глава Судьба
Домой
Город быстро опустел, ни конных повозок, ни машин, поэтому работниц переезда сократили, их функции станет выполнять стрелочница.
Женщинам предложили пойти работать в шахты.
— На шахту, так на шахту. Девчонки-подростки работают, а мы не хуже, справимся — смиренно согласилась Пелагея.
Её приняли катальщицей тележек с углем, но спускаясь в шахту, Пелагея потеряла сознание. Работать под землёй ей запретили, на поверхности для неё работы не нашлось
.
На деньги, приготовленные для пристройки дома, Пелагея купила осенью для коня и коровы сена, немного мяса, сала, муки и крупы. Сумела купить овса для лошади и кур. Так все деньги и были потрачены.
— Зиму пережили, а далье- то как?-- спрашивала себя Пелагея и сама себе отвечала — на Алтай ехать надо, иначе не выживем. Шахтёров, хоть как-то поддерживают, карточки дают первой категории, один раз в день в столовой горячим обедом кормят, а нам совсем не прожить. Хлеба дают по 400 г на каждого, да и за тем отстоять два, а то и больше, часа нужно в очереди.Надо к своим подаваться— решила она.
.
Пелагея стала готовиться к отъезду. Особо- то и готовить нечего было, но в хозяйстве были четыре курицы и петух. Приготовив из них тушки, она замочила их в рассоле, а потом вместе с кусочком солёного сала, закоптила. Из остатков муки напекла хлеба и насушила из него сухарей. Вот и все приготовления. Останется только заехать на пасеку за вощинами и всё, можно отправляться.
Как только подсохли дороги и зазеленели луга, Пелагея решила, что пора собираться в дорогу.
Она упаковала продукты, навязала несколько узлов с бельём, сняла с вешалки рабочий плащ Николая.
— Пригодится, если дождь прихватит. Ну, вот и всё. В ночь отправимся, надо сказать ребятам, что бы собирались — подумала она и зашла к ним в комнату.
— Поднимайтесь, в школу сегодня не пойдёте, собирайтесь в дорогу — разбудив детей, она вышла во двор.
— Мама, а мы куда?-— спросила Марийка, выйдя на крыльцо. Из-за её плеча выглядывал Серафим, с таким же вопросом в глазах.
— На Алтай уезжаем. Вы соберите самое необходимое и укладывайте узлы на телегу. Погрузимся, позавтракаем, а в ночь в путь. — Мария с Серафимом, молча выслушали мать, и так же молча, стали выносить из дома узелки, и укладывать их в телегу.
Дети грузились, а Пелагея носила из под навеса доски и ставила их возле окон и дверей.
Когда все вещи были уложены в телегу, а доски разнесены, Пелагея пригласила детей завтракать. Подкрепившись молоком и перловой кашей, вновь вышли во двор.
— Ребятки, собирайте всё со двора и лопатки и пилы, всё что видите и носите в сарай. Не годно, когда во дворе что-то валяться останется. А под крышей всё хорошо сохранится — приговаривала она, подбирая возле чурки топор и колун. Серафим следом волок вилы.
Когда весь инвентарь был прибран, а дверь в сарай с ними забита, все зашли в дом.
Дома было тепло, уютно и совсем не хотелось из него уезжать.
-- Мам, а может я буду больше корзин плести и продавать и нам не надо будет уезжать?
-- Ох ты горе моё луковое, да кто ж станет их у нас брать, коли денег-то нет -- потрепав сына по голове грустно заметила Пелагея.
Нагрели молока, подогрели кашу, сели за стол. Пелагея быстро съела кашу, залпом выпила молоко, встала из-за стола.
— Я на полянку пойду за Орликом, да Зинку приведу, а вы уберите со стола, сполосните посуду, да отдыхайте — сказала и вышла из дома.
Когда Орлика запрягла в телегу, сходила за коровой Зинкой и привязала её к телеге.
— Ну милая моя, крепись, дорога дальняя. Нам без тебя не выжить ни в жизнь— она похлопала корову по спине — крепись Зинка.
Окинув взглядом домик, она тяжело вздохнула и отправилась в дом. Дети уже прибрали посуду и сидели смирно на лавках, ожидая мать.
— Всё готово. Садитесь в телегу, а я сейчас приду — дети отправились во двор, а Пелагея, стоя у порога, перекрестилась, потом перекрестила углы дома и поклонилась.
— Оставайся с Богом и будь в целости и сохранности, мы вернёмся — она ещё раз поклонилась и вышли из дома. Потом она забила досками дверь и каждое окно.
Закрыла калитку и тоже забила её досками. Ещё раз перекрестила дом со словами.
— Ну, всё. Оставайтесь с Богом!-- села в телегу и тронула вожжи.
— Ну, Орлик, давай с Богом!
Всю ночь дорога поднималась в гору, и только утром ехали по хребтам до села Яминское . За дорогу отдыхали всего один раз и то ради того, что бы накормить и напоить корову и коня. В Яминское приехали к вечеру.
— Ребятёшки, я узнаю, где здесь гостиный дом, да вас ночевать устрою, а сама в телеге буду спать. Место это шибко бойкое, всякого народа хватает -- она бросила в телегу вожжи и проворно перескочила через борт . Оглядевшись по сторонам, подошла, к рядом стоящему, домику и, постучала в дверь. На крыльцо вышла женщина, примерно с Пелагеей одного возраста.
— Добрый вечер, хозяюшка, подскажите, где здесь гостевой дом, детей бы на ночь определить — женщина терпеливо выслушала, потом как-то пристально взглянула Пелагеи в лицо, немного помялась и спросила.
— Нешто это вы, Пелагея Петровна? Иль я обозналась?
— Да, я Пелагея Петровна, а вы откуда меня знаете?
— Где ваши дети-то, это вот те, что в телеге? Давайте-ка, загоняйте свой скот во двор. Детишки пусть в дом бегут. Давайте, не мешкайте, дома говорить станем— махнув рукой, женщина заторопилась к телеге, Пелагея пошла следом.
— Садитесь к столу. Картошка есть, чай есть, покушаете горяченького с дороги.
— Значит, назад в Новоеловку? А вы меня не помните? Я Наталья, вы нам помогли, когда мы в Барнаул прибыли. Ни кола, ни двора и в карманах дыра — она как-то не радостно засмеялась — Вы меня в магазин взяли. А потом магазин сгорел, вы нас тогда к себе в село взяли. Мы с вами лапшу делали, а вы продавали, то в Бийске, то в Новосибирске, ну тогда Новониколаевске. А мужа моего с артелью познакомили, что сруба рубили. Тогда ведь многие заново стали отстраиваться, вот сруба и понадобились. Мы так и себе сруб спроворили и вот уж сколько лет тут и живём.
Дети все выросли. Сыновья вот на фронте. Даст Бог вернуться, живыми-здоровыми. А муж мой чахоткой страдал. Поначалу просто кашлял, а потом надрывно стал кашлять. Он кашлем заходится, а ты и не знаешь, чем помочь. Он затихнет, а я рёвушкой реву, столь лет вместе, а как помочь, не знаю. Вот так маялся, маялся, да и преставился. Вот я с младшими одна и осталась.
Выросли, Слава Те Господи. Ну, невестки не забывают, приходят, помогают. Так и живём. А я всё про вас поминаю, да молю, чтобы у вас всё ладом было. А вы это почему с другой стороны идёте, али переехали?
Пелагеи пришлось всё рассказать Наталье и про десятилетнее отсутствие мужа, и про раскулачивание ,и про пожар в Фильяле.
— А что Николай Михайлович про войну пишет?
— Ничего не пишет. Ещё как в сороковом уехал так и ни строчки не прислал. Зимой был один солдатик, сказал, что он от него. Сам он из госпиталя, Николай его там нашёл и попросил передать, что жив, здоров, воюет. Письма писать ему не велено.
— Как это не велено? Кто не велит, почему? — спросила Наталья.
— Да кто его знает. Служба такая у него, писать нельзя. Видно боятся, что лишнего чего в письмах напишет.Вот и не разрешают.
— Ну вы кушайте, кушайте, да спать время. Ночь ведь уже. За печью комната, там две кровати. На большой вы с дочкой поместитесь, а парнишка один спать будет. А я пойду корову вашу во двор пущу. Огород ещё рано садить, а трава, уже вон какая, поднялась, пусть пощипет.
Наталья вышла из дома, а Пелагея с детьми отправились спать. Как только голову на подушку положила, так сразу и уснула. Спала крепко, даже снов не видела.
Не спалось Наталье, всё думала, что же такое она может поднести в дар Пелагеи, и вспомнила, что у неё отрез синего сукна с давних времён хранится. Она не стала ждать утра, а сходила в кладовку, достала из сундука сукно. Занесла в дом и положив на табурет, возле кровати, уснула с полным чувством удовлетворения.
Утром Пелагея подоила свою корову, а Наталья напекла картофельных оладий и все сытно позавтракали.
— Пелагея Петровна, не поморгуй подарком, мужу на костюм брали, да не сгодилось — она протянула Пелагеи отрез.
— Не возьму, Наталья, не обижайся, сыновьям сгодится, как с фронта придут.
—Сыновья, дай Бог им здоровья, своё наживут. А у тебя мальчонка растёт, дочке каку юбчонку пошьёшь и то уже одёжа. Возьми, я ведь понимаю, что пожар до нога раздел. Тут и тебе юбка выйдет. Кабы не ты, так наскитались бы мы по Сибири. От души я, от чистого сердца, возьми — умоляла Наталья.
Пелагея отвернулась, чтобы не показать, накатившиеся на глаза, слёзы. Наталья всё поняла, и сунув отрез Марийке в руки, сказала.
— Ступай, дочка, поклади в телегу, сгодится.
Марийка бросила взгляд на мать, она отвернувшись к окну. Девочка взяла сукно и быстро выбежала из дома.
Дорога, по хребту Бийская Грива, шла ровная, хорошая, двигаться было не сложно. Горный ветерок постоянно менял свои направления, то он был попутным, то встречным или дул с какого-нибудь бока, неся с собой запах тех мест, откуда прилетел. То пахло прохладной свежестью, то он был наполнен запахом старых и прелых листьев, или нежным запахом весенней травы.
Она сидела в телеге и восхищалась таёжной красотой, которая простиралась у её ног.
Перед ней открывались всё новые и новые пейзажи. То виднелись макушки гор, покрытые остроконечными елями, то простирались ярко зелёные луга. А вдоль дороги на лиственных деревьях уже набухли почки и вот-вот появятся первые смолистые листочки.
Солнце, то пряталось за макушки гор, то словно выныривало из густого леса на небесный простор, то поднималось над дорогой, обливая золотистыми лучами. Оно не было утомительным, хотя и светило ярко, с ним было тепло и уютно.
Дважды останавливались на отдых, чтобы дать отдохнуть животным и самим напиться ключевой воды из родника, да перекусить сухарей с копчёной курицей. Иногда их обгоняли машины, иногда конные повозки. но Пелагея не торопила коня, берегла корову,только с коровой можно выжить в самое трудное время.
Прошли Салаирский кряж, и дорога стала спускаться вниз. Перед Пелагеей открылись знакомые, до боли в сердце, родные места. Ею овладело чувство какой-то болезненной радости. Сердце заныло и, затрепетало от радости одновременно.
— Эх дороги, дороги! Не счесть, сколько раз я колесила здесь по вам. То в одно село мчишься, то в другое.
Далеко внизу она увидела деревню и вспомнила, как они с Миколой ездили по этим самым деревням и приглашали родственников на свою свадьбу. В ту зиму очень много выпало снега. Огромные сугробы лежали вдоль санных дорог.
Она тогда сидела в санях на сене, поджав под себя ноги. а под юбку уложила красивые красные сапожки на каблучке. Батюшкин подарок. Под множеством юбок, да тёплой овчинной шубкой, и ножки и сапожки, всегда были в тепле.
Пелагея увидела то самое место, где выезжая из деревни на дорогу, Микола резко развернул коня и, она не удержавшись, так и воткнулась головой в снег. Все юбки и оборки скатились на голову, а голые ноги, до самого пояса торчали навиду. Болтая ногами, она пыталась подняться, но снег был такой рыхлый, что опереться было не на что. Хорошо Микола подскочил, да выдернул. Она грустно улыбнулась, вспоминая, как накинулась на него с кулаками, да упреками, ведь тогда рейтузов не носили.
— Эх, Микола, Микола, что же это за жизнь у нас с тобой такая? И славный ты, и спокойный, и руки золотые, а жить-то и не жили вовсе. То одна война, то вторая, теперь вот третья. Для чего же такие страдания нам Господь уготовил? Почему людям на земле-матушке нет никакого покоя? Отчего люди не живут по Божьему Закону? Ну ладно у нас в стране, храмы нарушили, в безбожники нас определили, а ведь они христиане, верующие, а на нас всё с войной идут. А как-же "не возжелай ни жены соседа, ни ишака", "не убий"? Выходит что это они безбожники, а не мы.
Не останавливаясь на ночлег, Пелагея решила быстрее прибыть на место. "Домой, скорее домой!" Она почувствовала острую и глубокую тоску по этому дому. Дом, в котором было счастье и не мало пережитого горя.
Дети, устроившись на узлах, крепко спали. Взглянув на них, она вспомнила, как заботилась о Ванюшке и Полинке и предвкушала с ними встречу, надеясь, что скоро сможет их увидеть и обнять.
Подгоняя коня, она на какой-то момент, забыла про корову. Привязанная к телеге корова старалась успевать за конём, но когда он пошёл быстрее, корова мучительно замычала. Пелагея очнулась, притормозила Орлика, и со страхом оглянулась на корову.
— Ах ты, бедная моя. Ну потерпи, Зинка, потерпи. Уже скоро мы будем на месте. Зинка подняла голову, глядя прямо в глаза хозяйки, издала жалобное и протяжное мычание.
— Жалобишься? Ну, прости, Зойка, прости. Потерпи ещё немного. Уже близко. Вот и до мостика добрались. Дома , мы Зинка, дома!—-она подогнала коня к речке, отвязала корову и тоже повела к воде.
Радостным взглядом Пелагея окинула родные окрестности. Всей грудью вдохнула утренний свежий весенний воздух.
На востоке поднималось солнце, его радужное свечение пробивалось сквозь лес и разливалось по холмам и зеленеющим лугам. Вставало солнце, а с ним и просыпалось село .
Послышались голоса хозяек, покрикивающих на скот или на собак. Закричали петухи, замычали телята. Задымились печные трубы.
Сердце Пелагеи дрогнуло, как же давно она не вдыхала этот самый приятный дух, от дыма березовых дров. В Осинниках они топили углем, дым от него тяжёлый и ядовитый.
Совершенно никого, не опасаясь, низко над её головой, пролетела стайка воробьёв. Однотонно журчала под мостиком вода, река Ельцовка спешила в воды Большой Речки. Всё как прежде!
— Как же здесь хорошо! Какой благостный воздух! — воскликнула Пелагея.
.—Мама, мы приехали ? — сонным голосом спросила Марийка.
— Приехали, доченька, приехали. Вон наш дом, смотри, там свет загорелся. Ты маленькая совсем была, не помнишь, наверное, дом-то родной?
— Помню я всё — недовольно ответила Марийка.
— Это хорошо. Помни. Вот Сарка поживёт здесь и тоже помнить будет. Человек всегда должен помнить место, откуда корни его пошли, пусть даже, если он и не там народился.
— Орлик, а ну пошёл !—-выводя коня на мостик, крикнула Пелагея. Конь смело ступил на деревянный мост и пошёл твёрдо, и уверенно. Рядом шла Пелагея и одной рукой вела за собой корову, другой держала вожжи.
— Скиталица моя-я-я, горемычная-я-я — заголосила Аграфена, выбегая из дома навстречу Пелагеи -— домой возвернулась моя голубушка-а-а, моя Полюшка-а-а — она кинулась к Пелагеи, и плача,продолжала причитать.
—Ой! Да я уж думала, что глазоньки мои тебя боле не увидя-а-ат! Да вся моя душенька изболе-е-елася, изма-а-аялася. Как же долго-то тебя не-е-е - было-о-о
— Полно тебе Матушка, полно. Ну чё голосить-то, детей пугать — обнимая свекровь, уговаривала Пелагея.
— Мама мы дома? — спросила Марийка, выглядывая из- под одеяла.
— Мариюшка! Дома, родная, дома. Вставай, беги в дом — прекратив причитать, сквозь слёзы отвечала Аграфена.
— А ты. баба Феня? — спросил, проснувшийся Серафим.
— Так и есть, баба Феня, а ты Серафимка! Давай –ка Серафимка, беги за Марией в отчий дом, давай —- она помогла мальчику спрыгнуть с телеги и взяв его за руку, повела в дом.
Пелагея завела во двор коня, распрягла его и отпустила в огород, следом за ним в огород запустила корову.
Свидетельство о публикации №222091501589
начало Скулара-1
начало 2 Русская дочь военнопленного немца -1
продолжение следует