И летят сверху ангелы, летят пораженные,
Словно яблоки, битые гнилью.
Кучки перьев затопчет милиция конная,
Не спросив ни имен, ни фамилий
А. Григорян
Ангел устал. Он не был похож на тех благообразных юношей или пухленьких младенчиков, о которых, сладострастно шамкая, поют псалмы набожные старушенции на утренних мессах. Он сидел на земле, прислонившись спиной к грязному колесу телеги какого-то заезжего торговца. И до ангельской чистоты было ох как далеко - походный плащ в грязи, сапоги забрызганы, шляпа в пыли. Еще один провал. Он понимал, что так больше не может. Нового провала он не выдержит. Ангел плакал.
- О, полюбуйтесь-ка! Позвольте полюбопытствовать, коллега, что ж всё плачевно так?
Ангел поднял глаза. Перед ним стоял, снисходительно улыбаясь, хлыщеватого вида господин в бордовом сюртуке, такого же цвета цилиндре и с тяжелой тростью с набалдашником в виде головы козла.
- А вам какое дело? И какой я вам коллега?
- Ну как вам сказать, во-первых (хлыщ загнул палец), мне интересно, как столь божественное создание могло дойти до такого, простите за каламбур, богопротивного состояния. А во-вторых, безусловно, коллега, мы ведь одно дело делаем, а с какой стороны – не важно.
- Соблаговолите идти своей дорогой, прошу вас
- Какой высокий слог! Узнаю воспитанников небесной канцелярии, будь вы человеком, вы бы другим, скажем так, тезаурусом пользовались.
Хлыщ иронично усмехнулся и подал Ангелу руку.
- Поднимайтесь, любезный, и позвольте угостить вас в той таверне.
- Я не принимаю подачек
- Да бросьте вы свои условности, тоже мне, уселся тут в грязи, как последний бродяга и разглагольствует о том, какой он у нас принципиальный. Ваши, кстати, учат, что гордынька-то (хлыщ подмигнул) – дело греховное. Не переживайте, я никому не скажу.
Ангел, вспоминая этот миг, так и не понял, почему он внял уговорам этого господина, но тем не менее, он подал руку хлыщу, тот поднял его с земли и отряхнул. Ангел пристально оглядел незнакомца. Хлыщ рассмеялся.
- Тоже мне, полицейская ищейка, сейчас он меня вычислит. Позвольте избавить вас от мучительной дедукции, уж я-то знаю, что ваше благодушие или как там у вас, благодать, умственные способности низводит до уровня крестьянки на сносях. Пойдемте, пойдемте, друг мой, там за доброй чаркой вы мне все и расскажете.
Хозяин таверны расстилался перед хлыщом как мог, их усадили за лучший стол, были поданы изысканные закуски и вина.
Ангел был слегка растерян. Их учили аскезе, смирению, скромности. Господин в бордовом сюртуке как будто угадал его мысли:
- Да-да, любезнейший, наслышан я о ваших казарменных порядках, держат вас в черном теле, вот только зачем? Итак, дабы предотвратить ваши дальнейшие мучительные догадки и сомнения, позвольте представиться – я Демон. Один из многих, как, впрочем, и вашей братии имя легион. Ну что ж, поведайте, что же вас ввело в столь подавленное состояние?
Ангел, уже захмелев, начисто забыл наставления Архангела о том, что никоим образом нельзя вступать в любые негоции с противоположным лагерем, вдруг начал откровенничать:
- Я не понимаю! Препорученный мне человек – я все ему дал для благочестивой жизни! И надлежащее воспитание богобоязненными родителями, и возможность добывать хлеб свой насущный, и деву непорочную в жены. Почему? Почему же он выбрал стезю порока? Он же погубил свою душу развратом, воровством, пьянством, а потом и вовсе – совершил убийство.
Демон улыбался. Ангел подумал – вот ведь загадка: мы же должны нести радость, но мы всегда предельно серьезны, а улыбаются они.
- Послушайте, небесный вы мой. Я не знаю, насколько у вас там сильна образовательная система и учат ли вас хотя бы основам истории. У нас-то с этим строго, без бакалавриата истории Миров – никуда. Вы спрашиваете – почему? Да будет вам известно, невежественное вы дитя, что ваши (он ткнул тростью в потолок) и наши (трость вниз) в свое время долго спорили, кто же главенствовать должен в судьбах людских, до войн доходило, так-то. Но потом появился Пакт о свободной воле – мол, так тому и быть, люди выбирают сами, мы лишь вольны им показать, что мы можем им предложить. Только и всего, юноша. Нет в том вашей вины, ничуть вы не оплошали, смею вас уверить. Ваш подопечный сделал свой выбор. Они (Демон презрительно кивнул в сторону сидящих за соседним столом людей) всегда делают странный выбор. Ваш добропорядочный мирянин предпочел стать первостатейной свиньей, и стал. Меня это, безусловно радует. Но не сокрушайтесь вы так! Может быть, сейчас мы кого-то теряем, и некий грешник кается и вступает на путь благодетели. Только пустое это все, тараканьи бега, доложу я вам. Все равно будет этот непреложный баланс.
- И что же мне прикажете делать?
- Да делайте вы что хотите или, вернее, что вам велит ваше святое воинство! Глядишь, и в вашей личной картотеке заведется пара-тройка заслуженных вами судеб праведников. Ладно, засиделся я тут с вами, о счете можете не беспокоиться, порадуйте себя еще лакомствами, а то ж потом опять на хлеб и воду.
- Спасибо
- Избавьте меня от ваших телячьих нежностей, прошу вас!
Демон поднялся, подошел к пузатому хозяину, насыпал в услужливо подставленные ладони горсть монет. Он вдруг изменился в лице, черты лица стали жесткими. Он вернулся к столу, сел напротив Ангела и отрывисто произнес:
- Только знаешь, щенок, вы с вашими мерехлюндиями всегда будете позади. Они (опять кивок в сторону людей) любят нас и всегда будут выбирать нас. А ты так и будешь разводить сопли про то, какой ты благостно-несчастный, и как тебе в очередной раз не удалось наставить душу грешную на путь истинный. Знаешь, в чем твоя беда? Ты, как и все ваши, благодушная тряпка, блаженненькие, не способные ни на что святоши. Счастливо оставаться!
Демон резко встал и пошел к выходу. У выхода он обернулся, осклабился и сделал странный жест тростью. Тут же вся таверна вспыхнула, как спичка, люди метались в огне и дыме, но спастись уже не могли.
Ангел стоял у сгоревших развалин таверны. Рассветное августовское солнце лениво освещало зловещий пейзаж. Ангел смотрел на обгоревшие трупы, пепел и золу. Ангел понимал, что он бессилен. Ангел плакал.