— Зачем мне каждый день таскаться на это кладбище? Я даже не помню её.
— Просто делай, о чём тебя просят, Миша. Хоть раз в жизни прояви уважение к семье, — внешне спокойный голос отца звучал приглушённо, но за этим показным хладнокровием прятался едва контролируемый гнев.
— Уважение? К мёртвому человеку? — подросток скептически фыркнул, закатив глаза. — Отличная идея — провести всё лето среди могил. Мои друзья на море уехали, а я цветочки буду носить.
Серые глаза мужчины, обычно безразличные, внезапно сверкнули сталью.
— Один месяц, Михаил. Один месяц вместо твоей отработки за разбитое школьное окно. Выбор за тобой — либо кладбище, либо полиция. Думаю, решение очевидно.
Майское утро дышало оттаявшей землёй и робкой зеленью, проклёвывающейся сквозь промозглую весеннюю грязь. Нахохлившись, как воробей под дождём, Миша стоял на автобусной остановке, зажав в руке пять жалких тюльпанов. Деньги на них отец выдавал регулярно, но покупать что-то дороже Миша принципиально отказывался. В конце концов, разве не абсурдно — отдавать хорошие цветы той, что лежит под землёй уже пятнадцать лет?
Расщедрившееся солнце вдруг пробилось сквозь тучи, ударив в глаза неожиданным светом. Подросток поморщился. Даже погода подыгрывала отцу в его дурацкой затее с "воспитанием памяти о предках". Какой смысл помнить ту, кого никогда не видел? Бабушка Ирина погибла за несколько месяцев до его рождения. Для Миши она была просто размытым образом с пожелтевшей фотографии — женщина с добрыми глазами и чуть заметной улыбкой, которую отец зачем-то хранил в бумажнике.
Автобус подошёл, раскрыв двери с утробным шипением. Внутри пахло весенней сыростью, бензином и чем-то неуловимо мертвенным — запах, будто специально предназначенный для автобусного маршрута №17, который шёл до городского кладбища.
Уткнувшись в телефон, Миша отгораживался от окружающего мира стеной безразличия. На экране мелькали фотографии одноклассников: вот Денис уже в Турции, загорает с семьёй; Катька выложила сториз из деревни, где собирает клубнику; даже вечно занятый ВовКа и тот на рыбалке с отцом... А он, Миша, обречён проводить свободное время на встречах с мёртвыми.
Неровная дорога раскачивала автобус, убаюкивая немногочисленных пассажиров. Монотонное движение усыпляло, и сознание подростка незаметно соскользнуло в воспоминания.
Две недели назад, после очередной ссоры с отцом, Миша, подговорив друзей, отправился вечером к школе. Злость требовала выхода, адреналин бурлил в крови. Камень, пущенный его рукой, с противным звоном разбил стекло в кабинете директора. Звук сработавшей сигнализации заставил их разбежаться, но камеры зафиксировали лица нарушителей. Утром директор вызвал родителей, и отец, мрачный, с плотно сжатыми губами, молча выслушал всё, что ему высказали об "асоциальном поведении" сына.
Денис и Вова отделались строгим выговором и домашним арестом. Миша же получил это странное наказание — ежедневно навещать могилу бабушки и приносить ей цветы. "Может, хоть так ты научишься уважать что-то в этом мире", — только и сказал отец, когда они вернулись домой.
Автобус дёрнулся и остановился. Миша поднял глаза и увидел в окне ажурные кованые ворота кладбища. Небо, только что ясное, снова заволокло тучами. Даже природа не могла определиться с настроением — совсем как его отец, который то замыкался в холодном молчании, то взрывался гневными тирадами.
Кладбище встретило Мишу неожиданной тишиной. Здесь, за оградой, городской шум становился отдалённым, приглушённым, словно доносился из другого мира. Редкие птицы перекликались в верхушках старых лип, растущих вдоль главной аллеи. В этом призрачном спокойствии было что-то неестественное.
Могила бабушки находилась в дальнем углу, возле небольшой берёзовой рощи. Отец показал дорогу в первый день, и теперь Миша шёл почти автоматически, уже не сверяясь с рядами и номерами. Гравийная дорожка мягко хрустела под ногами, а вокруг возвышались памятники — серые, чёрные, белые мраморные плиты с выгравированными лицами, датами и короткими фразами, претендующими на подведение итога целой жизни.
На могильной плите, к полнейшему удивлению Миши, уже лежали цветы — три белые розы, свежие, с каплями воды на лепестках, будто кто-то только что их положил. Подросток замер, рассматривая неожиданную находку. За прошедшие дни он привык к тому, что на могиле никогда не было следов посещения — только его собственные увядшие тюльпаны, которые он сам же убирал на следующий день.
"Интересно, кто же ещё помнит о ней?" — впервые с начала своего наказания Миша почувствовал любопытство. Отец никогда не упоминал, что кто-то ещё ходит сюда. Да и сам он бывал здесь редко — в основном на годовщину смерти матери или на её день рождения.
Присев на корточки, Миша провёл пальцем по выбитым на мраморе словам: "Ирина Павловна Северова. 1968-2008. Любимая мать и дочь". Такая короткая эпитафия. Мало, чтобы понять, какой была эта женщина.
Тщательно разложив свои тюльпаны рядом с розами, подросток внезапно осознал, что его подношение выглядит бедно и неискренне по сравнению с этими тремя идеальными цветами. В голове мелькнула странная мысль: "А ведь кто-то действительно любил её..."
Впервые за все дни своего наказания Миша задержался у могилы дольше необходимого минимума. Присев на небольшую скамейку рядом с памятником, он рассматривал фотографию молодой женщины. На мраморе её черты были чётче, чем на пожелтевшем снимке в отцовском бумажнике. У бабушки был высокий лоб, как у отца, и что-то в изгибе губ напоминало самого Мишу. Странное чувство — видеть собственные черты в лице человека, которого никогда не встречал.
Весенний ветер шевелил листья на берёзах, создавая мерцающую игру света и тени. Где-то вдалеке заурчал мотор газонокосилки — кладбищенский работник приводил в порядок центральные аллеи. Эти звуки жизни среди царства мёртвых казались почти кощунственными.
Обратный путь домой проходил в странной задумчивости. Вопреки обыкновению, Миша не уткнулся в телефон, а смотрел в окно, наблюдая, как городской пейзаж постепенно сменяет кладбищенское безмолвие. Вопрос о таинственном посетителе не покидал его мыслей.
Дома отец встретил его обычным коротким кивком, не отрываясь от ноутбука. После смерти матери, ушедшей три года назад, их общение сократилось до необходимого минимума.
— Пап, — Миша остановился в дверях кухни, не решаясь сразу задать вопрос.
— Что? — мужчина поднял глаза от экрана, и на мгновение Мише показалось, что он видит в них что-то кроме привычной сдержанности.
— На могиле бабушки были цветы. Белые розы. Ты знаешь, кто их принёс?
По лицу отца пробежала тень, а пальцы, лежащие на клавиатуре, заметно напряглись.
— Нет, — коротко ответил он, снова отворачиваясь к экрану. — Возможно, кто-то из родственников.
— У нас есть родственники, которые помнят бабушку? — не унимался Миша, осмелев от внезапного проявления эмоций отца.
— Этот разговор закончен, — отрезал Андрей Игоревич, захлопывая ноутбук.
Вечером, лёжа в постели, Миша думал о странной реакции отца. Было очевидно, что вопрос о цветах задел какую-то болезненную струну. Что-то подсказывало: отец знает, кто посещает могилу, но по каким-то причинам не хочет об этом говорить.
Следующее утро принесло дождь — мелкий, противный, затяжной. Подросток угрюмо стоял на автобусной остановке, пряча под курткой несколько гвоздик, купленных по дороге. Сегодня ему не хотелось довольствоваться самыми дешёвыми цветами.
Кладбище под дождём выглядело ещё более унылым. Мокрые памятники мрачно поблёскивали, а дорожки превратились в скользкое месиво из мокрого гравия и грязи. Миша брёл, стараясь держаться под деревьями, где листва хоть немного защищала от дождя.
У могилы бабушки его ожидал ещё один сюрприз — вчерашние розы исчезли, а вместо них лежала маленькая белая орхидея в прозрачном пластиковом контейнере. "Значит, этот кто-то приходит каждый день, — подумал Миша. — Может, даже раньше меня".
Идея пришла внезапно: нужно прийти на кладбище до рассвета и выяснить, кто этот таинственный человек. План был прост и одновременно сложен — пробраться из дома незаметно, добраться до кладбища затемно и спрятаться где-нибудь поблизости от бабушкиной могилы.
Отцу Миша сказал, что идёт к другу готовиться к переэкзаменовке по математике. Тот лишь равнодушно кивнул, не проявив ни грамма подозрительности. Путь до кладбища в это раннее время занял больше времени — пришлось ждать первый автобус, который появился только в начале шестого.
Ранним утром кладбище выглядело совсем иначе — призрачное и отрешённое от мира. Туман стелился между могилами, цепляясь за кресты и памятники. В этом молочном мареве кладбище казалось бесконечным, лишённым границ.
Миша пробирался между рядами, стараясь не шуметь. Найдя бабушкину могилу, он осмотрелся в поисках укрытия. Поблизости росли густые кусты сирени — идеальное место для наблюдения. Забравшись в душную зелень, Миша приготовился ждать.
Время тянулось мучительно медленно. Солнце постепенно разгоняло туман, проникая сквозь листву жёлтыми лучами. Кладбище пробуждалось — вдалеке послышались голоса рабочих, звук подъезжающих машин. Миша начал уже думать, что его план провалился, когда заметил приближающуюся фигуру.
Это был мужчина лет шестидесяти, седой, с прямой спиной и аккуратной бородкой. В руках он держал три белые розы. Его движения были неторопливыми, но уверенными, как у человека, совершающего привычный ритуал.
Незнакомец подошёл к могиле, аккуратно убрал вчерашнюю орхидею и положил свежие цветы. Затем, к удивлению подростка, мужчина присел на корточки и начал говорить — тихо, почти шёпотом. Миша напряг слух, пытаясь разобрать слова незнакомца.
— ...и сегодня принёс розы, твои любимые, Ирина, — доносился тихий голос. — Видел вчера — твой внук снова приходил. Растёт хорошим парнем, хоть и не знает тебя...
Миша замер, боясь пошевелиться. Седой мужчина продолжал говорить с могилой так, словно вёл беседу с живым человеком.
— Пятнадцать лет прошло, а я всё ещё вижу тот вечер перед глазами. Если бы я мог вернуться и изменить всё... — голос мужчины дрогнул. — Чёртов дождь, скользкая дорога... Я должен был быть внимательнее. Не проходит дня, чтобы я не корил себя за то, что случилось.
Ветка хрустнула под ногой Миши, и мужчина резко обернулся. Их взгляды встретились.
— Выходи, — спокойно сказал незнакомец. — Не нужно прятаться.
Чувствуя, как щёки заливает краска стыда, Миша выбрался из кустов.
— Прости... я не хотел подслушивать.
Мужчина внимательно изучал его лицо.
— Ты очень похож на своего отца, — заметил он. — А глаза — Ирины, твоей бабушки.
— Кто вы? — прямо спросил Миша. — Почему приносите ей цветы каждый день?
Незнакомец тяжело вздохнул.
— Меня зовут Сергей Дмитриевич. Я человек, по вине которого погибла твоя бабушка.
***
Они сидели на скамейке у могилы. Туман окончательно рассеялся, и теперь кладбище заливал яркий утренний свет.
— Пятнадцать лет назад я возвращался с работы, — тихо начал Сергей Дмитриевич. — Шёл дождь, видимость была плохая. Я торопился домой, превысил скорость. На перекрёстке не заметил машину твоей бабушки...
Миша слушал, затаив дыхание. Перед его глазами возникала картина, о которой он никогда не слышал от отца.
— Удар пришёлся в водительскую дверь. Ирина Павловна скончалась на месте, — голос мужчины дрогнул. — А я отделался лёгкими травмами. Несправедливость, правда? Получил три года условно за непреднамеренное убийство по неосторожности.
— И с тех пор вы приходите сюда? — спросил юноша.
— Каждый день, без исключения. Приношу белые розы — её любимые цветы. Это не искупит вины, но... это единственное, что я могу сделать.
— Откуда вы знаете, какие цветы она любила?
Сергей Дмитриевич печально улыбнулся.
— Я пытался загладить вину перед вашей семьёй. Разговаривал с коллегами Ирины Павловны, с соседями. Узнал многое о ней — какой замечательным человеком она была, как любила свою семью, свою работу в детском саду.
— А мой отец? Он знает, что вы приходите?
Лицо мужчины потемнело.
— Знает. После похорон я пришёл в ваш дом, хотел попросить прощения. Но твой отец... Он был раздавлен горем. Его жена осталась беременной — тобой. У него на руках был четырёхлетний сын, твой старший брат, который сейчас учится за границей. Андрей не принял моих извинений. Сказал, что никогда не простит, и чтобы я держался подальше от его семьи.
Миша вздрогнул. Он никогда не видел отца настолько эмоциональным, чтобы тот кому-то такое высказал.
— Позже я узнал, что с твоим отцом случилось то, что часто бывает при страшном горе — он начал пить. Потерял работу в НИИ. Обвинял во всём себя, что отпустил мать вечером одну, хотя мог бы сам поехать... А потом обвинял меня.
— Откуда вы знаете всё это?
— Мир тесен, Михаил. Особенно в нашем городе. Я продолжал следить за вашей семьёй издалека. Когда твоя мама умерла три года назад от рака, я тоже приходил на похороны — стоял в стороне.
Миша опустил голову. Теперь многое обретало смысл — замкнутость отца, его периоды депрессии, безразличие ко всему.
— После смерти мамы он стал совсем другим, — тихо сказал подросток. — Словно что-то в нём окончательно сломалось.
Сергей Дмитриевич кивнул:
— Слишком много потерь. Я пытался снова заговорить с ним на похоронах твоей мамы — он просто прошёл мимо, будто не узнал меня.
Они помолчали, каждый погружённый в свои мысли.
— Знаешь, — наконец сказал Сергей Дмитриевич, — непрощение — это яд, который мы пьём сами, надеясь, что отравится другой. Твой отец отравлял себя пятнадцать лет.
***
Дома Миша нашёл отца в гостиной. Тот листал старый фотоальбом — редкое зрелище.
— Я видел его, — прямо сказал Миша, присаживаясь напротив. — Человека, который приносит розы на могилу бабушки.
Отец медленно поднял взгляд. В его глазах мелькнуло что-то — страх? гнев? — но быстро угасло.
— Зачем ты следил?
— Хотел узнать правду. Ту, которую ты никогда мне не рассказывал.
Отец захлопнул альбом.
— Он не имеет права приходить туда.
— Почему? Потому что это была случайность? Потому что он пятнадцать лет каждый день просит прощения у бабушки?
— Ты не понимаешь, — жёстко отрезал отец.
— Нет, это ты не понимаешь! — Миша впервые повысил голос. — Ты похоронил не только бабушку, но и себя. И теперь хочешь, чтобы я приносил цветы и тебе тоже? Живому мертвецу?
Отец вздрогнул, будто его ударили. Миша никогда не видел такого выражения на его лице — смесь боли и осознания.
— Я тоже потерял маму, — продолжил Миша тише. — А ты... ты просто исчез. Всё, что у меня осталось — это холодная оболочка, которая называет себя моим отцом.
В комнате повисла тишина. Отец смотрел на сына, словно видел его впервые.
— Сергей Дмитриевич сказал, что непрощение — это яд, который мы пьём сами, надеясь, что отравится другой, — добавил Миша. — И знаешь что? Он прав. Ты отравил себя. Отравил нашу семью.
— Он убил твою бабушку, — глухо произнёс отец.
— Это была случайность! Авария! А ты... ты намеренно убиваешь себя все эти годы. И меня заодно.
Миша вытащил из кармана визитку, которую дал ему Сергей Дмитриевич.
— Он всё это время жил здесь, в нашем городе. Работал инженером, пока не вышел на пенсию в прошлом году. Он хотел бы поговорить с тобой. Хоть раз.
Отец молча смотрел на карточку, не делая попытки взять её.
— Ты всё время говоришь мне об уважении к памяти предков, — сказал Миша. — А бабушка... она бы хотела, чтобы ты так жил? Чтобы ты превратился в тень, в призрак собственной жизни?
Он положил визитку на стол и вышел из комнаты.
***
Три дня спустя, возвращаясь с кладбища, Миша увидел их у входа — отца и Сергея Дмитриевича. Они стояли друг напротив друга, не говоря ни слова. Потом, словно преодолев невидимый барьер, отец протянул руку. Седой мужчина, помедлив, пожал её.
— Это не значит, что я простил, — услышал Миша голос отца, когда подошёл ближе.
— Я понимаю, — кивнул Сергей Дмитриевич. — Но это начало.
Через месяц, когда закончилось "наказание", Миша продолжал приходить на могилу бабушки — уже по собственной воле. Иногда один, иногда с отцом. Однажды они пришли втроём — Миша, отец и Сергей Дмитриевич. В тот день отец впервые за долгое время рассказывал о бабушке — какой она была доброй, как мечтала дожить до рождения внука, как любила белые розы...
Домой они возвращались молча, но это было другое молчание — не тяжёлое и давящее, как раньше, а спокойное, почти умиротворённое.
— Знаешь, — вдруг сказал отец, когда они подходили к дому, — твоя бабушка всегда говорила, что прощение — не слабость, а самая большая сила, на которую способен человек.
Миша посмотрел на отца и впервые за долгое время увидел в его глазах что-то кроме серой стали — слабый, но настоящий свет.
— Мне кажется, я только сейчас начинаю это понимать, — тихо добавил отец.
В тот вечер, прежде чем лечь спать, Миша увидел, как отец достал из шкафа старую пыльную коробку. В ней оказались клавишные синтезатора — инструмента, на котором Андрей Игоревич когда-то прекрасно играл, но не прикасался к нему со смерти жены.
Позже, засыпая, Миша услышал из гостиной тихие, неуверенные звуки музыки. Отец играл простую мелодию, словно заново учился. Миша улыбнулся в темноте. Этот месяц действительно изменил всё — не так, как он ожидал, когда стоял на кладбище с пятью жалкими тюльпанами, но намного глубже.
Иногда, чтобы по-настоящему встретиться с живыми, нам приходится сначала навестить мёртвых.
Автор: Елены Стриж ©
Нравится рассказ? Тогда поддержите его. Автору будет приятно видеть ваши репосты, рекомендации друзьям, комментарии и лайки... )) Ну и конечно, не забудьте подписаться на канал!
Также читайте: 📖 — Не смей читать эти письма! Там не твоя история!
Также читайте: 📖 — Что? По завещанию я должен три месяца отработать в её ресторане?