Блок был для меня самой важной литературной фигурой Серебряного Века. Конечно же, я любила не только его - я читала все подряд. Мне нравился Мандельштам с его длинной строкой и потрясающей мелодикой.
Я очень любила раннего Пастернака, по которому, собственно говоря, я старательно изучала строфику и способы рифмовки, всю техническую сторону стихосложения. Ведь такие красивые и сложные ритмы, это чистая ворожба со словом!
Я очень любила и Михаила Кузьмина, и рафинированного, точного Анненского,и яркие чистые образы в стихах Ходасевича.
Но Блок - это было для меня нечто совершенно другое, самое важное и главное. Он не был драматичен, в его стихах даже отчаяние звучит как лесная свирель. Блок не был трагичен, по крайне мере до поэмы "Двенадцать". Он принял революцию, чем вызвал бурю негодования среди тех, кто тогда уже покинул Россию. Его захватило разрушение старого мира, музыка бури и хаоса. Но вскоре новая жизнь в России перестала подавать ему надежды на перемены к лучшей жизни. Он написал: "…под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом. Так случилось с Европой под игом войны, с Россией — ныне."
И потом сказал еще "Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?" И ушел. Он ушел из беззвучного и пустого мира, ему было 42 года, и говорили про депрессию, про голод даже, называя все это причинами его смерти. Но ему просто стало нечего слушать и нечем дышать.
И мне интересно было проверить, как в моем восприятии изменились его поразительные, простые по форме стихи. Но мое восприятие не изменилось совершенно.
Блок писал очень просто. Он рифмовал "кровь-любовь" без зазрения совести. Любил простую перекрестную рифму, иногда рифмовал 2 строки через 2. Точность рифмы его вообще не заботила, он частенько использовал простейшие глагольные рифмы и вообще от этого не страдал! Иногда он писал белые стихи. Никогда не злоупотреблял аллитерациями.
Если у Пастернака в каждой строфе звенят бубенчики внутренних рифм, полурифм, отголоски и фонетические повторы, то Блок писал так, как будто он взял в руки тевтонский меч и пошел прорубать дорогу смыслу в темном лесу родного наречия. Только смысл и чувство. Иногда игра образов в его стихах сложная и причудливая, но чаще его стихи абсолютно безыскусны с точки зрения формы, только все равно от них не оторвешься. Такой уж он был поэт. Любимый всеми. Тот, в ком звенела струна иного. Тот, для кого мир звучал на тысячу тончайших ладов. Блок воспринимал жизнь вокруг, не оспаривая и не осуждая даже того, что казалось ему опасным, страшным, безобразным.
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха — позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в темных завесах окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю пустынные веси
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю тебя у порога —
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем Бога
На холодных и сжатых губах...
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита...
Никогда не откроешь ты плечи...
Но над нами — хмельная мечта!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно: принимаю тебя!
Я давно заметила, что мне ближе всего стихи и проза моих братьев по разуму, Стрельцов первой декады. Среди всего отечественного рока я больше всего люблю БГ, с которым родилась почти в один день. Любимый прозаик? Великолепный Флобер. Что-нибудь поближе? Затейливый Пелевин, по крайней мере ранний! Любимый модельер? Джон Галлиано. Их даты рождений - конец ноября, как и у меня.
Итак, Александр Александрович мне невероятно близок, просто потому, что дышал и чувствовал понятным мне образом. Он вырос в академической среде, в детстве жил в имении Шахматово под Петербургом. В письмах часто жаловался, что ненавидел Питер за холодность и эгоцентризм.
Всю жизнь Блок нежно любил свою жену Любу. Отношения были не без сложностей, но ведь и она не любила по-настоящему больше никого. Всем известно, что у Блока были романы с актрисами и певицами, и все это заканчивалось не больше и не меньше, чем целыми поэмами или циклами стихов. Известно, что Люба тоже увлекалась и даже родила ребенка от другого человека - к сожалению, ребенок не выжил. Но это было как-то в стороне, а жил-то он с Любой и любил только ее, каждый день говорил только с ней, или писал ей. В конце жизни они особенно сблизились.
Поскольку эти стихи я читала много лет подряд, я выбрала по памяти то, что мне больше запомнилось, в хронологическом порядке.
из книги стихов "До света"
Муза в уборе весны постучалась к поэту,
Сумраком ночи покрыта, шептала неясные речи;
Благоухали цветов лепестки, занесенные ветром
К ложу земного царя и посланницы неба;
С первой денницей взлетев, положила она, отлетая,
Желтую розу на темных кудрях человека:
Пусть разрушается тело — душа пролетит над пустыней,
Будешь навеки печален и юн, обрученный с богиней.
Май 1898
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Из книги "Стихи о Прекрасной Даме
Мы встречались с тобой на закате.
Ты веслом рассекала залив.
Я любил твое белое платье,
Утонченность мечты разлюбив.
Были странны безмолвные встречи.
Впереди — на песчаной косе
Загорались вечерние свечи.
Кто-то думал о бледной красе.
Приближений, сближений, сгораний —
Не приемлет лазурная тишь…
Мы встречались в вечернем тумане,
Где у берега рябь и камыш.
Ни тоски, ни любви, ни обиды,
Всё померкло, прошло, отошло..
Белый стан, голоса панихиды
И твое золотое весло.
1902
Не думаю, что Блок был под влиянием мистики; скорее, он ощущал волшебство женственности, как туман над озером или лучи света утром над крышами. Но когда он любил, мир казался ему переполненным его любовью. Солнце взошло - это потому что он любит Любу. Ветер подул теплый и нежный - это потому что Люба у него самая лучшая. Хотя, формально, его считают поэтом-символистом.
Из книги ГОРОД
Я вам поведал неземное.
Я всё сковал в воздушной мгле.
В ладье — топор. В мечте — герои.
Так я причаливал к земле.
Скамья ладьи красна от крови
Моей растерзанной мечты,
Но в каждом доме, в каждом крове
Ищу отважной красоты.
Я вижу: ваши девы слепы,
У юношей безогнен взор.
Назад! Во мглу! В глухие склепы!
Вам нужен бич, а не топор!
И скоро я расстанусь с вами,
И вы увидите меня
Вон там, за дымными горами,
Летящим в облаке огня!
16 апреля 1905
Социум! Зачем таким людям социум? Чтобы вечно их разочаровывать. Блок любил нескольких друзей, люди чаще всего вызывали в нем горестное недоумение. Он вообще был из другого мира - из своего собственного.
Ты проходишь без улыбки,
Опустившая ресницы,
И во мраке над собором
Золотятся купола.
Как лицо твое похоже
На вечерних богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле…
Но с тобой идет кудрявый
Кроткий мальчик в белой шапке,
Ты ведешь его за ручку,
Не даешь ему упасть.
Я стою в тени портала,
Там, где дует резкий ветер,
Застилающий слезами
Напряженные глаза.
Я хочу внезапно выйти
И воскликнуть: «Богоматерь!
Для чего в мой черный город
Ты Младенца привела?»
Но язык бессилен крикнуть.
Ты проходишь. За тобою
Над священными следами
Почивает синий мрак.
И смотрю я, вспоминая,
Как опущены ресницы,
Как твой мальчик в белой шапке
Улыбнулся на тебя.
Вот пример белых стихов. Чуть сумеречные и грустные, будто он говорит их глуховатым и тихим голосом. Вот так он относился к женщинам на самом деле, так их видел. Как нечто священное, возвышенное, безнадежно прекрасное.
Из цикла "Заклятие огнем и мраком"
Перехожу от казни к казни
Широкой полосой огня.
Ты только невозможным дразнишь,
Немыслимым томишь меня...
И я, как темный раб, не смею
В огне и мраке потонуть.
Я только робкой тенью вею,
Не смея в небо заглянуть...
Как ветер, ты целуешь жадно,
Как осень, шлейфом шелестя,
Храня в темнице безотрадной,
Меня, как бедное дитя...
Рабом безумным и покорным
До времени таюсь и жду
Под этим взором, слишком черным
В моем пылающем бреду...
Лишь утром смею покидать я
Твое высокое крыльцо,
А ночью тонет в складках платья
Мое безумное лицо...
Лишь утром воронам бросаю
Свой хмель, свой сон, свою мечту...
А ночью снова — знаю, знаю
Твою земную красоту!
Что быть бесстрастным? Что — крылатым?
Сто раз бичуй и укори,
Чтоб только быть на миг проклятым
С тобой — в огне ночной зари!
Октябрь 1907
Другая женщина, а свет все такой же яркий. Блок в тех женщинах, которые ему нравились, видел сияющих богинь, он боготворил! Для того времени и места это было возмутительно, странно. Женщин тогда в большинстве случаев довольно прагматично использовали, особенно в среде крестьян или пролетариев. Блок же видел в каждой и силу, и божественное начало. Может быть, поэтому его жизнь была полна любви и обожания, и его тоже чтили, как бога? Как бога поэзии и красоты. Нет никого, кому бы еще женщины его времени посвятили столько восторженных стихотворений. Целые циклы - Цветаева, Ахматова и неземная Елизавета Кузьмина-Караваева, которая, скорее всего, любила его всю жизнь.
Россия
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,-
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет,-
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
Ну что ж? Одной заботой боле —
Одной слезой река шумней
А ты все та же — лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
Теперь я поняла, где Дима Билан взял первую строчку своей песни" Я знаю точно - невозможное возможно"...) На самом деле, это лучшие стихи о России, известные мне.
Когда Блок писал: "Узнаю тебя, жизнь, принимаю", он не лукавил.
Есть и другие стихи о России:
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Кроме стихов о России и о любви, у Блока есть много стихов о городе. Город Блок видел как зловещую клоаку угнетения и рабства. Его тревожили события 1905 года. Но он так легко отвлекался на туманы, на снег, на красивых женщин! Иногда влюбится в кого-нибудь и страдает. И тут Блок как начнет накручивать: что это со мной? И так, бывало, изведется весь. И начинаются женские образы со змеями, с масками, и все в этом роде. Его просто мучила совесть, ведь дома Люба сидит, а тут он в снежных метелях пропадает. И, отчасти, он влюблялся сильно. Я предполагаю, что он страдал от потери контроля над собой.
из цикла "Черная Кровь".
1
В пол-оборота ты встала ко мне,
Грудь и рука твоя видится мне.
Мать запрещает тебе подходить,
Мне — искушенье тебя оскорбить!
Нет, опустил я напрасно глаза,
Дышит, преследует, близко — гроза…
Взор мой горит у тебя на щеке,
Трепет бежит по дрожащей руке…
Ширится круг твоего мне огня,
Ты, и не глядя, глядишь на мня!
Пеплом подернутый бурный костер —
Твой не глядящий, скользящий твой взор!
Нет! Не смирит эту черную кровь
Даже — свидание, даже — любовь!
2 января 19142
Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне
Притаился, глядит.
Каждый демон в тебе сторожит,
Притаясь в грозовой тишине…
И вздымается жадная грудь…
Этих демонов страшных вспугнуть?
Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь
В эту страшную пропасть глядеть!
Если вам доводилось читать книжку Даниила Андреева "Роза Мира", вы, конечно, помните, что автор приписал Блоку некую мистическую темную сексуальность, якобы направленную на демонический мир. Я не готова воспринимать всерьез подобные фиоритуры воображения... Пусть это останется на совести Даниила Андреева.
Его личная жизнь в юности началась просто ужасно. Но женщин он окружал ореолом святости и почитания, или уж хоть сострадания, как в стихах "Под насыпью, во рву некошеном". Конечно же, он не воспринимал кого-либо, как топливо для своих стихов и любил совершенно искренне, теряя голову, исчезая, растворяясь. Но такой он был человек: и сам любил, и его любили.
Соловьиный сад (отрывки)
1
Я ломаю слоистые скалы
В час отлива на илистом дне,
И таскает осел мой усталый
Их куски на мохнатой спине.
Донесем до железной дороги,
Сложим в кучу,- и к морю опять
Нас ведут волосатые ноги,
И осел начинает кричать.
И кричит, и трубит он,- отрадно,
Что идет налегке хоть назад.
А у самой дороги — прохладный
И тенистый раскинулся сад.
По ограде высокой и длинной
Лишних роз к нам свисают цветы.
Не смолкает напев соловьиный,
Что-то шепчут ручьи и листы.
Крик осла моего раздается
Каждый раз у садовых ворот,
А в саду кто-то тихо смеется,
И потом — отойдет и поет.
И, вникая в напев беспокойный,
Я гляжу, понукая осла,
Как на берег скалистый и знойный
Опускается синяя мгла.
.......................................................
4
Правду сердце мое говорило,
И ограда была не страшна.
Не стучал я — сама отворила
Неприступные двери она.
Вдоль прохладной дороги, меж лилий,
Однозвучно запели ручьи,
Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.
Чуждый край незнакомого счастья
Мне открыли объятия те,
И звенели, спадая, запястья
Громче, чем в моей нищей мечте.
Опьяненный вином золотистым,
Золотым опаленный огнем,
Я забыл о пути каменистом,
О товарище бедном моем.
5
Пусть укрыла от дольнего горя
Утонувшая в розах стена,-
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!
И вступившая в пенье тревога
Рокот волн до меня донесла…
Вдруг — виденье: большая дорога
И усталая поступь осла…
И во мгле благовонной и знойной
Обвиваясь горячей рукой,
Повторяет она беспокойно:
«Что с тобою, возлюбленный мой?»
Но, вперяясь во мглу сиротливо,
Надышаться блаженством спеша,
Отдаленного шума прилива
Уж не может не слышать душа.
6
Я проснулся на мглистом рассвете
Неизвестно которого дня.
Спит она, улыбаясь, как дети,-
Ей пригрезился сон про меня.
Как под утренним сумраком чарым
Лик, прозрачный от страсти, красив!…
По далеким и мерным ударам
Я узнал, что подходит прилив.
Я окно распахнул голубое,
И почудилось, будто возник
За далеким рычаньем прибоя
Призывающий жалобный крик.
Крик осла был протяжен и долог,
Проникал в мою душу, как стон,
И тихонько задернул я полог,
Чтоб продлить очарованный сон.
И, спускаясь по камням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье мое.
Затем лирический герой обнаружил, что его осликом завладел посторонний каменщик, а реальность его вовсе не ждала с чем-нибудь интересным, прямо на рушниках.
Соловьиный сад - это в сущности, стихи о том же самом. О том, что Блоку трудно было подолгу оставаться в раю его любви, ему хотелось куда-то еще, в какое-то призрачное настоящее, где его никто особенно не ждал. Стихи посвящены Любови Андреевой-Дельмас, певице, с которой у него был вполне теплый и человечный роман.
И все-таки больше никто не мог наполнить стихи таким сияющим светом, и никто не мог так легко, при помощи пары слов, нарисовать вокруг любимой женщины сверкающий нимб божественности.
На поле Куликовом. Часть 1
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Эти стихи написаны в 1908 году, и в них я вижу предчувствие испытаний, которые спустя 10 лет выпали на долю России. Он чувствовал, что его родную страну ожидают отнюдь не сто лет мирного процветания, предвидел множество жертв и потерь.
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее — увековечить,
Безличное — вочеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне,-
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!
Мне не хочется приводить тут строки из "Скифов" или, тем более, из "Двенадцати." Его последнюю поэму я воспринимаю как разрушение всего, что я так любила в его стихах. Я читаю или вспоминаю по памяти стихи Блока, когда мне хочется найти опору, равновесие между реальностью и моими чувствами. Блок восстанавливает мое душевное равновесие и придает жизни немного другое измерение - близкое и понятное мне.
Буду рада вашим лайкам и комментариям.
