Отчего-то Павел совсем не понравился будущей теще. Вроде бы, неплохой парень, спокойный, профессию имеет. Но... Елена даже толком не могла сама себе объяснить, почему. «Наверное, во всем виноват мой противный характер» - думала она, — «А может быть, просто очень рано. Очень рано дочь решила заводить семью».
В поступке Вали Елена винила только себя. И злиться тут не на кого: она ведь сделала все, чтобы дочка пулей выскочила из дома, таилась от матери, не доверяла ей свои тайны. Вроде наладились отношения, и в материнском сердце запоздало разгорелся огонек любви – да поздно. Валя сохраняла ровный и доброжелательный тон, но ближе к Елене не стала.
Елена старалась погладить ее по голове, поцеловать, быть как можно чаще рядом, когда дочь изредка приезжала, но Валя невольно отстранялась. Было видно, что ей это не нужно, неприятно даже. Она поглядывала на маму, неуклюже пытавшуюся ее приласкать, и недоумевала, даже пугалась: привыкла к властной, жесткой женщине, раздающей приказы и распоряжения, обладающей острым язычком и не лезшей за словом в карман. А это кто? Видно ведь было: что-то сломалось в ней, что-то не так. А может, мама серьезно больна, и скрывает это? А вдруг что-то с папой нехорошее? Не говорят.
Елена собрав волю в кулак, любезно беседовала с Павлом, подливая ему чай, улыбалась – делала все, чтобы не показать своей неприязни к будущему зятю. Хватит. Хочется Вальке залезать во все это – пожалуйста. Ради бога! Глянь на нее: льнет к этому Пашке, вьюном вокруг него обвивается, в глаза заглядывает. А он? Он ведет себя как падишах, по-хозяйски руку на плечо ей кладет, смотрит свысока. Неужели она этого не видит?
Она не видит, а Елена заметила. С виду кажется, что паренек основательный, неразговорчивый, умный. А на самом деле, никакой он не умный, пустой. За разговором спросила:
- Какое качество в женщинах ты считаешь самым лучшим?
А тот надулся, как индюк, и говорит:
- Женщина должна быть женственной.
- И все?
- А что еще? Женщина должна быть женственной.
И еще раза три повторил. Тупица. А может – стушевался, растерялся? Может, ошиблась Елена?
Она ведь не так все представляла. Думала – получит дочка диплом, уедет из чужого города, поселится в квартире, устроится на работу в школу. И будет жить-поживать... А вышло все наоборот. Даже думать об этом не хочется. А все равно Вале рассказать придется.
Поссорилась крепко Елена с младшей сестрой. Как-то, на третью годовщину смерти Анны Николаевны, Ирка с девчонками приехала к Елене на неделю: маму помянуть, могилку в порядок привести, да и вообще – соскучились друг по дружке. Сходили на кладбище, заказали в церкви панихиду, свечки поставили. В маминой квартире смахнули пыль, накрыли стол, откупорили вино. Сидели хорошо, душевно. Опять листали альбом с фотографиями, вспоминали, плакали.
В стареньком серванте–горке все также поблескивал трофейный сервиз. По нынешним временам денег стоил немалых.
- Ира, ты бы упаковала сервиз в коробку, да увезла с собой, — предложила Елена.
Ирка в это время на свет рассматривала хрупкую изящную чашечку:
- Ах, какая красота. Умели же делать, да, Ленка? – вернула на полку фарфоровую вещицу, а потом взглянула на сестру.
- Оставь для Вали. Подарим ей на свадьбу. Она потом своим детям передаст.
- Ирка! С ума сошла? Тебе ведь должно что-то от мамы остаться?
Ирина вдруг сузила свои красивые серые глаза.
- Т-а-а-ак, я не поняла. Это что получается? Значит, квартира – тебе, а мне с девками – сервиз? Это с какой радости?
Елена опешила.
- Но ведь квартиру мама Вале завещала.
- А где это завещание? Где?
И тут Елену прошиб холодный пот: завещания не было. Анна Николаевна только и успела, что прописать внучку в квартире. Она по простоте душевной решила: обе дочери устроены, жилплощадь имеют, Иркины дети – жительницы большого города, вряд ли сюда приедут.
С шепота Ира перешла на звенящее шипение:
- Вот что, дорогая сестрица, это раньше можно было человека прописать, и все дела! А сейчас жилье приватизируют! И потом оформляют дарственную! Но все это ерунда, ты сделаешь по-своему. Я тебя знаю! Но у тебя нигде не ёкает, нет? Мы с тобой в первой очереди, между прочим. И ты хочешь, чтобы я несолоно хлебавши осталась? Не лопнешь от жадности?
Тут и Елена взорвалась.
- Ах ты, мышка-норушка, лисичка-сестричка! Ишь ты, нарисовалась! Маму помянуть приехала? Квартирку отхапать за здорово живешь решила? А кто коммуналку столько лет за нее платил, не знаешь? А? Ты прописана у мужа! Я у себя! А Валька – тут! Тут, поняла! И она будет жить здесь!
- А мои дети где будут жить? – закричала Ирина.
- Где прописаны, там и будут!
Ирина надела пуховик, схватила сумку.
- Лена, или мы продаем квартиру и делим сумму пополам, или... - она со всей силы хлопнула входной дверью.
Из окна Елена увидела, как сестра подозвала к себе игравших на улице девчонок и быстрым шагом направилась прочь со двора.
Трясло от злости, сердце колотилось. Продать то, чего мама ждала столько лет! Ну сколько они за эту проклятую хату выручат? Да за три месяца все деньги сгорят – инфляция бешеная! На эти жалкие копейки потом разве только пуховик драный купишь! О чем она думает? О ком? Только о себе! Вот так, вот и вся любовь! Сестрица любимая! Вот Валька обрадуется, когда узнает, как разлюбезная тетушка ее кинула! Ну тварь, ну тварь! А... пусть узнает, пусть. Ничего-о-о, впредь будет знать, кто на ее стороне: Ирушка хорошая или мамка плохая... Пускай, пускай!
Но гнев пройдет рано или поздно. Придется подумать, осознать, что не права. Ирка, сестра родная, не приблудная какая. Право на получение наследства имеет, не вывернешься. Можно, конечно, позвонить Нинке, кинуться в ножки ее мужу, чтобы посоветовал, надоумил... Но все как-то не по-человечески получится. Господи, что за время настало. Это сколько ненависти в людях! И она готова Ирку убить! За что? За эту коробку бетонную? А как же Валя? Ей как теперь?
Елена поняла, что теперь не только ее дочери, но и многим из нового поколения за чертовы квадраты придется платить большие деньги, влезать в долги, в ипотеки, кредиты. Одна радость: заезжай и живи – не надо ждать очереди полжизни. Может, это хорошо, может – нет. Поколению Елены было сложно принять такое положение вещей – ее страна, вырвавшись из-под заботливой, деспотичной государственной опеки, неистово неслась через горы и овраги, не глядя под ноги. И то, что в «загнивающей» Европе складывалось веками по кирпичку, в ее стране создавалось галопом. Цивилизованным капитализмом, о котором мечтали соплеменники Елены, это назвать было нельзя.
Конечно же, она рассказала о произошедшей ссоре дочери. А та и ухом не повела – молодость безголова, о будущем не парится. Валя собралась замуж, даже не думая о том, на что играть свадьбу, где жить, и КАК жить, если семейная лодка разобьется о быт.
Сколько вокруг проводилось глупых, скоропостижных свадеб. Молодые, совсем еще дети, попавшиеся в узы Гименея по банальному «залету», сидели за свадебным столом, как неоперившиеся птенцы. Их родители, отдавшие последнее, чтобы «все было как у людей», надеялись на долгую и счастливую жизнь детей и будущих внуков. Но юные супруги, вкусившие вседозволенности, не созревшие для брака ни физически, ни морально, разводились со скандалом через год. Внуки отправлялись на воспитание бабкам и дедкам, а «бывшие» продолжали веселиться и гулять, мечтая о принцах и принцессах. Правда, последних было очень мало, на всех не хватало.
Куда денешься, пришлось принимать в семью нового человека. Главное, чтобы Валя была счастлива. А она была счастлива. Стоит, наверное, загасить материнскую тревогу. Начнешь выступать, сопротивляться, внушать дочери, что это не тот человек, который нужен – она окончательно спрячется в свою ракушку, закроется и перестанет общаться. Но зачем так торопиться? Зачем? А вдруг в жизни Вали появится «тот самый»? И что ей потом делать? Идти по материнской кривой дорожке? Эти тайные свидания, вранье на каждом шагу. А дети?
О, молодость, молодость, почему ты никогда никого не слушаешь? А, может быть, так и надо? Не ошибаешься – не живешь.
У Елены разболелась голова, сосало под ложечкой, наверное, подскочило давление. Вот она, надвигающаяся старость с болячками, плохим самочувствием и тяжелыми мыслями о будущем. Елена вдруг одернула себя – какая старость, о чем она думает вообще? Она еще молода и полна сил. И Виталий смотрит на жену с любовью, как на желанную женщину. Рано еще о белых тапках думать. Муж полушутя, полусерьезно брякнул на днях:
- А давай еще одного дитенка смостырим? – ну не дурак ли? Но она вдруг поймала себя на мысли, что хочет ребенка. Маленького, пахнущего молоком, теплого и самого родного на земле.
Наверное, это запоздалый материнский инстинкт. Елена читала, что у молодых женщин бывает после родов настоящая «послеродовая депрессия», когда они не хотят видеть своего малыша. Ненавидят его. И это поддается лечению, за это нельзя винить человека. Елена фыркнула: что за бред. Страшное время: любое извращение, любой человеческий грех – оправдывается. Раньше все было проще и измерялось совсем другими мерками: плохое – хорошее. Хороший человек поможет ближнему, не изменит любимому, нежен с детьми, честен и правдив. И она не была хорошей! А сейчас, в темноте и хаосе, в эпоху безвременья и безверия, ее можно считать харизматичной, деловой, энергичной женщиной. С ума сойти можно!
Как будущей теще не понравился жених дочери, так и невестка не понравилась будущей свекрови. Екатерина Сергеевна критически оценила Валентину, поняв, что Павлику эта девочка совершенно не подходит. Смазливая, с хитрющими глазами, непоседливая, молодая. Зачем она нужна сыну? До армии у него была Галина. Вот это девушка: все умеет. И шьет, и вяжет, и в огороде маме помогает. Хозяюшка.
А эта – фитюлька пустоголовая. Правда, родители у нее – работящие люди. Дочке помогают. Екатерина к сыну приходила, в холодильник тайком заглядывала: полная морозилка мяса. Понятно, что у повара с мясом никаких проблем. Но тут – другое дело: куры, парная баранина – все деревенское. «Эта» возит, не иначе. Сын сколько раз давал матери свертки с продуктами: хороший мальчик вырос, дай бог. Сейчас время такое – цены с пятью нулями, пенсию не платят месяцами. Хоть в сытости пожить за счет молодых, деваться некуда. Может, и «фитюлька» выправится в хорошую жену. Павлик воспитает, а она поможет.
Мать «фитюльки» Екатерине Сергеевне тоже не понравилась. Ерохина Танька, бывшего мужа сестра, все ей уши прозвонила, ничего не утаила про семейку эту б....ю. Уж мамаша хороша-а-а. Клеймо ставить некуда. Ну ладно, можно понять, когда мужик кобелирует, но баба... Большими деньгами крутила эта Ленка, да обосралась на ровном месте, ей, Танька рассказывала, бывший любовничек такого пинка под зад дал, мама не горюй. И Виталик этот, дундук, тряпка, все простил. Какой-же это мужик? Соплежуй!
А сколько спеси в бабе – фу-ты ну-ты! Вся в духах, в помаде... А корову держит, овечек, поросят. Огород большой. Сумку сватье собрала, еле до дома донесла от автостанции. Тут и молочко, и яички, и творожок. Свадьбу сами оплатят, сами наготовят, Павлик в ресторане своем все устроит. Ей, Сергеевне, тратиться не надо ни на что! Подарок придумать какой-нибудь – раз плюнуть. Подарит она им белье постельное, и ладно. В Ванькиной квартире живут, пусть бога благодарят за это. Одна заботушка: Ванька вдруг уйдет от своей кикиморы, разлучницы поганой, что тогда делать-то? Ну... Об этом думать сейчас не след. Лучше о платьишке каком нарядном похлопотать. Свадьба же, не хухры-мухры...
Продолжение в следующей публикации>
---
Анна Лебедева