Все герои вымышлены, все совпадения случайны.
С Веркой Анюта дружила. К большому удивлению и непониманию всех остальных их общих знакомых. И надо сказать, удивляться было чему. В том, что не касалось самой Верки и ее сына Вадика, Верка была совершенно бестолковой, ненадежной и абсолютно безответственной. Могла пообещать, что по дороге зальет в машину бензин, и вернуть ее с баком настолько пустым, что последние метры до заправки машину приходилось толкать. Пообещать забрать Анюту по дороге, но пролететь мимо и даже не вспомнить… Хуже всего было то, что она могла забыть не только саму Анюту, но и ее сына Антона. Забыть ребенка в школе, когда сама же и предложила его забрать. Потом Верка извинялась, делала круглые глаза и говорила: «Ну ты же понимаешь… когда Вадик в машине, я уже ничего не помню», как будто это хоть как-то могло извинить эту невероятную рассеянность.
Но Анюта с ней дружила. Да и выхода у нее другого не было. Единственная причина, по которой обе женщины оказались в этой забытой создателем дыре – это совместный бизнес их мужей. Анютин Серега и Веркин Григорий надумали искать удачу в дальних краях, и женщины поехали с ними, прихватив сыновей-школьников.
Это было очень важно для Анюты – бизнес «мальчиков». И этому ничего не должно было мешать – ни чьи-то обиды, ни какие-то разборки. А это мешало. Потому что стоило только Анюте рассказать мужу про очередной Веркин фортель, как тут же выяснялось, что Верка успела еще раньше нажаловаться своему, и между мужчинами начинались какие-то недомолвки, недовольства и совершенно непонятные и крайне неприятные разногласия.
Однажды, после очередного вопроса знакомой «Почему ты ее терпишь?» Анюта ответила: «я боюсь…» И внезапно остаток фразы застрял в горле. Да, поняла она, а ведь я боюсь… Я боюсь, что если перестану это терпеть, если потребую к себе другого отношения, что-то испортится. Мужья поругаются, бизнес разрушится, и виноватой в этом окажусь я. А это ужасно, когда из-за женщины рушатся мужские отношения. Так не должно быть. Женщины не должны такое допускать…
Ох уж эти хорошие девочки, ох уж эти правильные женщины… Сколько Аня себя помнила, она была хорошей милой девочкой. И этим очень гордилась мама. Но еще больше, чем она этим гордилась, она боялась, если Анечка вдруг хорошей милой девочкой быть перестанет. «Нам с бабушкой будет так стыдно, если окажется, что из-за тебя…», «как мне смотреть коллегам в глаза, если они узнают, что моя дочь…» Эти разговоры Анюта помнила с детства. И не то, чтобы она часто делала что-то не так. Это были скорее разговоры на будущее, на всякий случай. Нельзя… Нельзя становиться причиной чьего-то недовольства, нельзя, чтобы из-за тебя у кого-то возникали конфликты. Нельзя своими желаниями мешать кому-то и требовать к себе «особого отношения».
Вот Анюта и не требовала. Ни уважения, ни «особого» внимания к себе. Люди должны были сами заметить, что поступают как-то не так, сами понять, что так нельзя, и сами решить перестать делать то, что они делают. Получалось это плохо.
И вот, перешагнув магический возраст – тридцать, уехав на край света, Анюта оказалась в ситуации «из-за тебя все может развалиться», и ей было страшно…
Из-за этого страха она перестала рассказывать мужу о том, что у них происходит, но прощала Верке все – забывчивость, пренебрежение, подставы и манипуляции… Злилась, не до конца понимая, на кого больше, на нее или на себя, плакала втихаря, но все равно продолжала прощать... И не только общалась с Верой, но и выслушивала, утешала, давала в долг деньги, и всячески старалась быть хорошей подругой.
Однажды Верка материализовалась у Анюты в кухне, держа в руках старые шорты Вадика. «Ой, я тут разбирала шкаф, Вадичке это уже не нужно, может ты своему Антону возьмешь?», и сунула шорты Анюте в руки. Они были потертые, порваны и кое-как зашиты толстой ниткой другого цвета. Поймав Анютин взгляд, Верка прощебетала: «Ну да, они тут чуть рваные, но ты же зашьешь как надо? Ты же это хорошо умеешь. Если берешь, то 150 рублей. Если не берешь, то я их отдам Семену, охраннику…»
И вот тут Анюта обнаружила что-то совершенно новое. Не появилось привычного чувства обиды, неожиданно не захотелось заплакать. Это была доселе неизвестная Ане холодная ярость.
«А вот объясни мне, Вера, - очень ровным, и каким-то незнакомым самой себе голосом спросила она, - почему у нас так? Ты предлагаешь мне за деньги то, с чем готова расстаться бесплатно ради своего охранника? А ради меня, получается, не готова?»
«Нууууу... – протянула Верка явно задумавшись. – Ну ты же знаешь, Семен… он мне помогает, особенно когда Гришки нет дома, и у него четверо детей…, и вообще, Семен, он… бедный и несчастный, а ты… а ты - своя… и ты не бедная и не несчастная…»
На секунду Анюте показалось, что где-то глубоко внутри возникла яркая и горячая искра. Сначала маленькая, но потом показавшаяся вспышкой.
Я НЕ БЕДНАЯ И НЕ НЕСЧАСТНАЯ.
«Знаешь, Вера, а ведь ты абсолютно права. Я не бедная и не несчастная. И если для тебя чужой – это тот, к кому нужно относиться с уважением, а своя – это та, про кого можно забывать, кого можно игнорировать, с кем можно не считаться, и кому можно предлагать за деньги всякое дерьмо, которое чужому ты готова отдать бесплатно… то знаешь, Вера, Я ДЛЯ ТЕБЯ - ЧУЖАЯ! Изволь это запомнить и относиться ко мне соответственно - с уважением. И еще. Забирай-ка ты свое барахло, и катись отсюда подальше…».
Она сказала это вслух. И сунула удивленной Верке в руки эти драные детские шорты. И захлопнула за ней дверь. Не оглядываясь и ни секунды ни о чем не жалея. Я не бедная и не несчастная. И ТАК со мной больше нельзя. Никому и никогда.
Хотите поговорить на эту тему? Запишитесь ко мне на бесплатную консультацию