Скрип-скри-ип… Уже неделю этот унылый звук, источник которого определить никак не удавалось, действовал Алине на нервы. Особенно душераздирающе он звучал по ночам, в тишине, прогоняя сон и пробуждая тоскливые мысли.
Скрип-скри-ип… Хуже всего, когда ты одна. Не с кем поговорить, развеять уныние и тишину. Неделю назад Алина с мужем въехали в эту съёмную квартиру на окраине города. Унылый район, серые однотипные дома, крошечные неуютные квартиры внутри, в одной из которых они и поселились на неопределённый срок. Видимо, до следующего карьерного скачка мужа. Теперь начинай всё сначала: обустраивайся не в своём доме, ищи новую работу, обзаводись новыми временными знакомыми. Ничего постоянного в жизни. Четыре года скитаний по чужим квартирам. Алина первое время стремилась создавать уют: занавесочки, половички, покрывала на диван и кресла. На этой квартире сломалась. Да и само жилище к этому совсем не располагало.
«Квартира двухкомнатная, – предупредила их хозяйка с таким же серым лицом, как и окружающая действительность. – Но сдаю как однокомнатную, потому и дешевле. В большой комнате будете жить, а маленькую я на замок закрыла. Там мои вещи лежат. Мне их вывозить всё равно некуда». Эта вторая комната, запертая на замок, особенно красноречиво показывала, что они здесь чужие.
– Ничего, через пару лет накопим на своё жильё! – подбодрил её Димка и наутро уехал в очередную многодневную командировку.
Скрип-скри-ип… У них в последний год отношения не клеились. Может, она устала от постоянных перемен и переездов. Может, Димка слишком выматывался, зарабатывая деньги на отдельное жильё, переживал и нервничал. Четыре года месте. Алина чувствовала, что их брак потихоньку выдыхается. Никто из них не озвучивал это, но оба понимали: в постоянных скитаниях им обоим не хватает чего-то стабильного, объединяющего и скрепляющего семью. Точнее, кого-то…
Скрип-скри-ип… Два года назад ей поставили диагноз: бесплодие. С тех пор жизнь Алины превратилась в изнуряющую борьбу за материнство. Операция, таблетки, больницы, остро пропахшие лекарствами и отчаянием. Это тоже изматывало: то давало надежду, то вновь отнимало её. Неопределённость гораздо страшнее самого печального результата.
Скрип-скри-ип… Где-то заплакал ребёнок. Слабый отчаянный призыв о помощи маленького человечка – ножом по сердцу. Плач то затихал, то звучал вновь, терзая душу. Алина зарылась головой в подушку. Что же вы, изверги, не подойдёте и не утешите? Так плачет малыш жалобно. Так надрывается… Воображение рисовало ей плетёную из лозы колыбельку, в которой барахтался надрывающийся криком ребёнок. Его окружал непроницаемый мрак, и казалось, что младенец в колыбели плывёт по нему, как по бескрайнему чёрному морю. А волны качают эту импровизированную ненадёжную лодочку, грозя захлестнуть. И малыш зовёт на помощь, жалобно и тщетно…
Открыв глаза, Алина тут же крепко зажмурилась от яркого солнечного света, льющегося в окно сквозь прореху в плотных шторах. Ночь, сумбурная и долгая, прошла, оставив ей усталость и боль в шее. Разбитая и совсем не отдохнувшая, женщина встала с дивана встречать новый день. Невольно прислушалась к звукам: ни заунывного скрипа, ни жалобного младенческого плача. Видимо, всё же утешили малыша или же он просто утомился плакать и спит… Лучше не думать о плохом…
На лестничной площадке Алина столкнулась с соседкой из квартиры напротив. Невысокая полноватая тётка, благоухающая недорогим парфюмом, окинула её цепким взглядом и поздоровалась:
– Здравствуйте! Значит, сдала всё же Тамара квартиру?
Алина в недоумении уставилась на собеседницу.
– Да Тамара, хозяйка квартирная, – пояснила тётка. – Вы же новые жильцы? У неё, стало быть, сняли угол.
– А, да… – неохотно отозвалась Алина.
Вступать в долгие разговоры не хотелось, но и улизнуть не получалось: соседка своей неповоротливой тушей заняла почти весь проход к лестнице. Стояла, уперев руки в бока, в ожидании новостей и поводов для сплетен.
– Вдвоём снимаете?
– Да, с мужем.
– Тяжко это – по съёмным-то квартирам скитаться, – фальшиво посочувствовала тётка.
– Мы привычные.
– Ха, привычные они! Погоди, вот ребёночком обзаведётесь – сразу поймёшь, как тяжело по чужим домам.
Алина закусила губу. Почему каждая болтливая дура обязательно наступает на больную мозоль? «Когда родишь? Часики-то тикают…» «Вот когда родишь своего, то по-другому запоёшь…» Бла-бла-бла… Мысли, описав привычный уже мучительный круг, остановились на прошедшей ночи.
– Вы случайно не знаете, у кого тут маленький ребёнок? – поинтересовалась Алина. – Он так жалобно плакал всю ночь.
– Ребёнок?! – тётка удивлённо вскинула брови. – Чтобы совсем маленьких, то ни у кого нет. Все уже школьники. Большие. У Тамариной дочки вот был…
– Почему «был»? – отчего-то обмирая сердцем спросила Алина.
Соседкины глаза азартно засверкали, предвкушая неожиданную возможность посплетничать.
– Погибли они, – громким интригующим шёпотом сообщила она. – И дочка Тамарина, и внучек еённый.
– Как?
Алина невольно отступила на шаг, вжалась в дверь квартиры, будто желая скрыться от негативных вестей.
– Да вот в этой самой квартире-то и погибли, – тётка явно наслаждалась ролью рассказчицы. – Лерка, дочка Тамарина, здесь с мужем своим после свадьбы поселилась. Всё у них поначалу хорошо было. Забеременела она, сына родила. А как исполнилось мальчонке три месяца, муж-то еённый взял да и слинял от неё с чемоданом. Другую себе кралю нашёл. Бросил девку с дитём-то, паразит этакий. А она девка-то хорошая, правильная. Он у неё первый был, ни с кем раньше не ходила. Так переживала, так убивалась, когда этот гад её бросил. Умом тронулась даже. Неделю ходила, на себя непохожая, как неживая. А потом, грешница, газ открыла и надышалась им до смерти. Да и дитё своё отравила. Мы, когда газ-то почуяли, так уж поздно было. Так и не откачали никого: ни её, ни сына. А уж как Тамара-то убивалась – родимые мои! Думали, следом в могилу сойдёт. Одна она у неё была. Уж так она её любила-берегла, всё для неё делала… А этот паразит, муж-то Леркин, говорят, снова женился да и живёт себе, в ус не дует.
– И давно это случилось?
– Да уж поди больше года прошло. Больше года квартира у Тамары пустая простояла. Я всё гадала, продаст или нет. А она вот сдавать надумала…
Невыносимо захотелось бежать без оглядки. Собрать котомки и позвонить агенту насчёт нового жилья. Она даже позвонила Димке, поделилась своими мыслями.
– Ну ты чего раскисла, зайка, – успокоил он. –Мы же только въехали, задаток внесли за два месяца. И снова переезжать?! Нам с тобой тогда никаких денег не хватит. Лучше поменьше слушай всякие россказни. Ещё неизвестно, что в них правда, а что придумано для красного словца. Думай о хорошем. Я вернусь уже через несколько дней. Сходим в кино на какую-нибудь комедию, хорошо? В кафе посидим. Я тебя люблю.
Его голос немного успокоил Алину, унял тревогу. С доводами мужа пришлось согласиться. Он умел настроить её на позитивный лад.
Унылый протяжный скрип вернулся вечером, поднял со дна души улёгшуюся было муть. Алина лежала, свернувшись калачиком, на диване. Безрадостные мысли пульсировали в голове тупой ноющей болью. Она думала о тех, кто жил в квартире годом ранее. О тех, кто в ней умер. Печально и жутко. В голове никак не укладывалось: как так можно – разом погубить свою жизнь и жизнь маленького невинного человечка? Одно его существование должно было наполнять радостью и светом. Да если бы у неё, Алины, был ребёнок, ради него она преодолела бы любые трудности. На глаза невольно наворачивались слёзы. И не с кем поговорить, прижаться и найти утешение в объятиях близкого. Только скрип тянет за душу.
Женщина встала, прошлась нервно по комнате, точно хотела таким образом уйти от собственных мыслей. Добрела до кухни, поставила на плиту чайник. Снова вернулась в комнату и обессиленно плюхнулась обратно на диван. Схватила со стола книгу, но через пару минут отложила, поймав себя на том, что не понимает ни слова. Опять свернулась калачиком на диване, устало прикрыла глаза. Отгородилась веками от окружающей действительности. «Надо срочно устраиваться на работу, – подумала она. – На первую попавшуюся. Даже уборщицей в парикмахерскую, лишь бы пореже бывать дома. Чтобы приходить уставшей, как собака, и падать замертво. И ни о чём не думать, иначе я сойду с ума».
Сон, вязкий и тревожный, затянул её во тьму, сквозь которую прорывались порой яркие образы. Она то видела незнакомую девушку в белом свадебном платье, осыпанную лепестками роз, то её же, но уже беременную и счастливую. Пока ещё счастливую. Алина не могла рассмотреть её лица, черты ускользали от неё. А потом на смену этим радостным сценам пришла другая, где незнакомка горько плакала, низко склонившись к плетёной колыбельке. В ней безмятежно спал малыш, похожий на ангелочка. А над кроваткой ядовитыми струйками расползался газ, неся с собой смерть. Алина пыталась кричать, но не могла издать ни звука. Кинулась к женщине у колыбели, чтобы растормошить её, спастись и спасти ребёнка от смерти. Та медленно подняла голову, и Алина наконец разглядела её черты. Она заглядывала в лицо себе самой…
Женщина вздрогнула всем телом, вырываясь из плена тяжёлых сновидений. Сердце гулко билось, заставляя кровь пульсировать в висках. По квартире полз резкий ядовитый запах газа. Алина подскочила с дивана, путаясь в пледе, бросилась на кухню, где с шипением из угасшей конфорки выползала смерть. Перекрыла газ и распахнула окно, впуская свежий воздух в дом. Доплелась до комнаты и обессиленно опустилась в кресло. За окном сгущались сумерки. Где-то поблизости снова отчаянно плакал ребёнок, сводя с ума.
Алина невольно прислушивалась к его плачу, пытаясь определить, откуда он доносится. Звук рождался где-то совсем рядом. Возможно, с малышом её разделяло одно перекрытие: стена, пол или потолок. Женщина бросилась вдруг на пол, прижалась ухом к крашеным доскам, затаила дыхание прислушиваясь. Услышала приглушённый звук работающего телевизора, смутные голоса людей, но среди них не было младенческого плача. Убедившись, что плач доносится не снизу, она поднялась на ноги и запрокинула голову к потолку, уверенная теперь, что малыш там, в квартире этажом выше. Алина пересекла комнату, ухватилась за стоящий в углу столик и вытянула его на середину. Потом сбегала на кухню за табуретом и стаканом. Взгромоздила табурет на стол, забралась на эту ненадёжную конструкцию, рискуя свалиться и сломать себе ногу или, что гораздо хуже, хребет. Приложила стакан к потолку и приставила к примитивному подслушивающему устройству ухо. Плач малыша не стал громче. Он всё так же надрывался где-то поблизости, но не в квартире этажом выше. По-прежнему стоя на стуле среди комнаты, Алина чутко прислушалась, пытаясь определить направление, откуда доносится плач. Из-за стены, что отделяет комнату от соседней квартиры? Или из-за кухонной стены?
Двигаясь медленно, как сомнамбула, Алина спустилась на пол с наскоро сооружённой конструкции, подошла со стаканом в руке к стене комнаты, прижала к ней стакан и снова прислушалась. Услышала какие-то невнятные звуки, но плач шёл не оттуда. Тогда она метнулась в кухню и снова повторила процедуру, а когда убедилась, что и за той стеной плачущего младенца нет, то замерла в растерянности. Он по-прежнему плакал, звал на помощь. Звук раздавался совсем рядом, тянул за нервы, заставлял отчаяние пульсировать болью в голове. Алина сделала осторожный шаг, затем ещё один, увлекаемая звуковой волной как корабль мощным течением, и остановилась у запертой двери второй комнаты. Припала ухом. Сомнений не осталось. Плач доносился оттуда.
Алина налегла на дверь, пытаясь открыть её. Крик младенца ненадолго смолк, точно тот прислушался к звукам, а потом, обретя надежду, заплакал с новой силой.
– Тише, маленький, тише! – произнесла женщина, налегая на дверь плечом и дёргая ручку. – Я сейчас. Я что-нибудь придумаю.
Ребёнок плакал требовательно и отчаянно, разрывая её душу в клочья, обрушивая логику мышления. Она уже не думала о том, что никто не может плакать за запертой дверью. Все её мысли и стремления сосредоточились на том, чтобы проникнуть внутрь и утешить малыша.
– Не плачь, пожалуйста, – всхлипнула Алина. – Не надо!
Она отчаянно ломилась в дверь, тщетно пытаясь высадить её плечом. Ей казалось, если она немедленно не войдёт внутрь, с ребёнком случится что-то ужасное. Малыш продолжал отчаянно звать, захлёбываясь криком, надрывая лёгкие. Дверь не поддавалась. Обессилев, Алина сползла на пол и опустошённо заплакала, слушая затихающие всхлипы младенца.
– Прости меня, – прошептала она запертой двери. – Прости, маленький…
Скрип-скри-ип… Ребёнок издал последний отчаянный вскрик и затих. Алина свернулась калачиком на полу лицом к щели под запертой дверью, слушая унылый равномерный скрип. Болело отбитое о дверь плечо, в голове в такт биению сердца пульсировало болью отчаяние. Скрип-скри-ип… Мерный звук убаюкивал её, водоворотом затягивал в непроницаемую тьму. Скрип-скри-ип… Колыбель плавно покачивалась на чёрных волнах. В ней спал маленький ребёнок, похожий на ангелочка. Рядом с его кроваткой плыла на тёмных волнах и Алина, скованная сонным оцепенением.
Проснулась она резко, точно кто-то грубо пихнул её в бок. Попыталась пошевелиться, но тут же застонала от ломоты во всём теле. Беспомощно распласталась на полу, глядя на полоску тусклого утреннего света, пробивающегося из-под двери. В доме было тихо: ни скрипа, ни детского плача. События минувшей ночи казались теперь не более чем бредовым кошмаром. Осторожно, кряхтя и постанывая, как пожилая женщина после тяжёлого трудового дня, Алина поднялась на колени. Уперлась руками в дверь и заглянула в замочную скважину. Увидела часть комнаты, заставленную мебелью и картонными коробками. Посреди комнаты стояла плетёная из лозы колыбель, точно такая, какую видела в своих снах Алина. Она едва заметно покачнулась и замерла неподвижно.
Скрип вернулся вечером, унылым звучанием опрокидывая остатки здравого смысла в пучину аффектов, размывая границы реальности. Скрип-скри-ип… Алина держалась до тех пор, пока к скрипу не присоединился детский плач. Сначала робкие похныкивания, вскоре перешедшие в настойчивый требовательный крик. Алина уткнулась в подушку, зарылась головой в её мягкое нутро так, что стало тяжело дышать. Растревоженное воображение рисовало колыбель, покачивающуюся в сумерках запертой комнаты. Скрип-скри-ип… Малыш плакал, протестуя против такого к нему отношения: отнесли в захламленную комнату, как ненужную вещь, и забыли там.
– Этого не может быть, – произнесла Алина в мягкое подушечное брюхо. – Там никого нет. Там просто не может никого быть.
Малыш, будто в ответ на её слова, издал протяжный, особенно отчаянный вопль. Потеряв самообладание, женщина откинула подушку на пол, вскочила, заметалась по комнате. В кладовке отыскала наконец ящик с инструментами, достала топор и отправилась к запертой двери полная решимости вскрыть её во что бы то ни стало. И плевать, будет ли возмущена таким вероломством квартирная хозяйка.
Малыш надрывался за дверью, словно почувствовал близкую помощь. Подбадривал Алину, когда она просунула топор в зазор между дверью и косяком и со всей силы налегла на него. Какое-то время ничего не происходило, потом раздался сухой треск и дверь распахнулась с такой силой, что женщина, не устояв на ногах, упала внутрь комнаты, выронив топор из рук.
Скрип-скри-ип… Привычный унылый звук раздался совсем рядом, над головой Алины, распластавшейся на полу. Та вскинула голову, уткнулась взглядом в покачивающуюся колыбель, из которой доносился крик ребёнка.
– Тише, маленький, тише… – она поднялась на ноги и заглянула внутрь кроватки. Чуть склонилась к лежащему там малышу и тихо запела: – Баю-баюшки-баю…
*
Его встретила плотная тишина, когда он переступил порог.
– Алина! Ты дома? ‒ крикнул он, разуваясь в прихожей.
Ответа не дождался. Только мерное поскрипывание в тишине. Скрип-скри-ип…
Мужчина заглянул на кухню и в примыкающую к ней комнату, но жены нигде не обнаружил. В комнате царил беспорядок, который Алина никогда не жаловала. Дмитрий нахмурился, решив, что без особых на то причин его жена не оставила бы незаправленной постель и, уж тем более, не бросила бы подушку на пол посреди комнаты. Где же она сама? Никаких признаков того, что она дома, лишь откуда-то доносится этот противный, тянущий за душу звук: скрип-скри-ип… Мужчина выглянул в коридор и только теперь обратил внимание, что дверь второй комнаты распахнута настежь.
– Алина? Ты там? – снова окликнул он, но опять без результата.
Шагнул к открытой комнате и замер на пороге чувствуя, как ползут по спине мурашки, Яркий свет солнечного дня освещал жутковатую сцену. Среди кое-как составленной в комнате мебели и коробок, у плетёной колыбельки на коленях сидела Алина, бледная и осунувшаяся. Её глаза сухо поблёскивали, а на растрескавшихся губах играла жуткая улыбка, счастливая и безумная одновременно. Женщина неотрывно смотрела в пустую колыбель и тихонько покачивала её: скрип-скри-ип…
#мистика #страшнаяистория #страшныйрассказ #страшнаяисториянаночь #страшное