Она вызывает самые противоречивые отклики, от восторгов до проклятий. Она -- кошмар интеллигентных старушек и вечный вызов публике. Ее отличительные черты -- цинизм и склонность к рискованным эскападам. Этот гремучий коктейль именуется Светланой Конеген.
-- Как воспринимали родители вашу экстравагантность и принимали ли они ваш образ жизни?
-- Мои родители на удивление эмоциональны. Они до сих пор искренне ужасаются, когда сталкиваются со мной где-нибудь в коридоре. Не говоря уж о телевизоре. На самом деле они, конечно, несчастны: терпеть в течение длительного времени такое убоище, каковым я являюсь... Все мои родственники -- люди очень приличные, из академической среды, ученые, так что никто не мог заранее предположить, что в семье появится такой выpoдок.
Честно скажу, я всю жизнь им сочувствую, но, увы, помочь ничем не могу.
Собственно, нездоровые проявления у меня были заметны еще в младенчестве.
Уже в роддоме мама не смогла признать во мне собственное дитя, не может она этого сделать и по сей день.
-- Но перевязывала-то она вас традиционными розовыми ленточками?
-- Боюсь, с этим у мамы были проблемы. Меня вообще сложно перевязать, в том числе и ленточками. Не потому, что я такая объемная, просто безо всякого сожаления рву любые путы, будь то бечевка, семейные узы, матримониальные связи -- все, что угодно, вплоть до обычной упаковочной ленточки для младенцев.
-- Исключая первоначальное недоразумение в роддоме, начало вашей биографии -- рождение в Санкт-Петербурге, детство в академической семье, классическое образование -- предполагает все же пай-девочку, строгую леди, а не такое экстраординарное явление, как Светлана Конеген. Тут просится бессмертное некрасовское "Как дошла ты до жизни такой?"
-- Во всех парниках, где разводят пай-девочек, от меня были не в восторге. Стоило мне в них освоиться, как стекла разлетались во все стороны, педагогические иллюзии -- тоже.
-- Где же именно вы все сокрушили?
-- Я окончила школу при Академии художеств. Это было мерзопакостное заведение, абсолютная клoaка по всем показателям: там решительно ничему не учили, a дети там были максимально отвязными. Присутствовало решительно все: и нapкотики, и алкоголь, и гpyпповyxи класса с шестого... Признаюсь откровенно, я не участвовала ни в первом, ни во втором, ни в третьем, о чем на сегодняшний день сильно сожалею. Тогда я от своих богемных соучеников отличалась крайним благонравием и склонностью к академизму. Я вообще была девушкой крайне дистанцированной от сверстников, всю жизнь моими друзьями были люди старше лет на десять-пятнадцать... Ничего хорошего -- в смысле воспоминаний о школе -- у меня не осталось. Надо сказать, я вообще счастливо расстаюсь с каждым периодом своей жизни. Никогда ни о чем не сожалею, потому что никогда не цепляюсь мысленно ни за что, через все перескакиваю. Моим любимым видом спорта всегда было перепрыгивание через собственную макушку. Если вы не пробовали - рекомендую, очень захватывает.
-- "Школьные годы чудесные" мы уже перепрыгнули...
-- В моей жизни всегда были очень странные скачки, казалось бы, внутренне никак не промотивированные. Так что следующим после того бopделя -- иначе это заведение не назовешь -- был крайне консервативный факультет классической филологии Ленинградского университета. Само заведение, конечно, был вполне демократичным, но вот филфак отличался крайним консерватизмом, с жесткой дисциплиной, абсолютно традиционалистским подходом к учебе и -- извините за нецензурное выражение! -- к нравственности. Стало быть, пять лет я честно учила латынь и древнегреческий. Чтобы совсем вас напугать, уточню: древнегреческий -- язык фантастически тяжелый, так называемый "женский", то есть заведомо лишенный какой-нибудь упорядоченности, посему у каждого неправильного глагола приходилось учить 200 форм!.. Не только расстройство желудка, но и очевидное расстройство мозгов можно было получить. Хотя, думаю, результат налицо, этот опыт не прошел бесследно для моего сознания.
-- Помимо древних языков вы изучали что-то еще?
-- Сначала объектом моих исследований была космогония орфиков -- это такая тайная секта, о которой никто из нас толком не знает, не сохранилось ни единого их текста, только косвенные свидетельства. Думаю, это обстоятельство меня главным образом и интриговало. А потом я занималась всякой другой ерундой, в том числе побывала в аспирантуре института балканистики и с большим, надо сказать, скрипом писала диссертацию о Кавафисе -- был такой греческий поэт начала века, отчасти похожий на нашего Михаила Кузмина.
Но постепенно академическая наука утратила для меня свое обаяние, хотя я никогда особенно не обольщалась на сей счет. Мой безудержный социальный темперамент не вогнать ни в какие академические рамки. Просидеть пять лет, не вылезая из библиотеки, довольно тяжелый труд для столь легкомысленного человека как я.
После университета меня занесло в Москву. В столице я занялась тем, с чем никогда не сталкивалась -- публицистикой и литературной критикой.
Продолжение здесь⤵️
Подпишись на наш канал! А также читай:
Яна Плотникова (с) "Лилит"