Елена возвращалась с ночной смены. Дико хотелось спать. Она нетерпеливо дожидалась автобуса, чтобы поскорее приехать домой и хоть на пару часов провалиться в глубокий сон. К ней подошла Ерохина Татьяна, повариха детсадовская.
- Ну что, Ленванна, мы теперь родственники с тобой?
- Что-о-о? Тань, ты в уме?
Ерохина улыбнулась, показав золотые вставные зубы.
- А ты не знаешь, что ли? Твоя Валя с нашим Павликом живет.
Гром среди ясного неба? Куда там! Словно атомная бомба разорвалась в голове! Хуже всего, когда «веселые» новости приносят вот такие курицы, как Ерохина, туповатая, недалекая, неряшливая бабенка.
Елена даже не нашлась, что сказать. Она словно упала в густой туман: шагу не сделать. Отвернулась от Таньки. Поднялась в салон подъехавшего автобуса. Танька – за ней, волоча авоськи и пакеты в руках. Уселась рядом, дышит в лицо:
- А? А? Ленка, не рада? Что как неживая? Валька с осени с Павликом живет. А че не жить-то, квартира от Ивана имеется, брата моего, Павлика отца. Ну, брата знаешь моего? Это который Степаниды Андреевны сын. Она приезжала сюда часто, Вторая жена бати моего, Константина Андреевича. С мамой, покойницей развелся... Ленка, Лен? Лен?
- Да иди ты к... - взорвалась Елена, — отвали от меня, что расселась?
Ерохина часто хлопала круглыми, навыкате глазами.
- Лен, да ты че? Ты че, расстроилась что ль?
Елена сквозь зубы процедила:
- Танька, закрой рот! Слезь с кресла и уйди! Пока я тебя не придушила!
Ерохина с шумом выдохнула и тяжело поднялась с сиденья:
- Придурошная! Как есть, дура! Бедный Павлик, такая теща – змея, врагу не пожелаешь. Тьфу на тебя!
Домой Лена не шла – летела. Перед глазами так и стоит лицо Ерохиной, действует на нервы, как красная тряпка на быка! Добралась до квартиры, распахнула аптечку, не накапала – налила почти целую стопку валерьянки – залпом выпила. Посидела немного и разревелась!
Вот так. Вот так. Она, родная мать, узнала обо всем в последнюю очередь. Ведь давно надо было догадаться: дочь все реже и реже приезжала домой на выходные, ссылаясь на отсутствие свободного времени, на практику, диплом. Как-никак, четвертый курс. И – ни словечка про какого-то Павлика! А что Елена скажет Вале, что? Девятнадцать лет, взрослая. Ну ведь какая скрытная, господи! Вот оно, сказалось ее отношение к дочери в детстве! Кто будет делиться девичьими тайнами с цербером? И, все равно, противно. Что за характер, зла не хватает. А сама Елена разве не дура? Вместо того чтобы расспросить эту Ерохину: что за парень, как живут, адрес узнать...
А вдруг Валя беременна? О, господи, час от часу не легче.
***
Валя беременна не была. Точнее, уже не была. Три дня назад сделала аборт и до сих пор находилась в ужасном состоянии. Она чувствовала себя опустошенной. Только-только, буквально позавчера, в ней билось маленькое сердечко нового человека – и все. В наркотическом сне она летела с головокружительной скоростью по каким-то разноцветным, нескончаемым тоннелям. А потом видела себя со стороны: сестры перекидывали с каталки на больничную койку Валино тело. Она с ужасом обнаружила, что сделана не из мяса и костей, а из поролона. А на лице - нарисованная фломастером глупая улыбка до ушей.
Валя не могла прийти в себя до самого вечера, когда врачиха уже отпустила всех, прошедших через ЭТО, домой. Валя пыталась попасть ногой в сапог, и у нее ничего не получалось. Кое-как оделась, спустилась по лестнице в фойе больницы и открыла дверь. На улице было уже темно. Ударил мартовский морозец. Свежий воздух наполнил легкие. Стало немного легче, но все равно шатало, как пьяную. Какая-то женщина помогла Вале перейти дорогу.
- Девушка, может вам машину поймать? – добрая самаритянка внутренним чутьем догадалась о причине состояния незнакомки.
- Нет, мне всего пять метров осталось. Повезло, — Валя еле-еле шевелила губами.
Женщина довела Валю до нужного адреса и только потом оставила ее в покое.
В квартире никого не было, Павел, наверное, задерживался на работе. Валя забралась в ванну и встала под душ. Потом закуталась в одеяло и лежала, свернувшись в клубочек, в полной темноте. Ее мутило, кружилась голова, а больше всего досаждало неприятное, до омерзения, ощущение пустоты в животе. Валя чувствовала себя замороженной выпотрошенной куриной тушкой. Мучила жажда, но у Вали не было сил встать и налить себе воды. Не хотелось ничего. Жить не хотелось.
Нет, она не питала никаких иллюзий. Какой ребенок в девятнадцать лет? Она это отлично понимала, не маленькая ведь. Но все равно, прислушивалась к себе, улыбаясь. Где-то внутри, под сердцем, расцветала маленькая, неведомая доселе, жизнь. Господи, о чем она думала?
А ни о чем. Она любила. Она вообще влюбчивая оказалась. Правильно говорила Малышева:
- За тобой, Валентина, нужно следить! Тебя обмануть – одно удовольствие!
Валя смеялась тогда, отмахиваясь:
- Татьяна Степановна, да хватит вам! Ну что вы, в самом деле? Носитесь со мной, как с родной дочерью!
- А ты мне как родная дочь! Пока матери ваши далеко, вы мне все тут – родные.
Смешно. Валя, как и многие другие девочки, научилась ускользать из-под опеки воспиталок быстро и незаметно. Всего-то и надо было: договориться с ребятами, живущими в дальнем крыле. Вот он – первый просчет педагогов. Мужиков под носом нужно было расселять. Чтобы на виду были. А им, наоборот, предоставили полную свободу. Взрослые люди же. Ха! Как-бы не так!
За определенную таксу парни выпускали беглянок через окно, расположенное на первом этаже. Оно смотрело на другую сторону улицы – вахтерше нужно было обойти здание с другой стороны, чтобы увидеть, что там происходит. Но ни один сторож, даже самый строгий, не будет делать этого каждые пять минут. Образовалась лазейка, дающая доступ к полной свободе. Сбежавшие девы могли гулять всю ночь, а потом тихонько пробраться обратно и юркнуть по лестнице в свое крыло. Главное – заранее отметиться во время вечернего обхода.
Валя была паинькой, понимая, что обитательницы сто шестой сдадут ее с потрохами. Надька отчего-то не взлюбила ее. Поэтому, правдами и неправдами, но к зиме убедила комендантшу перевести ее в сто семнадцатую, к подругам. Малышева губы поджимала, отказывая, а потом сдалась. Валя схитрила, расписав кухню общежития под «русский стиль». На одной стене – две барыни, пьющие чай у самовара. На другой – печь в натуральную величину. И кот на печи, как настоящий, даже погладить его хочется. Не зря преподаватель по Валиной специализации ставил в пример ее работы. Талант!
После каникул Валя поселилась к подружкам и была абсолютно счастлива. Днем они учились, а вечером смывались гулять. Эдик был безотказен, наверное, все еще надеялся на Юлькину благосклонность. За месяц компания умудрялась «исчезнуть» целых четыре раза.
В первый раз они сбежали на дискотеку в ДК, где познакомились с аборигенами. Потом они смылись на свидание с этими самыми аборигенами. Была устроена вечеринка у кого-то в квартире. Всю ночь глаз не сомкнули. Когда парни стали намекать на «продолжение банкета» - девчонкам удалось наплести с три короба всякой ерунды и по-тихому покинуть «назойливое общество».
После снова была дискотека, а потом – бар «Белые Ночи». Решили просадить всю стипендию. Но расходы того стоили. Настоящий взрослый бар! С официантами, с барменшей за стойкой! Заказали курицу с гарниром, салат «оливье», сок и триста граммов водки. Громко играла музыка, по стенам кабака гуляли веселые дискотечные огоньки. Официант принес графин и сок.
- Ну, девки, вздрогнули? – Оксанка налила полную рюмку.
Валя до этого водки никогда не пила. Было боязно. Но потом выдохнула и залихватски опрокинула целую рюмку в рот. И... Ничего. Обычная вода!
Из кухни к ним вышла женщина лет тридцати.
- Я запретила наливать вам в графин водку. Не хватало еще нам проблем. Как вас, соплюх, сюда вообще пустили? Ну, с вышибалы нашего спрос особый будет, а вы, девоньки, быстренько выметайтесь отсюда.
Оксанка попробовала что-то там пискнуть возмущенно, но женщина не церемонилась:
- Вы русского языка не понимаете? Сейчас быки придут, вас кинут в машину – и спасибо не скажут! Дуры малолетние! Раскрасили морды, как проститутки, юбки до пупа напялили и думают, что взрослые! Марш домой, пока я Малышевой не позвонила! Распустила она вас донельзя, по кабакам шляетесь!
Угроза подействовала. Кутеж не удался. Пришлось возвращаться домой несолоно хлебавши. Только потом, уже в комнате все поняли, что злую бабу, выгнавшую их, нужно благодарить! А то – полезли в самую клоаку. Действительно, идиотки.
Конечно же, потом были и мальчики, и танцы, и встречи под луной...
К Юльке приезжал какой-то байкер на крутом мотоцикле. Все вылезали из окон, чтобы посмотреть, как Юлька, надев шлем и обхватив талию парня в кожаной куртке, уносилась куда-то в неизвестные дали. Возвращалась и долго отмахивалась от назойливых подруг:
- Да не было ничего такого! Несерьезно все это. Так, игрушки.
Потом всех четверых с головой накрыли экзамены, практика, зачеты, многочисленные «хвосты». Больше всего «хвостов» набрала Валя. Одну только историю пришлось пересдавать раза три. Сама измучилась и историчку довела до белого каления. Обошлось.
Летние месяцы проводила с родителями, в августе уезжала к тетке погостить. Ирка всегда находила время, чтобы выбраться погулять по Питеру. Шпиль Петропавловки, сверкающий на солнце, поразил Валю до глубины души. Огромный позолоченный купол Исаакия величественно возвышался над зданиями. Массивные серые колонны, гулкое эхо под круглым потолком запомнились на всю жизнь и крепко, занозой засели в сердце.
А еще Валя впервые в жизни своими глазами увидела знаменитые «Девятый вал» Айвазовского и «Последний день Помпеи» Брюллова. Она застывала надолго перед каждой картиной. И тут и там – беда. Правда, у Айвазовского на полотне людям оставалось выдержать последнее испытание в виде огромной, гибельной волны. А у Брюллова - спасения не было никому. Где-то на горизонте кровавый багрянец неба, и страшный огонь, лившийся с Везувия. Даже стоять у картины было жарко. Хотелось убежать прочь, чтобы не задело камнями от рушащихся строений древней эпохи.
Питер был прекрасен как всегда. Вот бы остаться здесь навечно! Но тетка, свернув с парадного Невского, зашла через какую-то арку во внутренний дворик: там жила ее подруга Гуля. И Валя узнала, что такое изнанка великолепного снаружи города. Темный двор-колодец, куда редко заглядывает солнце, был сырой, пахло плесенью и какой-то гнилью. Обшарпанные стены, отвалившаяся штукатурка, рассохшиеся, облезлые оконные рамы, вонючий, пахнувший кошками подъезд – вот она, настоящая реальность.
Ирина провела девушку по длинному коридору, заставленному всевозможной рухлядью: какие-то проржавевшие тазы и стиральные доски мирно соседствовали с ярко раскрашенными коробками с иностранными названиями заокеанских фирм. Тут же – нагромождения старой мебели и тряпок. И запах, отвратительный, невыносимый. Множество дверей разной степени изношенности: от свежепокрашенных, до ободранных, рясхлябанных, не имеющих ручек.
Семья Гули проживала в самой дальней комнатке. Войдя в нее, Валя даже зажмурилась: огромное окно вмещало в себя море света, оно, к счастью, выходило не во двор, а на улицу. Высоченные потолки с остатками прихотливой лепнины, а самым чудесным предметом скромной обстановки был камин! Настоящий, благородный камин!
- Не смотри так, он не действующий, — заметила Гуля, маленькая, худенькая женщина с черными глазами, густыми бровями и усиками над верхней губой.
- Ну и что, зато какой! – восхитилась Валя.
- Ай, да ну его, только место занимает, гарнитур некуда ставить, — махнула рукой Гуля.
Да, Питер оставил в Валиной душе неизгладимый след. Он не забывался. Его можно было любить страстно или ненавидеть всей душой, но равнодушным к этому мистическому городу нельзя было оставаться никогда.
Потом Валя перестала навещать отца с матерью и тетку. Все следующее лето работала в детском лагере. Это было упоительное время! Зарницы, походы, «индейские» бои, конкурсы, дискотеки. Ребята обожали своих вожатых, а вожатые обожали ребят. Это еще непонятно было, кто больше отдыхал: взрослые или дети.
Осенью девчонки вернулись в училище загорелые, посвежевшие, полные впечатлений. Последняя студенческая осень, последний студенческий год...
Осенью у Вали случился... Павел.
Продолжение в следующей публикации>
---
Анна Лебедева