Наши отношения стали ещё одной моей заботой. Я не могла вспомнить, когда последний раз была без него в ТЦ. Коллеги (что на танцевальной, что на музыкальной работе) привыкли, что он часто ко мне приходит и перестали обращать на него внимание. Обычно он ждал меня или меня с Женькой с занятий, сидя на низеньком, потёртом за пять лет работы танцевального центра диване, склонив своё худое тело над экраном смартфона. У него был теперь очень дорогой телефон. Да и одежду он носил теперь только фирменную, а не как раньше, фирменную вперемежку с секонд-хендом. От прежнего Сашки остались только сумасшедших расцветок носки в любое время года и хвостик из длинной чёлки чуть ли не на лбу. Но мне было плевать на эти моменты, как было бы плевать на любые другие. Я принимала его любым.
"Камиллу можно?" – в который раз он произносит эти слова сдавленным голосом, словно его за это убьют, и лицо администратора становится таким же красным, как и её плечи после неудачного загара. Она стоит, молчит и по-дурацки улыбается.
Он вспоминает, как будто внезапно, что уже не 2017-й год, и его робкая манера на время исчезает. Он проходит в тренерскую, где собран хлам всего нашего центра и поэтому тут так тесно, я резко встаю, он (даже с явным удовольствием) целует меня в губы, я прижимаю его к себе и целую очень крепко, понимая, какое стеснение он испытывает, думая о том, что сюда могут войти в любой момент. Я глажу его по спине под футболкой, потом прекращаю это и громко смеюсь.
– Я узнал, что у тебя перерыв, погнали в KFC!
– Ага, пойду я сейчас, чтоб обмен веществ себе нарушить, – смеюсь я.
– Ну пойдём, – канючит Саша.
– Индивидуальное уже через полчаса...
– Алина?
– Ага, ты же знаешь.
– Тогда я принесу тебе кофе?
Я расплываюсь в ангельской улыбке.
– Ну вот какой ты хороший. Бог с тобой. Пойдём. Только, может, по пути зайдём кое-куда? – подмигиваю я, и он снова смущается.
– Куда это? – он действительно не понимает, о чём речь...
Я напоминаю ему, что не против повторить авантюру, совершенную нами однажды после закрытия ТЦ. Сквозь стёкла магазинов и салонов третьего этажа не льётся свет, из колонок не звучит раздражающая реклама. Не слышен даже размеренный, почти приятный шум от эскалатора. Он уводит меня из освещённой зоны и заводит в одно из помещений для техперсонала. Я считаю пульс, пытаясь успокоиться и сдержать порывы своего дыхания. Он аккуратно снимает бретельку с моего плеча. Я смеюсь от того, что он грубо одёргивает мою руку – я жажду хотя бы дотронуться до него... Его удовольствие, может быть, во сто крат сильнее моего, но он ругает меня последними словами... Лишь за то, что сбылась моя мечта! Что я могу отдать своё истерзанное тело и душу в его сильные и грубые объятья. Что я могу сказать ему этим, что он владеет мной, а не я им...
Я испытывала странное удовольствие от этой истории. Я получала от него всё, что мне было нужно. В моём плотном графике теперь было так мало свободного времени, что приходилось использовать по максимуму каждый час. Иногда мы засиживались до трёх ночи, он пил текилу или виски, а я слушала его рассуждения о жизни, кивая головой и тактично соглашаясь со всем, что он говорил. И когда фраза "ну ты понимаешь?" звучала всё чаще, а уровень янтарного напитка становился всё ниже, я вставала, подходила к нему сзади, обнимала и говорила, что сегодня хватит пить эту жидкость со вкусом бензина и пора в постель. Кудрявая голова покоилась на белоснежной подушке – он спал, как младенец, не реагируя на мои вынужденные переговоры с менеджером, директором, звукорежиссёром и далее по списку.
Иногда у нас бывала Женька, и в мои свободные вечера мы смотрели допоздна какие-то глупые комедии, устраивали драки подушками – в общем, сходили с ума так, как сходит с ума большинство людей, а потом засыпали все на одном диване. Мне было приятно думать и надеяться, что Женька была теперь не только его, но и моей сестрой.
Мне много раз намекали, что мне это не нужно, что я сделала себе игрушку, что он "мальчик-паж", который со мной только из-за денег. Мне все прочили богатого бизнесмена, нежели "этого, непонятно кого". Моя мама называла Сашу либо конченным алкашом, либо мальчиком на побегушках и умоляла меня "подумать". Я не обижалась. Они пересекались крайне редко, а если это и случалось, то общались дружелюбно и спокойно. Светлый флаг нейтралитета был поднят и никому не мешал. Никто не мог запретить мне покупать любимое пирожное и наслаждаться им каждый день...
"Глубокий вдох-выдох, каждый вдох-выдох", – зрители подпевают, повторяя эти строки за мной. Я плачу. И на сцене, потому что мечта петь и стучаться в сердца сбылась, и сейчас, потому что он рядом. Это всё заполнило мои дни, прочно вросло в их восприятие. Его шаги к балкону и обратно, полупьяные выходки, когда он танцевал, как псих, завернув низ в одеяло, и наш смех слышал, наверное, весь этаж. Его сборы на "тусу" и совершенно дурацкие, но обожаемые мной образы.
Сигаретный дым стройными полосами тянулся к потолку. Мы лежали и вспоминали, как в далёком 2016-м в ТЦ объявили пожарную тревогу. Февраль, мороз, моя влюблённость. Я вывела из ТЦ учениц и увидела его у другого входа. Я оставила свою группу с другими взрослыми, взяла за руку его сестру – дюймовочку с голубыми глазами и подвела к нему. Тогда у нас даже произошла какая-то беседа. Потом я припомнила ему день краха моих чувств, когда он, даже не попрощавшись, ушел в другой вагон электрички. Он с усмешкой сказал: "Ну а сейчас я где? Я здесь? " "Да", – улыбнулась я. Ну неужели теперь я могу смотреть на него? Целовать, прикасаться, наслаждаться его голосом.
Ночной город спал, а мы шли вдоль Первой Большой улицы и, не жалея связок, пели популярные песни, в том числе и мои – я, весёлая, счастливая и трезвая и он, весёлый и пьяный.
Иногда я оставалась на ночь на втором этаже ЖК, в собственном танцевальном зале и несколько часов кряду сидела у огромных, от потолка до пола, окон. Он приходил, стоял за моей спиной, я поворачивалась, тепло улыбалась, протягивала ключи и тем самым давала понять, что сегодня он должен уснуть один.
"А я счастлива?" – спрашивала я саму себя. В моей жизни появилось много возможностей, и Саша гармонично вписывался в эту картину. Но стремление постоянно получать удовольствие порождало новые зависимости и подкрепляло старые. И только удовлетворяя их, я испытывала облегчение. Саша был "из того же теста", я знала это всегда и, наверное, именно поэтому он появился в моей судьбе. Да и он, скорее всего, по этой же причине принял решение год назад сойтись со мной, как с девушкой... Каждый день мы привязывались друг к другу крепче и крепче. Будто два маньяка, мы проводили кучу времени на шоппинге в мои свободные дни, а в загруженные – делали покупки в интернете. Саша любил хороший алкоголь, но главной его слабостью были татуировки, фирменные толстовки и роликовые коньки. Мы раскрывали всё новые и новые посылки из Европы и Штатов, мы наматывали десятки километров в торговых центрах Москвы и совсем не ждали, когда же оно – пресыщение – наступит, потому, что оба хотели больше больше, взращивая своё эго... Каждый раз, каждый день.
И только оставаясь наедине с собой, я испытывала угрызения совести. Но я всегда находила убедительные оправдания и переключалась на них.
Иногда Саша вёл себя резко, но у меня не было столько времени и сил, чтобы глубоко это переживать. Я понимала и могла объяснить себе, почему он иногда срывается и, сжимая колени в заполненной густой пеной ванне, шептала: "Прости..." А выйдя из полумрака зажжённых свечей в ярко освещённую кухню, где полуголый Саша, сидя за ноутбуком, оформлял новый заказ, где разрывались мои рабочие телефоны (мы оба настолько к этому привыкли, что могли не обращать на это внимания), я снова погружалась в круговорот своей жизни и понимала: назад дороги нет.