Предыдущая часть
Серпантин, ведущий к дому Лизы и Бориса, теперь казался детским развлечением по сравнению с дорогой, на которую Виктор щегольски вырулил с шикарной, явно недавно обновленной трассы. Лиза не сразу заметила смену пейзажа, потому что никак не могла оторвать глаз от букета, который небрежно кинула ей на колени Ираида. Освободив руки, они с Виктором пыхтя запихивали на заднее сиденье здоровенную корзину, витиевато украшенную лентами, торчащий кокетливо в сторону ананас мешался, упираясь в обивку рогатой башкой, поэтому букет им только мешал. А вот Лиза зависла. Она никогда не видела таких орхидей - огромных, трепетных, похожих на присевших среди роз экзотических бабочек. Но самым удивительным был их цвет - непривычно темный, то ли бордово-пыльный, то ли бронзово-красный, сразу и не поймешь - цветы меняли оттенок, как хамелеоны. Их хотелось бесконечно трогать пальцами, а, может быть, даже съесть - у Лизы часто возникало такое желание при виде красивых цветов. Как в детстве - пятилепестковую звездочку сирени.
- Мать любит эти орхидеи. Только эти. Ну, а розы - это так, для красоты слога. Она все равно их выкинет.
Голос Ираиды был почему-то напряженным, как будто она начала говорить, а вдруг спазм сжал горло. Как будто она сдержала слезы.
- А мы что? К матери твоей едем? Она что? Здесь живет?
Лиза почувствовала такое непонятное изумление и так неумело попыталась его спрятать, что Виктор глянул на нее в зеркало заднего вида и чуть дрогнул бровью, как будто хотел успокаивающе подмигнуть. Ираида повернула голову, долгим взглядом смерила Лизу.
- Узнаешь. Не торопись.
Лиза кивнула. Она, сама не заметив как, вдруг начала верить Ираиде беспрекословно, если можно применить такое слово к вере. Что-то в тетке было такое - правильное, честное и надежное, что к ней тянуло, как к лучшей подруге. Или нет, правильнее, как к старшей сестре. Оторвав, наконец, взгляд от букета, Лиза глянула в окно и больше уже ни о чем не могла думать, кроме как об этой дороге. Потому что стало казаться, что она ведет в ад.
Путь пролегал в узкой лощине между двух совершенно отвесных склонов, с которых, клонясь вниз уродливыми кронами, свисали лысые, покореженные ветрами деревья. Дорога была настолько узкой, что Виктор рисковал врезаться в склон или в корявую ветку то одним, то другим боком своего новенького авто, но это, похоже, его совершенно не волновало, он, с непроницаемым лицом красиво рулил среди скал, как будто по широкому шоссе. То справа, то слева в глубоких расщелинах мелькала сверкающая вода близкого моря, в которую заходящее солнце роняло золотые монеты.
Наконец, расщелина кончилась, но лучше не стало - с одной стороны ненормально узкой дороги появился обрыв, от которого их отделяли только редкие стволы деревьев. Лизе даже стало нехорошо - закружилась голова и затошнило, и, судя по всему, ее резко побледневшее лицо забеспокоило Ираиду.
- Да, Лизунь. Я тоже ненавижу эту дорогу, всю душу она мне вымотала. Но мои экстремалы старые ни в какую не хотят оттуда выбираться, сидят, как вкопанные. У них шоферы отличные. А раньше отец сам гонял здесь, как полоумный. Пока не свалился вниз. Чуть позже покажу - где. Витьк, скорость притуши, видишь Лиза боится.
Виктор послушно сбавил скорость, Лиза закрыла глаза, но уже через пару минут, Ираида гаркнула неожиданно и звонко.
- Смотри, Лиз. Здесь!
Лиза глянула вниз, с облегчением отметив, что высота обрыва заметно снизилась, а море отступило в сторону, обнажив широкий песчаный пляж. Там внизу, у самого подножья горы портил идеальную красоту жемчужного песка корявый изломанный ствол старого дерева, а к нему притулился полусгоревший остов машины.
- Ему повезло дважды. Тогда этот платан весь круглый был, как мяч, ветки торчали мощные, сильные, куча листвы. Он и принял машину, может помог не сильно, но удар смягчил. А второй раз повезло, что папа дверь не закрыл, была у него такая дурная привычка, вот его и выкинуло. И он отполз перед взрывом. Выжил поэтому. Хотя, конечно, вряд ли это можно назвать везением… Ну, ладно, Лиз, не дрейфь. Почти приехали.
Машина плавно выехала прямо на песок, поднимая его дыбором проехала еще метров триста и ворвалась в темную, влажно-ароматную от длинной сизой хвои аллею пышных сосен, ведущую в какой-то тайный мир, и мягко покатила по идеальному покрытию, похожему на брошенный на дорогу бархат.
…
Марина Митрофановна вплыла в зал, как старинный корвет, ведущий за собой кавалькаду кораблей помельче. Компания врачей оказалась совершенно разнородной, рассыпалась по комнате, как то ли бисер, то ли стая тараканов, и сразу потерялась в пространстве, потому что на передний план вышел и враз затмил всех удивительно мелкий и вертлявый мужичонка. Он подскочил к Лизе, выставив вперед костлявую грудку, мотнул кучерявыми вихрами, на которых чудом держалась белая пилотка, пискляво прокричал
- Елизавета Андревна! Меня зовут Роман Романович. Я тут главный невролог. Давайте присядем.
Роман Романович долго швырял в воздух витиеватыми научными фразами, потом смотрел детей, щупая их длинными синеватыми пальцами, потом снова умно и занудно говорил. Из всей этой научной лабуды Лиза поняла одно - Алису она может, вот хоть прямо сейчас забрать домой, он переводит ее на амбулаторное и домашнее лечение, а вот Руслана придется оставить в клинике. То есть - в интернате. Лечению он не поддается, оно бесполезно. Поэтому мальчик будет здесь жить постоянно. До смерти. Которая, скорее всего, не заставит себя долго ждать.
Лиза сидела молча, чувствуя, как постепенно немеет и пухнет ее голова. Она совершенно не знала, как поступить. А вот Алиса знала! Она упала на пол, выгнулась дугой и начала дико верещать, стуча пятками по мягкому уютному ковру.