1984 год
СССР
После ареста распорядителя по Ленинграду «фонда помощи политзаключенным в СССР и их семьям» Репина* (смотри публикацию «Грамотное подведение агента»), встал вопрос об изъятии всех документов, имевшихся у арестованного.
Ввиду того что в результате первоначальных следственных действий у Репина была изъята антисоветская литература и полученыдоказательства, изобличающие его в неоднократном распространении такой литературы, на него возбудили уголовное дело по ст. 70 УК РСФСР. Вместе с тем при обысках у объекта и его связей были изъяты «Вопросник сведений о местах заключения», содержащий около 70 вопросов об ИТУ МВД СССР; «Список политзаключенных», включающий сведения на 500 с лишним лиц, осужденных за государственные и иные преступления, с подробными характеризующими данными на них; некоторые отчетные документы «фонда помощи политзаключенным в СССР и их семьям», а также условные записи, анализ которых давал возможность сделать вывод, что они являются перечнем документов какого-то обширного архива. Содержание «вопросника» позволяло предположить, что он составлен за границей, а экспертная комиссия МВД СССР пришла к заключению, что собранные с его помощью сведения в масштабе союзной республики составляют государственную тайну. На этом основании была выдвинута версия о поддержании Репиным устойчивой связи со спецслужбами противника, по заданию которых он собирал и отправлял на Запад секретные сведения и антисоветские документы, а материалы, подтверждающие сделанное предположение, находятся в его архиве,
Перед следствием встала задача установить местонахождение архива Репина и изъять его. Еёвыполнение осложнялось тем, что сам обвиняемый в течение нескольких месяцев отказывался от дачи показаний. Отказывались давать показания и его ближайшие связи, осведомленные о месте хранения архива. Первое время не давала результатов и внутрикамерная разработка Репина, несмотря на поочередный ввод в нее нескольких опытных агентов органов КГБ.
Было совершенно очевидно, что прежде всего следует установить с обвиняемым психологический контакт. Для этого требовалось преодолеть его откровенно враждебное отношение к органам государственной безопасности и убедить в целесообразности отказа от той негативной линии поведения, которую он выдерживал в полном соответствии с издаваемыми за рубежом «инструкциями» и «памятками».
Прогресс в этом вопросе был отмечен после того, как следователи в работе с Репиным стали принимать в расчет психологические особенности его личности: природную общительность, определённые этические устои, некоторые присущие ему мировоззренческие установки, в частности нетерпимость к аморальным поступкам, отрицательное отношение к проявлениям бесхозяйственности и т. п. Большую роль также сыграли тактичное и ровное отношение следователей к обвиняемому, правдивость в общении с ним, детальная аргументация высказываемой точки зрения. Выводы следствия базировались на вещественных доказательствах и других документальных материалах. В повседневной работе с Репиным следователи не торопились, они проявляли искреннее желание разобраться в сложившихся обстоятельствах не формально, а по существу вместе с самим обвиняемым. Порой между ним и следователями возникали дискуссии по самому широкому кругу вопросов, в том числе касающихся так называемого «правозащитного движения». Не уклоняясь от таких дискуссий, следователи умело использовали различные публикации советской прессы, материалы других уголовных дел на лиц, занимавшихся враждебной деятельностью, в том числе заявления отдельных из них с публичным осуждением этой деятельности. Так, постепенно шаг за шагом следователи разбивали негативные установки Репина, разоружали его идейно.
Эти мероприятия со временем дали положительные результаты. Репин начал пересматривать занятую им на следствии позицию и по отдельным эпизодам дела стал давать показания. Однако говорить о своем архиве он по-прежнему отказывался, отрицая поначалу даже сам факт его существования. В этой ситуации помогло творческое использование возможностей, которыми располагало следствие. Дело в том, что из анализа изъятых при обысках у Репина и его связей материалов было ясно: архив, по крайней мере, частично, состоит из документов, подобных находящимся в распоряжении следствия. Это обстоятельство без каких-либо ложных заверений было решено использовать для формирования у обвиняемого представления, что архив или его значительная часть уже изъяты органами госбезопасности, в связи с чем уклоняться от дачи правдивых показаний не имеет смысла. По делу были назначены криминалистические экспертизы, а в актах без ссылок на конкретные места изъятия и лиц, причастных к хранению, фигурировали материалы, подобные тем, которые могли находиться в архиве Репина. Знакомясь, как обвиняемый, с результатами экспертиз, он поинтересовался источниками получения названных в актах материалов. Ему ответили, что они изъяты по его уголовному делу. Такой ответ полностью соответствовал действительности. Кроме того, создавались условия, когда Репин во время допросов мог как бы случайно увидеть у следователя отдельные документы из архива. Проводилась и другая работа в этом направлении.
Под влиянием указанных мер у обвиняемого сложилось мнение, что его архив полностью изъят, и он признал факт его существования, пояснив, что место хранения знает его жена. Эти показания были предъявлены последней. После длительных размышлений она назвала жителя Ленинграда (ему было отказано в выезде за границу), имевшего непосредственное отношение к хранению архива. Так, в результате коллективных усилий следователей и оперативных работников местонахождение принадлежавшего Репину архива удалось установить (как оказалось, он хранился в закрытом металлическом распределительном электрощите на чердаке дома, находившегося на капитальном ремонте). Материалы его позволили подтвердить версию об изменнической деятельности обвиняемого,
(Источник: Д. Носырев)
