светом вечернюю синеву. Мама точно должна уже быть дома. Но её почему-то всё нет. Тревога усиливается, отращивает иглы, впивающиеся во внутренности. Решение приходит внезапно, и Лика, повинуясь ему и не в силах больше терпеть разрастающуюся тревогу, срывается с места и бежит в прихожую одеваться…