– Тебе нужно повесить четыре предмета, не меньше. Лучше больше. Справишься? – спрашивает старуха спокойно и буднично, словно речь идёт о походе в магазин или квесте в игрушке. Мы сидим на кухне в стиле хай-тек, строгое чёрно-белое и металлическое оформление странным образом сочетаются с седой хозяйкой в замызганном халате.
– Вполне, – соглашаюсь я, прикидывая про себя. Чужие лица в голове смеются и корчат рожи. – Как я его найду?
– Возьми, – старуха достаёт из вазы с декоративным букетом обломанную ветку и протягивает мне. Настоящее дерево, не пластик, короткая, сантиметров двадцать, кривая. – Это поможет, приведёт куда надо. Тебе нужно только войти в лес.
– В какой? – уточняю я. Тёмная кора ветки под пальцами приятно шершавая.
– В любой, – улыбается вдруг старуха.
Морщины на бледном лице собираются в новый рисунок, глаза кажутся тёмными провалами. Я испугалась бы вида посмертной маски на живом человеке, если бы могла. Оцепенение, завладевшее мной, никуда не делось и такой возможности не даёт. В любой, так в любой. Я равнодушно киваю, убираю ветку в сумку и достаю толстый кошелёк. Ведьма берёт только наличку, меня предупреждали. Сегодня аванс, остальное после первой смерти. Как раз закончится срок вклада, и сумма в банке заказана.
Я сажусь в машину и, выезжая на трассу, сворачиваю к дому. Откладывать задуманное на завтра я не собираюсь. Пробок нет, время позднее; я проезжаю мимо нашего жилого квартала и оставляю машину у ровного ряда деревьев, которые ещё прикидываются культурными. Новостройка, лес примыкает почти вплотную.
Сначала под ногами утоптанная тропинка, потом – мягкий мох, когда я сворачиваю с неё и лезу через кусты, подсвечивая путь фонариком с телефона. Через полчаса или час, когда мне надоедает гулять по оврагам и буреломам, пугающее лицо старухи исчезает из памяти, а вся затея начинает казаться бессмысленной, но я упрямо бреду вперёд. Дерево просто появляется передо мной из ниоткуда, вырастает на пути, и я понимаю, что это оно. Или просто надеюсь на это. Невысокое, ровный ствол, тёмная древесина, голые скрюченные ветви. Никакой листвы под ним, словно и не осень виновата в его наготе, а оно всегда было таким.
«Не больше двух предметов за раз!» – всплывает в памяти предостережение старухи. Я достаю из сумки брелок от автомобильных ключей, украшение из эмали. И, как всегда, глядя на ярко-жёлтого утёнка, обманчиво безобидного, я проваливаюсь в другое время и место.
Смотреть на это лицо я не могу и не хочу, боюсь, что сорвусь, вскочу с места, закричу на весь зал суда. Но не смотреть совсем я не могу, мы сидим слишком близко. Напротив друг друга. Я смотрю на руки, красивые, смуглые, не слишком крупные для мужчины и ловкие, они безостановочно вертят в руках ключи с жёлтым брелоком.
Судья не появляется долго. Всех свидетелей уже опросили, даже соседа, бесхребетную скотину, непривычно трезвую сегодня. Все стороны выступили, мне удалось не расплакаться и не захлебнуться словами, зато сейчас они набухли в горле и невыносимо горчат. Юрист, мой представитель, похлопывает меня по плечу и шепчет, что всё скоро закончится. Но всё никак не заканчивается, судья не выходит, чтобы объявить решение, смуглые руки крутят брелок. Я смотрю на них как под гипнозом.
Ключи падают на пол, когда вернувшийся судья говорит о лишении прав на три года. Брелок отскакивает в сторону к соседнему столу, я наклоняюсь за ним, когда выхожу из зала. Никто не замечает или не решается меня трогать. Идея, ещё не оформленная и смутная, заполняет меня целиком, придавая смысл жить дальше. За ручкой судьи я возвращаюсь позднее. Секретарь, выслушав сочинённую наспех ложь о забытых документах, пропускает меня в зал на пару минут. Я успеваю.
«Условно», «По неосторожности», «Не ломайте мальчику жизнь», «Не повезло с судьёй, ходят слухи, что его легко… но это между нами». Чужие голоса затихают, я стою в осеннем лесу и слышу только своё дыхание.
Брелок, смешной жёлтый утёнок, легко цепляется за сучок дерева и легко угадывается в темноте. Зелёную ручку видно хуже. Мне становится легче, мне становится правильно. Обратно к машине я дохожу за каких-то минут десять.
Находиться в квартире больно. Всё невольно напоминает. Я сгребла Ванины вещи в его комнату и плотно закрыла дверь, но… забытая кепка на полке, обувь в шкафу, вешалка, которую мы выбирали вместе. Ване понравилась с машинками, мне – с листиками рябины, и он, как настоящий мужчина, уступил даме.
Пока мама оставалась у меня, было полегче, но после похорон я сама почти выгнала её, сказав, что мне нужно побыть одной. Я всех выгнала.
Мне нужно было. Утёнок и ручка мозолили память самим своим наличием в моей сумке. Я начала обзванивать друзей со странными вопросами, стала сидеть на не менее странных форумах с чёрно-красным оформлением. Раньше я никогда не увлекалась таким, но задуманное неожиданно получилось. Цепочка вышла длинной, но она привела меня сначала на кухню в стиле хай-тек, а потом в тёмный лес.
В утренних новостях, которые я читаю с жадным вниманием, всё тихо, но ведьма предупреждала, что с исполнением возможна задержка.
В школу я захожу без опаски, меня действительно просили подойти и подписать документы по поводу Вани. Директриса, сухая и желчная, пытается выдавить из себя соболезнования. Получается у неё плохо и официально, но я вслушиваюсь не в её слова, а в шум за дверью. Перемена, мне пора – и я прощаюсь равнодушно и торопливо. Мне везёт. В Ванином классе только две девочки, они болтают между собой, пока не замечают меня. Одна из них меня узнаёт, шепчет другой «Ванина мама», спрашивает меня, не к Екатерине Сергеевне ли я, и убегает, обещая позвать учительницу. Вторая девочка не выдерживает моего пристального взгляда и сбегает из класса вслед за первой.
Я могла бы многое сказать Екатерине Сергеевне, учительнице, которая вместо того чтобы досидеть продлёнку до конца, отпускает детей на два часа раньше по личным обстоятельствам, которая врёт прямо на суде, заявляя, что сын при ней звонил мне и согласовал ранний уход. Но говорить я с ней не хочу, да теперь и незачем, ведь в сумке у меня спрятана её помада.
Если начало везти, то везёт до конца. Припарковаться получается почти у самого дома, удобно всё-таки разъезжать днём. Проходя мимо мусорки, я вижу Василия, который выкидывает целый пакет со стеклянной тарой. Звон и дребезжание радостно расходятся по округе. Какие ещё нужны доказательства, что ему заплатили и немало, раз он так шикует, а не собирает бутылки, чтобы сдать ради нескольких рублей?
Я подхожу ближе, не нервничая и не торопясь. Василий замечает меня и сразу съёживается, вжимает голову в плечи, притирается к мусорке, глазки на побледневшем рыхлом лице начинают бегать туда-сюда. Но рядом никого, только я.
– Значит, сам кинулся? Побежал через дорогу? Как удобно, что ты был рядом и всё видел. Только вот сколько градусов в тебе при этом булькало? И сколько тебе заплатили, Василий?
– Я нет, ничего, я… правду, – лепечет Василий, его пьяное лицо размазывается и плывёт, – не видел, далеко, они меня за-заставили, угрожали, да.
– Мразь ты, Василий, последняя.
Василий кивает несколько раз, соглашаясь, обходит меня по кругу и бежит к подъезду на заплетающихся ногах. Я провожаю его взглядом, дожидаюсь, пока захлопнется дверь, и лезу в помойку, чтобы достать из пакета бутылку, оставшуюся целой.
Я думала, что снова буду бродить часами в ближайшем лесу, но дерево находится подозрительно быстро. В дневном свете оно выглядит ещё страшнее, чем ночью. Тёмная кора словно сочится влагой, голые ветви переплетаются под всевозможными углами. Преодолевая брезгливость, тянусь к дереву рукой. Брелок, ручка, а теперь и надетая на сучок бутылка, и засунутая в гнездо из переплетённых веток помада. Композиция невольно радует глаз.
Я сплю без сновидений и кошмаров, только милосердная темнота и спокойствие. А наутро меня отпускает. Словно дурацкого ритуала хватило, чтобы унять скопившуюся внутри боль, не нашедшую выхода. Какой же ерундой я всё это время занималась. Нужно связаться с юристом, подать апелляцию, пока не вышли сроки. Василий уже раскололся, остаётся только дожать его и снова привлечь в качестве свидетеля. И никаких ведьм, деревьев и смертей. Есть же цивилизованные способы. Как нужно было повредиться в уме, чтобы надеяться на колдовство? Столько денег выкинуто на ветер, хотя и не жалко, если это цена за то, чтобы прийти в себя.
В новостях вовсю мусолят невероятное совпадение: сын богатого бизнесмена и известный судья, который недавно вёл дело с его участием, умерли в один день. Правда, первый попал под машину, а второго схватил сердечный приступ, но оба события произошли на редкость синхронно, в один час.
Мир на глазах темнеет. Я еду в банк, снимаю с вклада всю сумму и отвожу ведьме. Она снова улыбается при виде меня, приглашает зайти, а когда я качаю головой и объясняю, что тороплюсь, говорит: «плохая примета». От неё это звучит странно. В прихожей старуха берёт пачки денег, ловко пересчитывает. В конце коридора через приоткрытую дверь виднеется угол кухни, деревянные шкафы, цветастые занавески. Надолго я не задерживаюсь.
На работе все здороваются и смотрят на меня, как на прокажённую. С мерзким и липким сочувствием. Меня это снова не трогает. Я только уточняю, свободен ли Александр Борисович и прохожу сразу к нему в кабинет.
– Как ты? Плохо выглядишь. – Шеф тянется поцеловать меня, но я уклоняюсь в сторону.
– Не очень, – честно отвечаю я.
– Думал, ты выйдешь на этой неделе, – виновато улыбается Саша. – У нас три сделки планировались, а Илья твой не справляется. Мы уже миллионы потеряли.
– Я не могу пока. Может, мне вообще лучше уволиться?
– Лика, ну что ты говоришь такое?! – Саша поднимает брови, хмурит озабоченное лицо, пока я смотрю на него, пытаясь что-то увидеть, что-то очень нужное мне сейчас. – Ты лучший специалист в моей компании, прекрасный работник. Тебе будет полезно отвлечься. И я хоть смогу тебя увидеть и поддержать, раз уж ты запрещаешь к тебе приезжать, хотя сейчас-то могли бы и не скрываться. Я всё понимаю, – смягчается он, – ты любила Ваню, но жизнь продолжается, у нас ещё могут быть дети. – Он снова тянется ко мне, чтобы обнять, но я отступаю на шаг и не даюсь.
– Да что ты как чужая, – кривится он.
Я ничего не говорю, не могу. У Саши звонит телефон, и он отвечает, совершенно забыв обо мне. На стуле у входа лежит барсетка, дурацкая и немодная, над которой я смеялась, даже когда мы не встречались. Я хватаю её, прячу за своей сумкой и выбегаю из кабинета, приёмной, здания.
Он не отпустил меня к Ване в тот день, хотя я просила. Мы успешно закрыли сделку, но я опоздала и приехала только к перекрытой дороге и гудящей скорой, чтобы подержать за руку умирающего сына. Я не успела, ничего не успела.
Мне звонит баба Надя, наша дворовая активистка, рассказывает, что на свете есть высшая справедливость, раз пьянчуга Василий ночью помер, отравившись водкой. Она видела, как выносили тело. Я отвечаю, что знаю, и отключаю телефон. Можно позвонить в школу, но зачем?
Ехать домой слишком далеко, через полгорода, но ведьма говорила же, что подойдёт любой лес. Темнеет рано, и скоро мне снова приходится подсвечивать телефоном незнакомо-знакомый путь. Чёрное дерево в центре поляны не стало приятнее на вид, наоборот, только искривилось сильнее, осело, словно стремясь погрузиться в землю. На ветке едва виднеется жёлтый брелок, надетая на сучок бутылка. Я достаю из сумки барсетку и добавляю новый штрих к получившемуся натюрморту. Теперь всё правильно.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти с поляны, но в руку вдруг впивается шнурок от мобильника. Я останавливаюсь, поправляю его, гляжу на телефон, словно вижу его впервые. Оборачиваюсь к чёрному дереву. Оно, ненасытное, смотрит в ответ, как будто чего-то или кого-то ждёт.
Автор: Tai Lin
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
#рассказ #фантастическийрассказ #хоррор