– А ты кто такой? – моментально вскинулся на него Алексей. – Тебя кто сюда звал? Кому ты тут нужен? Это мой дом, а ты тут никто! Собирай свои манатки и вали отсюда! Пошёл вон, я сказал!
Глава 17
***
– Любань, а ну-ка подай мне вон ту миску с капустой, сейчас капустных пирожков налеплю. Потом с яблоками буду делать, – Анфиса выложила на стол новую партию теста.
Девочка выполнила то, о чём попросила её бабушка, и тут же забралась на стул рядом:
– А с картошкой? И с яичком? Тоже будут?
– Эти уже готовы, – кивнула Анфиса на большой таз, накрытый белой льняной салфеткой. – Вон там возьми с яйцом и луком. Или с картошкой, если хочешь. Да осторожнее ты, дурында! Перевернёшь ведь весь таз!
– Хи-хи! Дурында! – повторила Люба за бабушкой смешное слово. – Ба! А зачем нам столько пирожков?
– Мать твою непутёвую помянуть надо. Вот допеку и по соседям раздам, – пояснила Анфиса. – Так уж у нас здесь водится, на помин души пирожки приносить.
– А почему мама была непутёвая? – вскинула Люба на бабушку чудные глаза, карие, но с яркой зеленоватой оболочкой.
– Так кто ж знает, отчего люди такими бывают? – вздохнула Анфиса. – Каждому кажется, что он правильно живёт. А свою голову на чужую плечи не наденешь. Не умом твоя мамка жила, а сердцем. Что называется, как Бог на душу положит. Но так нельзя. И ты запомни это. Хотя куда тебе, мала ещё! Да всухомятку-то не ешь! Живот заболит! Погоди, я тебе молока налью. Вот же заноза...
На крыльце послышались чьи-то шаги, потом кто-то несколько раз стукнул в дверь.
– Кто там? – окликнула нежданного гостя Анфиса.
– Я это, Анфиса Яковлевна, – Егор вошел в комнату и Люба, взвизгнув, бросилась к нему:
– Дядя Егор! Дядя Егор приехал!
Он поднял девочку, покружил и снова усадил на стул. Потом достал из сумки подарки: куклу в коробке, набор резинок и бантиков для Любы, чай и красивую сахарницу для Анфисы.
– А это Соне, – он отложил в сторону небольшой свёрток. – Тут духи, босоножки и фен. Она говорила мне, что у неё никогда не было фена.
– Зачем это всё? – нахмурилась Анфиса. – Тратишься на нас. А сам похудел вон, почернел как цыган. Глаза впали. Болел, что ли? Почему так долго не появлялся?
– Не я болел, дочь, – Егор посмотрел на Любу, которая с удовольствием рассматривала подарки.
– Значит, есть всё-таки у тебя дочь, – спокойно кивнула Анфиса. – Ну и как она, выздоровела?
– Умерла, – ответил Егор и отвернулся, чтобы она не заметила появившийся от слез блеск в глазах.
– Любаша, а ну-ка пойди, поиграй в комнате или во дворе, – Анфиса помогла девочке подняться. А когда она ушла, заварила свежий чай, налила по чашке себе и Егору, положила на тарелку пирожки.
– Видно, как сильно подкосило тебя горе, – проговорила она, не зная с чего начать тяжёлый разговор. – Мать Сонина, Людмила, дочь моя, тоже померла. Девять дней сегодня. Взрослая она, давным-давно жила отдельно, глупостей много делала, а всё же у меня душа не на месте. Потому и тебя понять могу. Родного ребёнка потерять не каждое сердце выдержит. Твоя-то маленькая совсем была, Царствие ей Небесное. Только зачем же ты тогда приехал? Подарки эти привёз, о Соне спрашиваешь. А дома жена одна осталась, ещё и после такой трагедии.
– Альбина фактически мне не жена, – покачал головой Егор. – Мы не живём вместе уже давно. Она сама ушла от меня, искала красивой жизни, которую я не мог ей дать. Я начинал процедуру с разводом, но это оказалось не так быстро. У нас была Полина. А потом она заболела. Альбина разыскала меня здесь, рассказала, что дочь в реанимации, и мы сразу уехали. Я не знал, что уеду так надолго и, конечно, очень виноват перед Соней. Но я всё ей объясню. Она скоро вернётся?
– Нет, – покачала головой Анфиса. – Соня ушла и здесь больше не живёт. Если хочешь, ищи её в Заре. Она снова там, со своей семьёй. Только не знаю, зачем тебе это нужно. Соня – девка молодая, глупенькая, жизни не видела. А у тебя уже вон какой багаж за плечами. Разберётесь ли между собой?
– Я попробую, – кивнул Егор и поднялся. – Где ты говоришь, она теперь живёт?
***
Соня словно сглазила отца, удивляясь, что он не топит своё горе в бутылке. Если до похорон Людмилы так оно и было, то теперь Алексей напивался в стельку каждый день.
А потом, пьяный, никому не давал покоя. Особенно доставалось Соне.
– Нет, вот ты мне скажи, – дышал он ей в лицо своим перегаром. – Почему всё пошло не так? Кто виноват в том, что моя Людка сейчас там? Кто, спрашиваю? Всем вам наплевать на мать и на меня тоже! Думаете, мне легко? А мне тяжело...
В конце концов, Герман не выдержал и, когда в очередной раз несчастный вдовец завёл свою пластинку, он попросил его успокоиться.
– А ты кто такой? – моментально вскинулся на него Алексей. – Тебя кто сюда звал? Кому ты тут нужен? Это мой дом, а ты тут никто! Падаль человеческая! Собирай свои манатки и вали отсюда! Пошёл вон, я сказал!
Алексей тяжёлым взглядом обвёл всех присутствующих за поминальным столом. Люди собрались, чтобы помянуть Людмилу на девятый день, и никак не рассчитывали на то, что её семья устроит самый настоящий скандал. Но пьяному Алексею море было по колено, и он не собирался церемониться с парнем, который недавно поселился в его доме.
Оскорблённый Герман хлопнул ладонью по столу:
– Слышишь ты, пьянчуга! Я бы на твоём месте вообще рот не открывал! Кто твою жену в могилу загнал, я? Она как собака сдыхала у тебя здесь, а ты, вместо того чтобы лечить её, по докторам возить и лекарства покупать, по бабам шлялся. Мне всё рассказали про тебя и твою Машку. Та тоже, шалава старая! Муж на заработках ишачит, а она тут под тебя стелется. Да хоть бы нормального мужика нашла, а то пьянь какую-то! Что ты на меня вылупился, алкаш? Не нравится правду слушать? А я молчать не буду!
– Гера! – Соня испуганно прижала ладонь к губам. Она ещё никогда не видела Германа таким и теперь боялась, что не сможет остановить вспыхнувшую ссору. – Пожалуйста, перестань! Ты же видишь, папа пьян и вообще, он последнее время не в себе. Сядь, успокойся!
Но Алексей не нуждался в защите дочери. Его глаза налились кровью и он, отшвырнув стул, бросился на её жениха.
Если бы Алексей был трезвым, Герману не удалось бы так быстро справиться с ним. Всё-таки, отец Сони был здоровым и крепким мужчиной, привыкшим к физической работе, а потому имел в руках немалую силу. Но выпитая водка не позволяла ему одержать верх над Германом. Вцепившись друг в друга, они повалились на пол, задыхаясь от ярости, и не обращая внимания на попытки окружающих разнять их.
В какой-то момент Алексей попытался подняться, ухватился рукой за скатерть и потянул всё со стола, разбивая посуду и опрокидывая приготовленные блюда.
Соня выбежала из комнаты и вернулась с ведром холодной воды. Не раздумывая, она окатила водой дерущихся и только так смогла привести их в чувство.
Герман оттолкнул шарахнувшегося в сторону Алексея и поднялся. Он крепко выругался, вытер тыльной стороной ладони разбитые губы и сплюнул кровь прямо на залитый водой пол. А потом развернулся и направился к двери.
– Гера, ты куда, подожди! – воскликнула Соня, бросившись за ним. Она попыталась удержать его за рукав, но он выдернул его и оттолкнул от себя девушку.
– Достала меня твоя семейка! – выкрикнул он ей в лицо. – Спасибо за гостеприимство, но лучше я как собака буду жить в подворотне, чем в этом вашем зоопарке!
– Гера, Гера! Пожалуйста, не уходи! Не оставляй меня! – Соня выбежала за ним на улицу и протянула к нему руки. – Я тебя люблю!
Он остановился и повернулся к ней:
– Час от часу не легче! Значит, у нас с тобой любовь? А ты спросила, хочу ли я этого? Мне это нужно? Особенно сейчас...
– Гера, но ведь ты тоже меня любишь. Ты сам говорил об этом и обещал на мне жениться.
– Мало ли что я тебе обещал, – злобно расхохотался Герман, но тут же схватился рукой за разбитую губу. – Пошли вы все...
– Гера! – Соня сделала ещё несколько шагов за ним. – Ты не всё знаешь. Я хотела сказать тебе, только не сегодня. Мне кажется, что я беременная! У нас с тобой будет ребёнок!
Он остановился. Девушке показалось, что он сейчас подбежит к ней, радостно засмеётся от приступа внезапного счастья, схватит её на руки и начнёт кружить, признаваясь в любви. Она столько раз видела в фильмах такие моменты и мечтала, что однажды это произойдёт и с ней. Но Герман, замерев только на секунду, сплюнул себе под ноги и пошёл прочь, прибавив шаг.
Постояв ещё немного, Соня громко всхлипнула, повернулась, чтобы уйти и вздрогнула так, будто её ударили. Возле куста калины стоял Егор...
***
– Поминай, Надя, пожалуйста, мою Людмилу, – Анфиса положила на прилавок сельпо промасленный свёрток. – Девять дней сегодня ей. Вот, пока Любаня спит, по всем соседям разношу пирожки. И к тебе решила зайти. С утра тесто ставила. Всё свеженькое. Поминай, пожалуйста... А мне взвесь сахара килограмм, да пряничков для Любашки. И конфет вот этих грамм двести-триста.
– Я думала, что ты в Зарю пойдёшь, – проговорила удивлённая Надежда. – На девять дней обычно вся родня собирается. Как же это у вас не по-людски вышло?
Анфиса пожала плечами:
– Алексей как с ума сошёл. Гонит Любашку из дома и всё тебе тут. Ничего слышать не хочет. Пить ещё начал. Зачем же я ребёнка туда буду водить? Мы уж тут, сами как-нибудь. Да и Людмиле-то, по большому счёту, уже всё равно. Поминки для людей делаются, ей наши столы теперь ни к чему.
– Так-то оно так, – согласилась Надежда, – а всё же обряды по-человечески соблюдать надо. Ладно, спасибо, что не забыла. Царствие Небесное твоей Людмиле. Молодая ведь ещё. Жить бы да жить. Странно всё-таки бывает на свете. Одних Господь рано забирает, а другим неизвестно за что даёт жизнь долгую. И ничего им не делается, ничто их не берёт.
– Это ты к чему? – не поняла Анфиса. – На что намекаешь?
– Я не намекаю, я прямо говорю, – махнула рукой продавщица. – Заходил ко мне сегодня с утра один такой долгожитель. Сосед твой. Волосы сединой побило, бороду тоже прихватило, а глаза всё такие же, живые да вороватые. Так и обшарил меня ими. «Эх, говорит, я и забыл, какие сладкие бабёнки в моей деревне живут!». Веришь, Яковлевна, так и обомлела... А он водки взял, колбасы с сыром, да и прочь пошёл. А на пороге обернулся и заулыбался: «Ночью приду, не прогонишь?» Вот и как мне теперь быть-то? Петька-то мой уже второй месяц на заработках. А тут этот явился...
– Да кто? О ком ты говоришь? – Анфиса почувствовала странное беспокойство.
– Сосед твой, Ванька Серый. Неужто забыла? Так он нам теперь всем о себе очень быстро напомнит, – Надежда бросила испуганный взгляд на дверь, как будто тот, о ком они говорили, мог прямо сейчас снова войти в сельпо.
– Ему ж срок дали за убийство Тимофеевича, – прижала ладонь к щеке Анфиса. – Помнишь, поди, старика, которого Ванька избил, когда тот ему самогонку не дал в долг. Как же он мог так быстро освободиться?
– Не было убийства, – покачала головой Надежда. – Побил он его сильно, да. Но врачи сказали, что старик умер не от побоев. Он и без того был уже на подходе. А тут Ванька. В общем, что ему дали, то он и отсидел.
Анфиса повернулась и быстро направилась к двери.
– Стой, Яковлевна, подожди! – окликнула её Надежда. – А сахар-то? И пряники!
Но пожилая женщина уже бежала по улице, торопясь домой, где оставила спящую внучку. Вот уже калитка, двор, крыльцо. В сенях уставшая от быстрого бега Анфиса попыталась отдышаться и унять расходившееся сердце.
– Люба! – позвала она девочку, но та не откликнулась.
Смятая кровать была пуста. На полу валялась кукла, которую Любе подарил Егор, но самой девочки нигде не было. Она пропала.