— У них будто стерли воспоминания о сыне, — рассказывает Галина, стягивая очередной мешок веревкой. — Они забывали звать Артема к столу, не считали нужным проверять его уроки или помогать с домашним заданием, не играли с ним, не отмечали его дни рождения и, в конце концов, сплавили мальчика в интернат.
Новичок (18)
— Я тебя не пойму, — произношу я, глядя на то, как Волконский роется в своем шкафу, подбирая для меня домашнюю одежду. — У тебя раздвоение личности или, может, синдром спасателя? То ты меня игноришь, то помогаешь, то домой привозишь…
С родителями мы так и не пересеклись, пошли прямиком в комнату Артема. Хотя, по словам Лики, я понял, что они дома. Складывается впечатление, что его приезд не вызвал особой радости – будь иначе, они бы хотя бы вышли поздороваться. Нет?
Мне в лицо прилетает какой-то комок, который оказывается темной однотонной футболкой.
— Мне тебя выгнать? — хмурится Артем и швыряет в мою сторону спортивные штаны, которые мне удается поймать на лету.
Качаю головой и утыкаюсь глазами в пол.
— Тогда не ной, — бросает Волконский, заваливаясь на кровать. — И учти, что нянчится я с тобой не буду.
Он, конечно, прав. Дареному коню в зубы не смотрят, мне и правда лучше заткнуться. Спать на свежем воздухе как-то прохладно будет.
— О’кей, — тихо говорю я, продолжая стоять посреди спальни Волконского.
Вижу, что Артем тянется к огромным наушникам, лежащим на прикроватной тумбочке, и быстро задаю вопрос, который меня волнует с того момента, как мы покинули интернат:
— Ты не знаешь, как там наши? Все благополучно добрались?
Волконский поворачивает голову, и его губы кривятся в усмешке. Ну да, зря я сказал «наши», случайно вырвалось.
— Тебя кто-то конкретный волнует? — не сводя с меня хитрых глаз, интересуется Артем. — Дай-ка угадаю, за Серегу переживаешь?
Молчу, покусывая внутреннюю сторону щеки. Нельзя вот просто ответить на вопрос, а не бесить меня? Мне не нравится, что приходится сдерживать ругательства – на территории Волконского я обязан вести себя прилично.
— Ирэн давно дома, — отворачиваясь, говорит Артем и, прежде чем натянуть свои гигантские наушники, добавляет: — Можешь проверить.
Музыка, грохочущая чуть ли не на всю комнату, дает мне понять, что разговор окончен. Сжимая в руках одежду Волконского, выхожу в коридор. С чего он взял, что я спрашивал об Ирэн? И что значит это его «можешь проверить»? Ни черта не понятно.
Его полунамеки в горле сидят уже. В такой же ситуации в старой школе меня бы уже давно приперли к стенке и прямо предъявили, чтобы от этой конкретной девчонки я держался подальше. И это было бы правильно. Я скучаю… Но не по старой школе, а по прямоте, с которой ребята выражали свои мысли.
У этих же всё через одно место. Вместо того, чтобы называть вещи своими именами, они играют в какие-то свои игры, правил которых я понять не могу.
Застываю возле комнаты, граничащей со спальней Артема, и не решаюсь зайти. Экскурсию мне, конечно, никто не проводил, но Волконский обмолвился, что спать я буду здесь. Потоптавшись около минуты на пороге, все-таки захожу внутрь и кладу одежду на идеально заправленную кровать. Комната немаленькая и выглядит вроде даже уютной, но мне все равно не по себе. Переодеваться в шмотки Волконского как-то не тянет, пусть даже форма интерната и не особо удобная. Решаю подышать свежим воздухом, снова вылетаю в коридор, спускаюсь по лестнице и выхожу во двор, никем не замеченный. Интересные, конечно, здесь хозяева. Тихие, будто призраки.
Брожу по тропинкам, петляющим вокруг дома. Осматриваю небольшой ухоженный садик, обнаруживаю искусственный прудик, на другую сторону которого можно перейти по железному мостику. Подхожу к берегу, сажусь на корточки и достаю телефон. Вода красиво блестит на солнце. Зеленая лягушка, застигнутая врасплох, с всплеском пронзает водную гладь.
Слушаю пять долгих гудков и обрываю звонок. С нашего последнего разговора с Эммой прошло два дня, неудивительно, что она не хочет со мной говорить. Но я беспокоюсь, так что посылаю сообщение, в котором прошу ее сообщить, что с ней все в порядке. Еще некоторое время залипаю на воду, погружаясь в свои мысли, пока меня не выводит из состояния транса внезапный голос за спиной:
— Долго собираешься здесь гостить?
— Вы… Вы меня напугали, — признаюсь я, глядя снизу вверх на женщину, которая оказалась не-матерью-Волконского.
Интересно, как долго она стоит на середине моста и наблюдает за мной?
— Мой тебе совет – не задерживайся надолго. Эта семья не слишком-то гостеприимна, — говорит женщина-водитель.
Судя по граблям у нее в руках, круг ее обязанностей куда шире.
— Что так? — перемещая взгляд обратно на воду, интересуюсь я.
Слышу, как она сходит с моста и начинает сгребать листву под раскидистым кленом.
— Такие люди, — добродушно отвечает она, и я понимаю, что ее холодная неразговорчивость – лишь образ для других, который она привыкла поддерживать.
— Какие такие? — спрашиваю, поднимаясь в полный рост.
— Сложные, — подумав, отвечает она, продолжая свою работу. — Замкнутые. Не пускающие никого в свой крохотный мир.
Женщина, которая добавляет, что ее зовут Галина, явно знает многое об этой семье. И, кажется, ей хочется поделиться со мной информацией, но при этом что-то ее сдерживает.
— У вас есть запасные перчатки?
Она приподнимает брови, глядя на меня, но через миг уже достает из кармана рабочего костюма пару синих перчаток и протягивает мне. Они удивительно гармонично смотрятся с формой интерната. Подхожу к ней, наклоняюсь и перекладываю охапку листьев с земли в большой черный мешок.
— Так значит, никого? — хочется составить полную картину о семье Волконских, так что закидываю крючок, ожидая улова.
— Никого, — подтверждает Галина. — Есть только мама, папа и Лика.
— Подождите, — отрываюсь от своего занятия и разгибаю спину. — А как же Артем? Он… не входит в семью? — в голове вспыхивает внезапная догадка, и я тут же выпаливаю ее. — Он что, приемный?!
Галина несколько мгновений сверлит меня взглядом.
— А ты, похоже, и правда ему не друг, раз ничего не знаешь. Нет, Артем им – родной сын. А вот Лика…
Пока мы набиваем три огромных мешка листьями под завязку, я узнаю о том, что родители Артема всегда мечтали о девочке. И, когда маленькому Теме исполнилось шесть лет, они приняли решение взять из детдома второго ребенка – Лику. Вначале все были счастливы, но спустя несколько лет Артем стал понимать, что, по какой-то причине, сестре достается вся любовь родителей без остатка.
— У них будто стерли воспоминания о сыне, — рассказывает Галина, стягивая очередной мешок веревкой. — Они забывали звать Артема к столу, не считали нужным проверять его уроки или помогать с домашним заданием, не играли с ним, не отмечали его дни рождения и, в конце концов, сплавили мальчика в интернат.
— А сейчас? — ошарашенно спрашиваю я.
— А ничего не изменилось, — пожимает плечами Галина. — В средней школе он хотя бы на выходные приезжал домой, но сейчас даже это прекратилось. Лика – единственная радость Волконских. Иногда мне кажется, что только она по-настоящему любит Артема, хоть он и не принимает ее любви.
Мы тащим мешки к мусорным бакам через весь участок, а у меня в ушах так и стоят слова Галины. Кто бы мог подумать, что Артем Волконский, такой, казалось бы, надменный и важный аристократ, почти что не знал родительской любви. Это… если честно, это какой-то трендец.
Закидывая тяжелый мешок в контейнер, стоящий на границе с соседним участком, я обещаю себе быть с Волконским снисходительнее. Меня-то любили. И сейчас любят, как бы я не пытался отрицать этот факт. Пацану повезло куда меньше. Да, оба его родителя живы, но, какая разница, если им на него плевать?
Срываю с рук перчатки, бросаю в тот же контейнер, отворачиваюсь, как вдруг мой взгляд падает на женский силуэт. Возле витой металлической калитки соседнего участка стоит Ирэн с мусорным мешком в руке и смотрит на меня. На ней белая майка и домашние хлопковые шорты, хотя сегодня совсем не жарко.
— Тебе хотя бы за это заплатили? — серьезно спрашивает она, и теперь я понимаю, что имел в виду Артем, когда предлагал мне проверить, дома ли Ирэн.
Она, блин, – его соседка!