Несмотря на тяжелое время, на потери самых дорогих людей, семейная жизнь супругов Никитиных стала намного лучше прежней. Не было страстей, скандалов, упреков и недомолвок. Горе сплотило их и скрепило лучше любого цемента. Елена только начнет какую-нибудь фразу, как муж продолжит ее. Удивленно переглянутся и засмеются. И вообще многое казалось новым и удивительным. Обоим нравилось копаться в земле, крутить банки с заготовками, хлестаться до изнеможения березовыми вениками в бане.
После похорон матери Виталий жил в деревне: нужно было топить печь, прибираться в доме, помогать по хозяйству, чистить от снега двор. Жена оставалась в поселке. В итоге решили: хватит мучить и себя, и старика. Пусть ругается, сопротивляется – заберут все равно. Зима такая, а грейдер дорогу чистить не разгонится. Да и волки обнаглели, ужас! На прошлой неделе задрали несчастного лопоухого Шарика – Виталик выскочил с ружьем, но было поздно…
И вообще, хватит без работы сидеть – с его-то профессией без денег не останешься. Сварщики нынче на вес золота, дел по горло. Недавно приходил Иваныч, начальник котельной, слезно уговаривал Виташу вернуться: да, стаж потерян, да, зарплата не аховая, но все же…
В общем, заколотили деревенский дом, повесили на двери пудовый замок, закололи поросенка, телку продали, а овец и корову пришлось везти на свой двор. Дед и без того слезами обливался – все порушено, все! Он раньше думал, что сам – основа основ. А оказалось – нет. Нюра была основой основ, столпом, на котором все держалось. Плотиной, фундаментом! Вот тебе и «глупая баба». Виталий еле-еле убедил Николая Степановича:
- Бать, да что ты, в самом деле! Весной приедешь! Сам пойми, мне работать надо. Ленке тоже – теперь дел невпроворот. Что за капризы!
Ругался, плевался, а ведь понимал: наверное, отец больше сюда не вернется. Плох очень: отчего-то стал сильно худеть, съеживаться на глазах. Горе, оно понятно, но уж как-то быстро скрутило батю, кряжистого, здорового мужика. Не иначе, какая-то болезнь грызет его изнутри, а может, старые раны. Тогда – плохо все, очень плохо.
Маманя легко ушла, в одночасье свалилась, потрафила всей семье. Не нужно было за ней горшки выносить. И мама Аня никого не мучила – умерла тихонечко, пожалела детей. Дай бог каждому, хорошая женщина была. И до смерти жалко их обеих, тихих, ласковых, умелых… А батя другой породы, бороться будет, старый вояка. А от этого – страдать еще больше и сердце сыновьям рвать на части.
Последний взгляд на добрый пятистенок, в котором родились и выросли его парни, в котором царил мир, лад и порядок, окончательно добил Николая Степановича. Он рыдал в первый раз в своей жизни и хотел умереть по-настоящему. Нет ничего страшнее для человека потери родного гнезда, хуже только похороны жены или… детей. Ох, господи, прости…
Старик забрался на заднее сиденье Васькиного «москвичонка» и затих.
Елене теперь и вздохнуть некогда: скотины полный двор! Она раньше боялась коров, как огня: а ну, вильнет рожищами! Но Звездочка, тихая, маленькая, черно-белая коровка, была на удивление спокойной. Она мирно стояла в новеньком хлеву, на чистенькой соломе и жевала сено. Елену корова приняла сразу и безоговорочно. Соскучилась по женскому обращению, по ласковому голосу. Виталий ведь особо с ней не церемонился: стоит только Звездочке начать переставлять копыта – звезданет по рогатой голове, да еще и матерком отборным обложит:
- Стой, з-зараз-за этакая! Я тебе, сейчас как в…., гадина этакая!
А тут совсем другой коленкор. Елена корову погладила, ласковой ладонью по морде провела, хлебушка с крупной солью подала, да пойло в чистеньком ведерке, ни одной жиринки! Потом маслицем сливочным вымя смазала, хвост Звездули подвязала, чтобы не жиганула по лицу нечаянно. Села на скамеечку и пошла доить. Сначала неумело, а потом все смелей. Звездочка не мыкнула ни разу, стояла как вкопанная, как влитая, молоко из вредности не зажимала. Маленькая-маленькая, а двенадцать литров – будьте любезны, получите.
Елена литра три на семью оставляет, а остальное – на продажу, на творог, на масло. Вскоре и покупатели прилепились. Сами с банками в дом идут – бегать не надо. Худо-бедно, а денежка небольшая капает. Можно Вальке сапоги новые купить, пуховик.
Весной Звездочку выпустили в общее стадо: народ поселковый только скотиной и спасался. Но там ее начали обижать. Пришлось давать взятку пастуху: чтобы следил за коровой и отгонял от нее вредных, круторогих, здоровенных хамок. Вечером Звездочка сама к хлеву приходила, провожатых не требовалось. Стоит себе тихонечко, хозяйку ждет. А как увидит – мыкнет пару раз и важно в двери проходит. Золото, а не корова!
Николай Степанович отошел, успокоился немножко. Елена ухаживала за ним хорошо. Утром сварит ему кашу, в обед накормит легким супом. Дед все никак не мог выговорить слово «фрикадельки». Так все и спрашивал:
- Ленушка, а супу со срикадельками сваришь?
Срикадельки, так срикадельки… Что теперь, нравятся ему эти маленькие мясные шарики, вроде пельменей без оболочки. Лишь бы ел. А то в последнее время поклюет чего-то, как птенец, и в кровать, в Валину комнату. Не слышно его, не видно.
Елена забеспокоилась, повезли деда на обследование. Так и есть: рак предстательной железы, метастазы по всему телу пустил. Сделали ему зачем-то операцию, подвесили катетер – мучений прибавили только человеку. Отправили помирать домой. Вот тут-то и началась «жизнь».
Николай Степанович уже не вставал, требовался уход и догляд. На пару с мужем Елена мыла больного, обрабатывала спину, чтобы не было пролежней, кое-как пыталась кормить. Тщетно. Старик таял на глазах. Последнюю ночь он весь измаялся от боли:
- Не могу, Ленушка, пощадите, ох, ох, у-у-у! Как грызет меня кто внутрях… А-а-ай, мамынька…
Лена вместе с Виталием толкались около постели и молились, чтобы впал отец в беспамятство, чтобы заснул. Виталий побежал звонить в скорую. Приехали, сделали укол. Понемногу Николай Степанович успокоился, изредка вздрагивая от боли. К утру затих. Виталий присел на краешек койки и горько заплакал:
- Батя, бать, ну что же ты, что же ты, бать…
Похоронили Никитина с почестями, «СОБЕС» выделил материальную помощь и деньги на памятник покойному, как ветерану войны и труда. Начальник котельной предоставил машину. И поехал Николай Степанович в родную деревню, как барин. Уложили его отдыхать рядом с бабой Нюрой. Спи спокойно, старый солдат! Достойно ты послужил Родине и колхозу «Красный пахарь». Выработал норму, а теперь ступай к жене, в рай. Вечная память.
Елена с Виталиком погоревали, да долго убиваться по деду времени не было. Хозяйство, работа – только поворачивайся. Зарплаты – смешные, слезы просто. Вроде на числа посмотришь – оба миллионеры. А в магазин придешь – половины нет. Дед, конечно, деньжат оставил на книжке, и сумма немалая. Но такой она была год назад, а сейчас – фантики. Вот и копи теперь, людям на смех. И куда ни глянь – везде эти деньги чертовы нужны: хлев срубили – заплатили за лес. Бандюганам поганым ручку позолотили – они бревна тысячами кубов за границу продают – наплевать на всех остальных. В Питере (фу, придумали тоже город переименовывать) порт лесом забит.
Вале на одежду, на питание, на всякую канцелярию нужно? Нужно. Опять плати. Сами и забыли, когда в последний раз новье одевали. Лена отмахивалась: полный шкаф шмотья. Ага. Полный шкаф. Половина дорогущих тряпок – ни на что не годны: располнела Елена с годами. На диетах рассиживать некогда – ноги протянешь. Решили ненужную одежду продать за бесценок, что ей без толку пылиться? Продали новой соседке, Кузьминой. Купили, смех, по паре обувной. А ведь сколько Елена отечественных, твердых, деревянных за эти нарядные шмотки отдала спекулянтам – ужас. Выходит – ерунда все это, прах…
Коммуналка подорожала, взлетела, как тесто на дрожжах. Правда, обслуживать поселковые дома стали хуже некуда. Капитализм, так его растак. Все взлетело, кроме зарплат. Никитины еще радовались, что им сразу деньги платят, а не задерживают по шесть месяцев кряду. Вот где горе. Как люди живут, непонятно. У них, худо-бедно, и дом в деревне, и квартира в городе в наследство от матерей остались. Валька хоть не с голой задницей замуж пойдет…
И все-таки, несмотря на море проблем, горестей, трудностей и перманентное безденежье, им было хорошо вместе. Лихое, сложное время сметало на своем пути все: былые устои, спокойные мечты о своем будущем, будущем детей, устроенный годами быт, разъединяло любящих супругов, расшвыривало в разные стороны добрых соседей по республикам, проливало невинную кровь…
Но одновременно это проклятое время скрепило сердца и души мужчин и женщин, братьев и сестер, отцов и детей. Трудности объединяют. Общее горе порой становится тем самым цементирующим раствором для раскалывающихся семей. Не у всех. И не всегда. Но Елена и Виталий потянулись друг к другу и почувствовали необъяснимую нежность, желание защитить, оградить от беды.
Виталий часто тайком наблюдал за женой и жалел ее. Вот она, все еще красивая, гордая, капризная его царица… Разве о такой жизни она мечтала? Разве положено ей таскаться с помоями на скотный двор, корячиться на этом проклятом огороде, чистить навоз и при этом ездить в город на завод. Вон, вены выступили, синие, взбухшие, опутали когда-то такие красивые, стройные ноги. Руки с коротко обрезанными ногтями, с сухой кожей, как бы она за ними ни ухаживала. С ее больными ногами носить резиновые сапоги? Отказывать себе во всем? Ради чего? Она – умница, не раскисает, тетехой себе ходить не позволяет – на людях всегда причесанная, чистенькая, нарядная. Каждое утро подкрасится, не любит ходить «с голыми глазами». Ручки золотые, вкус есть. За что ей это все?
Он сокрушался и винил себя. Нет, нет, не такой Елене нужен был муж. Слюнтяй, тряпка, алкаш! От хорошего мужика баба к чужому не побежит. Она смотрит на него виновато, а любит ли? Ай, кому все это нужно: любовь, нелюбовь. Ерунда. Любила бы мужа, так Вальку не тиранила. А ведь она проходу дочери не давала. За что? Да все за это самое, нечего из себя дурачка строить! Он обязан был пресечь все на корню еще раньше, когда начались Ленкины выкрутасы. Как телок, делал вид, что ничего не понимает. А без догляда не семья, а черт знает что! Зачем Ленку хаять – он, и только он во всем виноват!
Сердце уколола въедливая ревность. На душе стало погано. Виталий вспомнил черный джип, нагло раскорячившийся посреди дороги. Хозяин тачки был хозяином жизни. И взгляд его брезгливый. Не понравилась ему Ленка с ведрами. Эх, начистить бы ему тогда рыло, за все хорошее и за все плохое. Что помешало, трусость? Нет. Не это. Виташа ведь украл у него невесту, спасибо не сказал. А потом сломал невесте жизнь. Это ему, Виташе, надо было рыло разбить. За все хорошее: и за жену, и за дочку.
Не сразу Виталий решился на разговор. Но однажды вечером, когда жена, облачившись в халат, присела у зеркала, долго разглядывала себя в отражении, грустно усмехаясь – не выдержал, сказал:
- Лена, я тут подумал… В общем, зачем мучить тебя… давай разведемся.
Елена резко повернулась к нему.
- Ну… если тебе жить со мной невмоготу… давай.
Она отвернулась к зеркалу, стараясь скрыть свою нервозность.
Муж подошел к ней, положил руки на поникшие плечи:
- Я не о том, ты не подумай. Я давно тебя простил. Только… Я же вижу, как ты вся измаялась. В городе квартира стоит, работа твоя – тоже там. Хоть отдохнешь по-человечески. А может, замуж выйдешь по любви. Ты еще такая молодая. Не думай, Ленка – я ни на что не претендую, здесь все – твое и Валино. Просто не хочу гробить тебе жизнь.
Елена молчала. А потом подняла на Виталия уставшие глаза.
- Ты думаешь, что я мучаюсь? Устаю? Знаешь, мне когда-то казалось, что я действительно мучаюсь, устаю. Когда-то я считала, что достойна лучшего. У меня были большие планы. Я, правда, думала, что ты мне не нужен, что ты мне – чужой. Я была уверена, что не люблю тебя, ребенка. Что вы – лишние в моей жизни. Ужасно, да? Я не могу простить себе этого. Я все маму вспоминаю, как по-скотски вела себя по отношении к ней. Ничего не вернешь, не исправишь теперь. Но у меня остались Валя, ты… Я никуда от вас не уйду. Никогда. Хватит. И не надо жалеть меня. Я вижу, как ты на меня смотришь украдкой. Не за что меня жалеть.
Виталий взял ее ладони в свои руки и крепко сжал:
- Значит, будем жить?
- Будем, - улыбнулась она.
Продолжение в следующей публикации>
---
Анна Лебедева