Годом раньше, когда мне еще не было девятнадцати лет, Аквариум работал над очередным альбомом после Табу. К зданию государственной филармонии, подкатил автобус-студия MCI, принадлежавший московской творческой организации Видеофильм. Он был оборудован двадцатичетырёхканальным магнитофоном, микшерским пультом, двумя Studerа-ми для сведения и корд-дублирования, контролем Tannoy и видеомонитором, чтобы звукорежиссёр мог видеть то, что записывается удалённо. Такие автобусы разворачивают при выездной записи академической музыки в концертном зале. Ставят микрофоны, бросают косу — многожильный аудиокабель, и пишут на многоканалку, а потом сводят. Как ПТС (передвижная телевизионная станция) в телевидении — то же самое. По слухам, наш автобус стоил миллион долларов, во что я ни разу не верил. Может быть на миллион рублей, исходя из чёрнорыночного курса один к четырём, разве что. В любом случае, с точки зрения технологии, этот автобус напоминал рубку космического корабля из фантастических фильмов. Этот автобус дал название одной из моих любимейших лент Аквариума. Андрей Владимирович склеил её из разных ошмётков от прошлых записей, типа «собрались, записали две песни, отложили, бросили». Гребенщиков на этот альбом реагировал нервно, наверное, были у него другие планы на эти треки, но мне этот бутлег всегда очень нравился. Не знаю, в каких отношениях тогда были Тропилло с БГ, но, представляя нам, своим воспитанникам, новый альбом Аквариума, Андрей Владимирович сказал:
- Вот новый альбом, называется Радио Африка. Я думаю, это их последний альбом. - Как?! - в ужасе завопил я. Это невероятно! Почему? - Да потому, - задумался он, - тексты... мне кажется... исписался Боб. - Как это исписался? - Как Макаревич. Сказал уже всё, что мог сказать... а откуда это Шао-линь, Ом-хохом, как ты думаешь... - Ну, шутка гения... - В том-то и дело, шутка... не шутка это, а тенденция, понимаешь, сигнал.
Долго думал над словами Учителя, не в силах поверить. Но словосочетание Последний Альбом не давало мне покоя. И тогда я уже знал, как будет называться мой дебют. Осенью, купив в кредит долгожданную Илеть, я пробовал записывать песни:
Мой мозг музыкально засрат Я не пойму, где плагиат Сколько музыки, сколько слов Я сделаю так, как Гребенщиков.
Он умён, в этом знает толк А я возьму его реггей и сделаю фолк.
Так начинался мой первый, «Последний Альбом». Когда он полностью был готов, Саша Сенин нарисовал обложку, Славик сделал мою фотографию рядом с черепом в кепке с сигаретой, которому я даю прикурить зажжённой зажигалкой. Альбом записался крайне неровно, но таким и ушел, поначалу, в народ. Я сделал двадцать комплектов фотографий, наклеил их на коробочки от 250-метровых бобин и раздарил всем друзьям. Альбом нравился Лёше Рыбину. Я показывал ему песни на разных стадиях готовности, и неизменно встречал одобрение.
- Надо Бобу снести показать, - обещал Рыба, - как он скажет, так и будет.
Но Лёша поехал в Москву к Трубецковым, а я ему отдал все копии, что у меня были. Зато Сенин, получив в распоряжение несколько экземпляров, подарил один Гребещикову, будучи у него в гостях. За год до того, Андрей Тропилло, уловив мои тенденции игры, заметил, что нужно учиться гитарному бою, и предложил поговорить с БГ. Я обрадовался, пошёл к отцу. Выпросив необходимое финансовое обеспечение, отправился на улицу Софьи Перовской, на самый верхний этаж того самого подъезда в том самом доме, где с подворотни вход. Гребенщиковы жили в коммунальной комнате, отделённой от кухни тонкой фанерной перегородкой, с выходом на крышу дома. Так мы и занимались — то в комнате, то на крыше. Я очень быстро научился играть песни по авторским цифровкам. Мне показывали бой, а я должен был его повторить — всё предельно просто. И я научился играть Аквариум. Борис Борисович был доволен тем, что занятия шли впрок, а когда услышал «Последний Альбом», высоко его оценил:
- Лёшка, это победа, - сказал Сенин, посетив Мэтра в очередной раз, - БГ назвал это творчество чистым и светлым!
Я немедленно возгордился как индюк, сделал на свежую плёнку копию, и, как уже рассказывал, отвёз запись Коле Васину. Что он мог сказать... похихикать разве что. На рокенрол это не было похоже, это вообще ни на что не было похоже. В тусовке альбом приняли за сборник пародий. Я не сильно возражал. В конце концов, и на том спасибо.
Осенью 1983 года, когда Виктор Цой выписался из психбольницы на Пряжке, где проходил обследование по направлению от военкомата, я пригласил его записаться на двух Илетях, по методу «Последнего Альбома», в одно наложение. Поначалу Витю не очень заняла эта идея, но в скорости во мне появилась надобность. Новый гитарист Кино Юрий Каспарян жил в Купчино, а ребята снимали квартиру на улице Голубого Хера, то есть на Блюхера. Каспаряну было вломак ездить на репы, в связи с чем, было принято решение сделать у меня демонстрационную запись, чтобы Юрию можно было отрабатывать последующие партии на записанных болванках дома. Когда я склеил 46, Цой попросил меня поставить Юре «Последний». Ребята прямо указали места, где видели явный криминал: или текст совсем уж говёный, а где-то исполнение хромает, короче, сделали мне друзья уйму полезных замечаний, и я, безусловно, внимал им. Готовый альбом 46 я повёз Витьке на Блюхера, где они с Марьяшей снимали квартиру. Марьяши не было в тот день, она гостила у мамы на Ветеранов, а Витя с Юриком ждали меня с фонограммой. Каспарян должен был забрать запись к себе в Купчино и тренировать новые партии, понотно придуманные Цоем. Юра подлинно восхищал Цоя тем, что не выдумывал ничего своего в этом процессе, а исполнял задуманное, и сильно этим отличался от Лёши Рыбина. Я любил Цоевскую двенадцатиструнку. На ней не было парных к трём нижним струнам, и от того мне, начинающему гитаристу, легко удавалось прожимать баре, и я заиграл:
Двадцать лет кино — билета нет Двадцать лет любовь — желанья нет Двадцать лет сведены на нет Два-а-дцать ле-е-е-ет...
Ребята переглянулись, улыбнулись, и одобрительно кивнули, типа дальше давай, что у тебя. И я начал:
— Когда я люблю, мне становится те-е-е-сно в штанах... — Стой, Лёша, — воскликнул Цой. Я всё понял. Скажи, а ты уже это...? — Что? — удивился я. — Ну, любовь, о которой ты так здорово поешь? — Играет тоже ничего, — добавил Каспарян. — Любовь эта самая у тебя была уже, собственно? — Ещё нет, — покраснел я от смущения, — а почему ты спрашиваешь? — Ну, как тебе объяснить, — улыбался Виктор, — на самом деле, когда ты любишь уже, то в это время ты как бы уже без штанов. Неувязочка у тебя в тексте. А так ничего всё, прикольно на самом деле.
Мы ещё посидели немного, а как наступил вечер, и Марьяша должна была возвратиться домой, я побрёл к себе, озадаченный новым принципом построения песенных текстов со смыслом. Замечания старших друзей я принял к сведению: прослушав «Последний Альбом» несколько десятков раз, вспылил, насадил бобину на карандаш, поднёс её к мусоропроводу и сильно дёрнул за ракорд. Несколько секунд быстрого вращения бобины, и плёнка под нарастающей тяжестью исчезла в чреве трубы мусоропровода с ускорением 9,8 метров в секунду.
В течение полугода, приходя после тяжёлой изнурительной работы на фабрике Возрождение, я переписал «Последний» от начала до конца. Альбом получился совсем другой: в заглавной песне я поменял полностью текст, где вместо Гребещикова проявилась тема влюблённости. Вторую песню переписал заметно хуже, чем было сначала. Третью немного лучше. Тему песни «Мой Друг Капитан» присоветовал Рыбин, и мне до сих пор она видится лучшей на этом альбоме. «Доляфасоль» тоже претерпела изменения — переделка с нуля всегда приносила мне пользу. Альбом ТНБС ведь тоже записывал дважды, и Сердце, конечно же! Оказывается, это система... вот почему Сон Моряка и Иллюзии так провалились: они были записаны с первого раза!
Новый «Последний» распространялся десятками копий. Всерьёз это никто не воспринимал, однако он послужил мощным бэкграундом для дальнейших свершений. В Москве альбом был в коллекциях всех «писателей», но дальнейшего распространения не получил: кому было слушать песни о Цое и Майке, когда их самих в стране ещё мало кто знал. Зато в Ленинграде он расползся вовсю. На каком-то мероприятии ко мне подошёл Олег Гаркуша и взял автограф. Познакомились, разговорились:
— Классный альбом, - сказал Олег, - хорошее слово придумал, Доляфасоль. Что это?
— Это гармония такая, - отвечаю я.
— Её очень любит Цой? - улыбнулся Гаркуша.
— Да все её любят, и Битлз, и Элвис Пресли, и Цой. Ну, а я как обожаю...
— Знаем, знаем, - мы рассмеялись.
На самом деле я до сих пор читаю в Интернете отзывы о «Последнем Альбоме», как о лучшей работе. Смешно, конечно, оказывается «Последний» умудрился долететь до таких мест, где его услышал Саша Башлачёв. Его любимой песней был Рододендрон:
ты вечером забыл закрыть дверь на балкон тебе приснилось что в уши заливают гудрон ты упал на асфальт и услышал звон может на этом месте вырастет он твой рододендрон.
