Недавно по ТВ вновь показывали «Унесенные ветром», и вновь я залипла у экрана. Вообще, конечно, потрясающая работа, особенно для 1939 года. Но больше я люблю перечитывать эту вещь, так как книга гораздо подробнее и глубже.
1989 год. Мы отмечаем день рождения одноклассницы. Идем в видеопрокат и берем видеокассету с этим фильмом…
Наступает 1990 год. Мне, в честь праздника, родители дарят заветный двухтомник. Я не могу оторваться. Конечно, в первые разы, меня интересуют, прежде всего, любовные перипетии, детали быта (платья Скарлетт, описания еды). Тогда я еще не понимала, что эта книга...немного и про нас. Потому что осмысление эпохи в целом происходит чуть позже. И сейчас меня тоже тянет к перечитыванию. Но об этом — потом.
В общем, помимо всего, эта книга о том, как рушится старый мир, и как человек выбирается из-под его обломков. Тогда, в 90-е у нас тоже это происходило. Несмотря на то, что я считаю, что гибель СССР была неизбежна, и переходный период всегда сложен, не могу отрицать, что у нас он получился совсем сложным, и принцип «Выживает сильнейший» работал неплохо.
Скарлетт о Хара оказывается приспособленной к новому миру. Пережив много страшных испытаний, она клянется на поле, что никогда не будет голодать, даже если придется украсть или убить. Когда-то у нее была легкая жизнь настоящей леди, но тот мир умер в ее понимании.
Тут я вдруг вспоминаю свою маму, которая тоже была во многом изнеженной. Тогда в 90-е она сказала «Я не могу жить бедно. Я не буду жить бедно. Это унизительно». И пошла торговать шмотками на рынке. Это давало хороший по тем временам заработок. Плюс поездки в Варшаву с тюками за товаром. Было много чего.
В «Унесенных ветром» хуже всего тем, кто не понял, что старый мир рухнул, а у нового другие правила. Например, Кэррин и Сьюлин, сестры Скарлетт не понимают, с какого рожна им приходится вкалывать на хлопковом поле.
Кэтлин Калверт, прекрасная девушка с бала в усадьбе «Двенадцать дубов», опускается. А Эшли, он наоборот понимает, как и понимает, что ему нет места в этом мире. Примерно так было и у нас в 90-е.
А многие начинают свой мелкий бизнес, торгуют дровами, расписывают фарфор, пекут пироги. Их не осуждают — у них нет того азарта, что у Скарлетт, ее стойкости в нарушении всех правил «настоящей леди». Именно такие люди и добивались в подобные времена наибольшего успеха. Леди с гордостью носят свои ветхие платья, а для Скарлетт это тошно. Иногда она в ужасе думает, что сказала бы ее покойная мама — ведь дочь использует для работы каторжников, мухлюет с лесом. Но уже не может остановиться.
Есть и некий прообраз наших новых русских— янки и саквояжники («Спесь и бездушие — у победителей горечь долготерпения и ненависть— у побеждённых.) Есть и криминализация за счет отпущенных на волю рабов…. В общем, много ассоциаций.
И.. ранее вызывающий в горле першение у меня момент. Разговор Эшли и Скарлетт. Во всех из нас, хочешь —не хочешь, иногда вдруг возникнет такая тоска по старому миру, временам детства, отрочества ранней юности. В ответ на слова Эшли о прелести старого мира, внутри Скарлетт проносятся воспоминания о неспешных днях, спокойной уверенности, улыбках окружающих, многих из которых уже давно нет.
Я не исключение. Во мне тоже всплывает память о всех многочисленных семейных сборищах, с гитарой и романсами, когда все еще были живы… Но ключевое — были живы и были вместе.
А теперь перейдем к другим местами в романе, которые вызывают уже другие ассоциации, которые во временном смысле гораздо ближе. Кому надо — тот поймет.
Южане были одержимы войной, их грело представление о Правом деле. Они постоянно находились в азарте, говорили, что разобьют янки за один месяц, что «один южанин стоит двадцати янки». Они смеются над старым мистером Макра, который прошел не одну войну, который сообщает о лихорадках и поносах, голоде и сне на сырой земле. Они исключают из своего джентльменского круга Ретта Батлера, который сообщает о неразвитой южной промышленности, о том, что южане мало разъезжают и мало видели.
Но южане смело идут сражаться с янки, надеясь на молниеносную победу. Эшли Уилкс все понимает, но все равно идет, будучи заложником своего круга. Он не верит в идею, понимает, что не надо было всего этого начинать, но джентльменские обстоятельства.
А Ретт, позже, уже в разгар всего, говорит о священности войн для тех, кто их разжигает — иначе кто бы пошел сражаться?
Когда южане проигрывают, многие чувствуют боль и безнадежность. Только не Скарлетт. Она испытывает облегчение, что больше не надо ждать похоронок, больше не надо бояться вторжения в дом, и думает о том, что начинается новая жизнь. Впереди ее ждут огромные трудности, но пока она испытывает облегчение…
Перечитайте этот роман, А кто не читал — прочтите.
