*
В машине стало темно и зябко. Снег полностью залепил стекла. Лика подула на ладони, согревая озябшие пальцы. Повернула ключ замке зажигания. Заурчал мотор, ожил кондиционер, согревая салон. Может, зря она решила ехать сюда зимой? Разумнее было бы приехать весной или летом. Тогда бы она не попала в ситуацию, подобную нынешней. Правда, летнего отпуска в ближайшие годы ей не видать, да и когда ехать, как не в годовщину? Её мысли отозвались болью в сердце. На глаза навернулись слёзы. Врут всё же, что время лечит. Раны, даже давно затянутые шрамами, всё равно болят. В памяти всплыл образ маленькой девочки, бредущей по заснеженной улице в сторону автобусной остановки. Рыхлый снег пересыпается через край сапожек и, попадая внутрь, холодит ноги. Под золотистым светом фонарей она доходит до скамейки под навесом и садится, намереваясь ждать маму здесь. Так ей спокойнее. Так тревога хотя бы ненадолго оставляет её, точно увязнув в снегу где-то по пути. К остановке подкатывает «Пазик», и Лика вытягивается в струночку, высматривая маму сквозь заиндевевшие окна автобуса. Из дверей выходят лишь два человека. Оба – мужчины. Один торопливо идёт прочь от остановки, второй, будто споткнувшись, останавливается и вдруг шагает ей навстречу, слегка склоняется вперёд и восклицает:
– Лика?!
Она вскидывает голову, услышав знакомый голос. Лицо расплывается перед глазами, слёзы застывают льдинками на щеках, а сама она, не осознавая этого, плачет с подвываниями, совершенно закоченев на лавочке.
– Ты что здесь делаешь? – голос мужчины доносится будто издалека.
– Маму жду… – шепчет она одними губами.
Её собеседник бросает взгляд на наручные часы и произносит:
– Следующий автобус только через полчаса. Ты тут совсем околеешь. Идём-ка, дома у нас посидишь и маму подождёшь. Согреешься, чая попьёшь и с Ванькой поиграешь. А мама приедет. Задержалась, наверное, на работе.
Голос дяди Вити – она наконец-то узнала соседа – звучит нарочито бодро. Она всё ещё колеблется. Ей кажется, что если она уйдёт с остановки, то случится что-нибудь нехорошее. С мамой. И дядя Витя помогает ей слезть с лавочки и ведёт её по улице обратно к дому, говоря что-то ободряющее. Лика оглядывается назад, на убегающую вдаль дорогу, темнеющий вдалеке лес. Надвигающаяся ночь враждебно таращится на неё трехголовым Чудищем…
Лика вздрогнула, скидывая оцепенения, возвращаясь из воспоминаний в реальность. Она в машине посреди заснеженного поля на старой дороге. В салоне достаточно тепло и можно заглушить двигатель. Впереди целая длинная ночь, и пусть у неё почти полный бак, топливо нужно беречь. Едва смолк мотор, как её накрыла ватная тишина. Опустилась тяжёлым погребальным саваном. Словно её уже похоронили прямо в автомобиле, зарыв в снегу. Маленький камерный мир, в котором она теперь оказалась благодаря наметённому снегу, давил и нервировал. Не выдержав, Лика открыла дверцу и вышла наружу, прихватив из бардачка щётку для чистки.
Метель кончилась, и хмурое низкое небо сыпало мелкой снежной крошкой. Она неприятно секла лицо, норовила попасть в глаза. Лика замерла, сжав руке щётку, припечатанная к одному месту неприятным чувством. Чей-то чужой пристальный взгляд ледяной стрелой вонзился ей между лопаток. Девушка медленно оглянулась, обвела снежные окрестности внимательным взглядом, ища источник беспокойства. Метель изменила облик поля: намела сугробы, занесла кусты, образовав причудливые по очертаниям заносы. Ни души. Ни единого живого существа. Белоснежное поле терялось в снежной дымке. «Нервы, – подумала Лика. – Это просто нервы». И она сосредоточилась на работе.
К тому моменту, когда Лика полностью очистила машину, она успела утомиться, раскраснелась от работы и немного отморозила руки. Поэтому, едва закончив, тут же торопливо нырнула обратно в салон, ещё хранивший тепло. Морщась от боли, стащила с рук промокшие перчатки и снова включила кондиционер. Её тут же окутало невесомое тепло. Лика подула на побелевшие кончики пальцев, а потом, расстегнув куртку, спрятала озябшие ладони в подмышках. Руки неприятно ломило. Согревающееся тело отозвалось вдруг неприятной ноющей болью в животе и голодным урчанием. Завтрак, который она съела, сидя на кухне бабушкиной квартиры, давно уже потратился на борьбу со сложившимися обстоятельствами. Пообедать она рассчитывала уже на месте, в Покровке. Да только обед отложился на очень неопределённое время. В рюкзаке, кроме термоса и бутербродов, была небольшая пачка крекеров, но тратить её сейчас не хотелось. На чью-то помощь она особо не рассчитывала, значит, ей придётся выбираться самой. Идти пешком до трассы и уже там искать спасения. Метель отобрала у неё шанс сделать это сегодня. Машину обступил сумрак раннего вечера. Идти к трассе в сумерках по занесённой метелью дороге казалось безрассудной глупостью, хотя перспектива ночевать в машине посреди поля тоже волновала и тревожила. И всё же, машина – это укрытие и возможность согреться. А если она собьётся с пути в сумраке, то точно замёрзнет. Было и ещё что-то, что удерживало её на месте. Ощущение неведомой опасности, притаившейся снаружи, заставлявшее её то и дело проходиться беспокойным взглядом по бескрайнему полю. Она всматривалась в сумеречную дымку, постепенно затягивающую окрестности, и детские страхи выползали из самых дальних закоулков памяти, бередили старые раны. Внутри неё снова сидела маленькая девочка, подобрав под себя ноги, скукожившись в старом кресле. Девочка, так и не дождавшаяся маму с работы. Воспоминания отозвались тупой ноющей болью за ребрами. Завтра годовщина её смерти. День, перевернувший Ликину жизнь с ног на голову, когда стало слишком много горьких «никогда». Они с мамой так и не успели нарядить елку и больше уже никогда не нарядят. Никогда не загадают новогоднее желание под бой курантов. Никогда вместе не приготовят пирог «Лия», мамин любимый. Никогда больше мама не сделает её любимый оранжад. Потому что маму убило какое-то чудовище
Чудище-Снежище
ради сумочки, в которой было немного денег.
В тот злосчастный зимний день автобус, на котором мама возвращалась домой, сломался на повороте к Покровке. И мама решила не ждать следующего, не мерзнуть на остановке, а дойти пешком пару километров по дороге. Там, посреди поля, её и настиг местный забулдыга, решивший отобрать у одинокой женщины сумку, а чтобы она не сильно возражала, он ударил её сзади по голове, оттащил с дороги и оставил без сознания среди сугробов. Где до неё, совершенно беспомощной, добралось Чудище-Снежище и выпило без остатка её тепло и жизнь. Этот навязчивый кошмар будет преследовать Лику долгие годы: мама без сознания лежит в снегу, а к ней, припадая к земле, ползёт трёхголовый крокодил, клацая ледяными пастями, и Лика кричит, то ли желая докричаться до мамы, то ли отпугнуть жуткого хищника, кричит изо всех сил… и просыпается в холодном поту.
Через неделю, накануне Нового года, за ней приехали отец с бабушкой и увезли из родного дома за сотни километров в другую жизнь. Лика плакала, не желая ехать никуда с малознакомыми людьми. И отца, и свою бабушку она почти не помнила и не видела с тех самых пор, как родители развелись. «Вцепилась в дверной косяк, горемычная, еле оторвали её», – рассказывала потом кому-то из приятельниц баба Оля и тяжко вздыхала.
Новый, не самый счастливый год Лика встретила уже с семьей отца: двумя сводными сестрицами и мачехой, красивой блондинкой с холодными голубыми глазами, этаким Чудищем-Снежищем в человеческом обличье. А после праздника её всё чаще и чаще брала к себе бабушка, пока Лика окончательно не переселилась к ней.
Ощущение пристального взгляда вернулось и даже усилилось, выдернув её из воспоминаний. Лика моргнула несколько раз, смахивая с ресниц выступившие слёзы. Окинула настороженным взглядом поле, тонувшее в густых сумерках. Снег наконец-то иссяк, но видимость не стала лучше. На смену ему пришла мгла, вытеснившая тусклый дневной свет. Мрак подкрадывался к машине как коварный хищник, прятался за сугробами, прижимался к поверхности. И в этом мраке скрывалось что-то ещё, незаметное для глаза, но ощущавшееся каким-то внутренним чувством, дремавшим долгие годы, пока она не оказалась здесь, одна, среди снегов. В опасности. И теперь оно предостерегало её.
– Там никого нет, – прошептала Лика, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть отсвет фар попутки, которая заберёт её отсюда и увезет в безопасность.
Собственный голос её ни капли не успокоил. Наоборот, фраза, сказанная шепотом в кромешной тишине, прозвучала зловеще. Действительно, вокруг никого, ни единой живой души, кто мог бы прийти на помощь. Одни сугробы, принимающие причудливые формы в сгущающемся сумраке. Вон тот, перед машиной, легший причудливой волной и, видимо, похоронивший под собой куст, похож на спящего зверя. Не спящего – затаившегося перед прыжком, – шепнул ей внутренний голос. – Он подобрался к машине под покровом метели, и теперь выжидает, когда ты потеряешь бдительность.
По телу прокатился неприятный озноб, и Лика, подтянув к себе старый плед, оставшийся в машине с той поры, когда у неё была собака, поплотнее закуталась в него, стремясь спастись не столько от холода, сколько от чувства незащищённости. К тёмной ткани прилипли рыжие шерстинки умершего недавно друга, и воспоминания о нём и том, как весело он воспринимал их совместные поездки неважно куда, лишь усилили тяжкие чувства. Она одна посреди заснеженного поля, и ей суждено провести целую ночь в машине, если никто не придёт ей на помощь. Сумрак ещё больше сгустился, сугробы, казалось, придвинулись ближе, словно хищники, берущие добычу в кольцо. «Я перенервничала и устала, – подумала она, поудобнее устраиваясь на сидении. – Надо продержаться ночь, а утром, как только рассветёт, я пойду к трассе и попробую найти помощь там. Лишь бы погода не подвела». Лика подалась вперёд и глянула на небо, пытаясь по его виду предугадать завтрашнюю погоду. В тёмно-синем небе дрожала крупная яркая звёздочка, проглянувшая сквозь разрыв в тучах. Она показалась Лике добрым знаком – надеждой на завтрашнюю удачу. На душе потеплело, это тепло разлилось по телу, успокаивая. Умиротворённо урчал мотор, мурлыкал, как большой кот… У бабушки Оли, которая вырастила её после смерти мамы, жил крупный кот – Тотошка. Серый с белой грудкой и лапками, лохматый и добродушный, добровольно взявший шефство над осиротевшей Ликой. Ночами он укладывался рядом с ней на подушку и урчал, отгоняя печальные мысли и кошмарные сны. Она горько плакала, когда он умер спустя десять лет от старости.
Живот снова свела болезненная судорога: голод напомнил о себе, настойчиво требуя, чтобы она съела те крекеры, что лежали в рюкзаке. Лика приоткрыла глаза, обвела тёмный салон взглядом, а потом плотнее закуталась в плед, чтобы лишить себя соблазна вытащить еду и съесть её сейчас. «Завтра, – сказала она себя самой, – мне понадобятся силы, когда я пойду за помощью. Поэтому надо поберечь еду до завтра. Кофе, конечно, остынет, но это не так уж и важно». Сугроб, наметённый перед машиной, слегка шевельнулся, будто засыпанное снегом животное решило вдруг поменять положение. Лика смотрела на него из-под полуприкрытых век, не испытывая ни тревоги, ни страха. «Игра воображения», – подумала она и прикрыла глаза. Сугроб снова шевельнулся и перепрыгнул вплотную к машине, но Лика уже этого не увидела. Уютный сумрак укутал её сознание…
*
В воздухе витал острый запах апельсинов – мама готовила оранжад. Лика в комнате украшала ёлку, обычную, пластиковую, которую мама слегка сбрызгивала сосновым маслом – пусть хотя бы так пахнет хвоей. Сердце радостно сжималось в предвкушении чего-то хорошего, что обязательно случится в наступающем году. Надо только сильно-пресильно пожелать этого, пока бьют куранты. «Я загадаю, чтобы мама снова была жива,» – подумала Лика, пристраивая на ветку стеклянный шарик, синий, с серебристыми снежинками на круглых боках. Подумала и сама удивилась и даже слегка напугалась от такой странной мысли. Мама же здесь, рядом. Готовит оранжад на кухне внизу. И поёт. Лика прислушалась, но ничего не услышала. В доме царила неприятная напряжённая тишина. Сердито тикали часы на полке, словно хотели сказать о чём-то. Ей стало не по себе.
Сиреневая мгла льнула к подёрнутому морозными узорами стеклу. Таращилась враждебно на стоящую посреди комнаты девочку. У Лики тревожно засосало под ложечкой. Она торопливо обошла ёлку, приблизилась к окну и задёрнула шторы. Стало немного уютнее, но плотная тишина по-прежнему пугала её. Конечно, мама могла перестать петь, сосредоточившись на готовке, но другие звуки – шелест шагов, позвякивание посуды, стук ножа по разделочной доске – тоже пропали. Словно тишина растворила их.
– Мама! – позвала Лика, и её голос, испуганно зазвенев, тоже канул в тишину.
В ногах появилась неприятная слабость.
– Ма-ам! – снова крикнула она и, не дождавшись отклика, внезапно задохнулась от накатившего страха.
Лика сорвалась вдруг с места, пулей вылетела из комнаты и скатилась вниз по лестнице на первый этаж. На пороге кухни она замерла, будто налетела на невидимую преграду. Мама стояла спиной к ней у плиты помешивая что-то в кастрюльке. Ледяной сквозняк из открытой форточки тянул по полу снежную порошу.
– Мама! – испуганно вскрикнула Лика.
Женщина замерла, потом медленно развернулась, и крик ужаса застыл на губах её дочери. Лицо мамы было белым, как снег, на ресницах блестел иней, на посиневших губах сверкали кристаллики льда.
– Мамочка… – едва слышно прошептала Лика.
– Уходи, – сказала мама. – Оно идёт за тобой. Оно уже рядом. Слышишь?! Беги! Спасайся скорее!
Шелест её голоса внезапно перешёл в пронзительный крик. Кухонное окно внезапно распахнулось с грохотом. Внутрь ворвался ледяной ветер, неся с собой рой снежинок, они сердито накинулись на маму, и та вдруг рассыпалась, словно сама была сделана из снега.
– Оно идёт за тобой! Бе-еги-и! – яростно завыл ветер…
Лика вздрогнула, с трудом открыла глаза, выбираясь из кошмара, как из глубокого сугроба. В висках стучала боль, голова плыла и было трудно дышать. Девушка потянулась к дверной ручке, распахнула дверцу и неуклюже выпала из машины, прямо в снег. Над ней склонилась небо, полное звёзд. Они подпрыгивали, исчезали и снова возникали в поле зрения. От их безумной пляски к горлу подкатила тошнота. Морозный воздух холодил лицо, но облегчения не приносил. Головная боль меньше не становилась, а тошнота сменилось мучительной жаждой. «Я заснула в машине с работающим двигателем и, кажется, надышалась выхлопами», – эта пугающая мысль почему-то не вызвала у неё ни капли страха. Лика прикрыла глаза, стараясь унять головокружение и колотящую боль в висках. Она не делала попыток подняться из сугроба, хотя понимала, что может замерзнуть, если будет долго лежать без движения. На неё навалилась противная слабость, в голове было пусто и хотелось спать. Мысли были далеко, не здесь, на заснеженном поле, а в маленькой кухне, где маму сдувало ветром, и она рассыпалась роем колких снежинок. «Беги! – кричала она. – Бе-еги-и!» Усилием воли Лика заставила себя снова открыть глаза. Дурнота немного отступила, взгляд прояснился. Она отчетливо увидела свою машину с распахнутой дверцей, через которую из салона неминуемо утекало тепло. Тусклый свет салона слегка освещал пространство вокруг. На крыше неровной горкой скопился снег. Лика озадаченно нахмурилась, пытаясь сообразить, когда намело такую гору снега, и почему занесло только крышу. В этот самый момент масса снега шевельнулась, подобралась. Среди белого вдруг сверкнули красные искорки глаз и тут же потухли. Лика испуганно распахнула глаза, не веря увиденному. Приподнялась на локтях, оттолкнулась ногами, отползая дальше от машины и при это безотрывно глядя на странный сугроб на крыше. «Мне показалось, – подумала она. – Это глюки, потому что я надышалась выхлопных газов в машине». Снег лежал неподвижно, совсем не похожий на живое существо. Лика осторожно села, стараясь не тревожить чуть унявшуюся боль в висках. «Оно идёт за тобой. Оно уже рядом», – вспомнила она слова мамы из недавнего кошмара. В сугробе на крыше машины снова вспыхнули красные искорки и уставились прямо на неё. Дыхание перехватило. Оно рядом, здесь, на крыше автомобиля. Оно нашло её.
Медленно, не отрывая взгляда от твари, затаившейся на машине, Лика встала и кинула торопливый взгляд по сторонам, решая, что ей делать дальше. Она одна посреди пустынного поля. Ночь. И на крыше её машины притаилось нечто. Чудище-Снежище, это оно, и ты прекрасно знаешь, что это оно. И оно в любой момент может броситься на неё. Белоснежная тварь снова шевельнулась, принимая более удобное положение длят броска. Сердце девушки подскочило, срываясь с места, рвануло нервным галопом. Лика сделала шаг назад. Её мечущийся взгляд выхватил из темноты золотистые искорки фонарей Покровки, перемигивающиеся вдалеке. Они казались путеводной звездой, но до них было так далеко теперь. Гораздо дальше, чем до звёзд, сияющих в небе. Лика облизнула пересохшие губы и сделала ещё один осторожный шаг назад и в сторону, не отрывая ни на миг взгляда от Чудища. Тот замер неподвижно, ничуть не отличимый от сугроба. Он обманывал её, усыплял бдительность, хотел, чтобы она поверила, что на крыше всего лишь горка снега. Шаг, ещё шаг, ещё… Лика медленно обходила машину по дуге, одновременно отступая назад. Красные искорки-глаза на мгновение потухли и вспыхнули ярче, следя за её перемещениями. У девушки больше не осталось никаких сомнений: он реальный, не плод её отравленного газами мозга. Это оно – Чудище-Снежище. Не такое, как было описано в безобидной детской сказке, где добро всё равно победило. Это чудище не трёхголовое, и задобрить его вряд ли получится. Оно пришло за ней, чтобы сожрать её тепло и отнять жизнь. Несказочное Снежище было похоже на ленивца-альбиноса, но Лика была уверена – оно гораздо, гораздо проворнее. Глаза-искорки непрерывно буравили её, отчего душа зябко съёживалась. Девушка всё пятилась и пятилась прочь от машины, никак не решаясь повернуться спиной к этому хищному взгляду. Её ноги утопали в снегу почти по колено, он набился в ботинки и теперь холодил кожу.
Сделав очередной шаг, Лика потеряла равновесие и, взмахнув руками, неуклюже завалилась на бок. И в то же самое время тварь на крыше пришла в движение и плавно соскользнула по лобовому стеклу на капот. Снежище не собиралось отпускать её, готовилось к броску. Лика вскочила на ноги и, презрев всякую осторожность, кинулась бежать. Она не сильно надеялась, что сможет убежать от него, но ждать, когда Снежище наброситься на неё, не собиралась. Золотистые огни Покровки ободряюще перемигивались, звали к себе. Возможно, снежная тварь настигнет её в обидной близости от посёлка, дав ей возможность почти поверить в своё спасение, а потом отберёт вместе с жизнью. Она ждала этого ежесекундно: как когтистые лапы ударят ей в спину, опрокидывая в снег. А потом станет холодно, так холодно, что её сердце замерзнет и остановится. Она не слышала ничего из-за шума в ушах, но всепоглощающий ужас рисовал ей частое дыхание преследователя, тяжёлую поступь его лап, утробное торжествующее рычание пока ещё вдалеке, но она понимала – Чудище нагонит её рано или поздно.
Ноги всё больше вязли в снегу, лёгкие разрывались и горели, сердце захлёбывалось кровью, взор застилала чёрно-белая суетливая мошкара. Усталость брала верх, заставляя спотыкаться и сбиваться с шага, пока ноги окончательно не подломились. Лика плашмя упала в снег, зарылась лицом в обжигающе-холодную пелену. Словно у тонула в ледяной мёртвой воде. Дыхание перехватило, перед глазами вспыхнули тёмные круги. Она попыталась встать на ноги, но сразу же рухнула обратно. Рёв чудовища накатывал на неё, становясь громче и беспощаднее. Лика приподнялась на руках и поползла вперёд, не видя перед собой ничего, кроме мельтешения точек. Наугад. Рычание накрыло её и внезапно стихло. Чёрные точки расползлись, превратились в пятна, отсекая от реального мира. Что-то подхватило её и потащило в неизвестность. В мягкую вязкую тьму…
*
– Лика… – голос мамы был тихим и ласковым, с оттенком лёгкой улыбки.
Из темноты медленно выступила новогодняя ёлка на фоне оконных штор, а потом и мама, сидящая на стуле. На её коленях дремал большой серый кот с белой грудкой и лапками, у ног примостилась рыжая собака.
– Мама… – прошептала Лика, и горло сдавил спазм. Все они умерли: и мама, и Тотошка, и Рыжий, её собака. Значит… – Я умерла, да? Оно догнало меня, Чудище-Снежище?
Мама улыбнулась и склонилась к ней:
– Нет никакого Чудища-Снежища. Ты дома. Посмотри.
Она повела рукой по сторонам, и Лика проследила за ней взглядом. Очертания комнаты поплыли, образ мамы всколыхнулся и растаял. Её место занял уютный сумрак.
– В больницу бы её надо, – озабоченно бормотал чей-то глухой голос.
– Ну, куда сейчас-то? На снегосанях что ли ехать? Утром дорогу расчистят – поеду на дежурство и заодно отвезу в больницу. А пока ночь – послежу за состоянием. Замёрзнуть вроде не успела сильно, больше из сил выбилась, – отвечал мужской голос.
Сверху на грудь давило что-то тяжёлое и душное, и Лика пошевелилась, желая от него избавиться.
– Ой, кажется, в себя пришла! – в поле зрения возникло женское лицо в обрамлении седых волос. Черты казались смутно знакомыми. – Ну, как вы? – женщина склонилась ниже.
– Тётя… Валя… – Лика узнала соседку, жившую во второй половине дома. – Помните меня? Я – Лика… Паршина…
– Ой! – женщина приложила руку к губам, глаза её распахнулись шире от удивления. – Господи! Лика… Ваня, Ванечка! Иди-ка сюда! Это же соседка наша – Лика! Помнишь ей? Играли же вместе!
Рядом, из-за плеча показалось лицо молодого мужчины.
– Здрасьте! – он смущённо улыбнулся. – Это как же вас в поле-то среди ночи занесло?
– К маме ехала… на кладбище… – еле слышно прошептала Лика. – Не там свернула…
– Ваня! Ну что ты пристал с расспросами? – упрекнула его мать. – Я ей сейчас тепленького принесу попить.
Соседка исчезла из поля зрения, остался лишь её сын, в котором только в общих чертах угадывался соседский мальчишка.
– Повезло, – он покачал головой. – Я с рыбалки возвращался на снегосанях. Через поле как раз. И вас вот увидел… Не поверил своим глазам сначала.
– Получается, наш дом не согрел… – пробормотала Лика.
– Да нет, слава богу. Цел и невредим стоит.
«Значит, отец мне наврал тогда, – с недоумением и обидой подумала Лика. – Зачем? Чтобы я больше не пыталась сбегать сюда? Почему не рассказал сейчас? Впрочем, неважно».
– Ванечка, ей покой сейчас нужен, а не разговоры, – в поле зрения снова возникла тётя Валя. – Ты же врач, должен понимать.
Женщина негрубо, но настойчиво оттеснила сына, и склонилась над Ликой с чашкой в руках.
А потом, выпив теплого куриного бульона, она стала медленно погружаться в дрёму, и все страхи и тревоги растворились в мягкой уютной темноте.
– Ты дома, – ласково шепнул ей голос матери. – Теперь ты – дома. И никаким чудищам до тебя не добраться.