После ухода управляющего стало как-то тоскливо.
Павел места себе не находил. Собрал слуг, рассчитал каждого.
Они уходили нехотя.
— Мало заплатил, — ворчали они. — Как жить-то на эти крохи?
— Спасибо и за это! Абрикосов ни копейки своим не дал, — ворчал садовник. — За что и поплатился быстро. Ночью к нему пришли неизвестные и выгнали на улицу голышом. Он в дом тарабанил, собрал народ. Любопытствовали многие, что да как.
"Лютый февраль" 13 / 12 / 1
Так и пошёл по улице, прикрываясь платком какой-то сердобольной женщины. А утром его в реке выловили.
Девчонок его задержали в квартире городской. Они нищенками притворились. А их узнали, а куда увезли, неведомо. Да вот только старшенькая уж больно хороша у него была. Девка на выданье. Уже вроде как и сватовство намечалось.
Так что, Павел Андреевич, платите больше. А то голышом побегать придётся.
— Побегаю, — твёрдо сказал Павел. — Мне не привыкать.
Ночью, оставшись в одиночестве, Павел думал о дочерях Абрикосова. Вспоминал старшенькую.
— И чего все в ней нашли? Девка и девка… Ни ума, ни рожи. Только и улыбалась своей лошадиной улыбкой. А так… Все они одинаковые.
Не спал. Прислушивался, не ломится ли кто в дверь. Боялся, что вернутся слуги и устроят ему «весёлую ночь». Но наступило утро. Хмурое дождливое утро…
После смерти матери Павел ни разу не заходил в её комнату. Там прибирались один раз в неделю, меняли постель. Всё делалось так, словно хозяйка жива.
Павлу так было спокойнее, да и отцу тоже.
И сейчас в комнате Марфы Феофановны пахло лавандой и корицей. Только вот паутина висела по углам.
— За что платить было-то?! — выругался Павел. — Лодырничали тут без меня… Похоронили и успокоились. Нелюди…
Шкатулка с материнскими украшениями была пуста.
Павел выругался.
— Воры! Совсем платить не нужно было. Взяли, черти, чужое. Позарились. Ну ничего. Бог накажет.
Павел порылся в полках, заглянул под перину. Раньше мать прятала там своё золотое колье. Считала, что если на нём спать, то деньги будут течь рекой, а молодость никуда не уйдёт.
Но, видимо, колье не работало.
И его украли...
Павел вышел из комнаты матери в расстроенных чувствах. Пошёл в свою. Бормотал себе под нос:
— А чем мне теперь с Васькой расплачиваться? Золото ей подавай! А где брать его теперь?
Стал искать у себя. Нашёл несколько колец, браслет. Почерневший серебряный перстень прадеда, который передавался старшему потомку при рождении.
Павел покрутил его в руках, осторожно положил в маленький льняной мешочек, прихваченный в комнате матери. Туда же отправил свой крестик и цепочку.
Вспомнил вдруг, что у него есть ещё цепочка, подаренная матерью Мусеньки.
Стал её искать. Она оказалась спрятанной среди кипы недописанных стихотворений.
В том же ящике лежал и свёрточек, который передали Павлу после смерти его несостоявшейся невесты.
Павел сжимал его в ладони. Потом развернул и стал читать.
«Дорогой мой жених! Уж как мне хотелось нашу с тобой договорённость завершить. Но отец был непреклонен. Он думает только о себе.
Завтра мне приведут другого жениха. Но я за него не пойду, Пашенька. Умру, и на этом закончатся все мои страдания. Умру нетронутой никем. Жаль, что всё так вышло.
Но тебе я благодарна, что не отказал. Возможно мы могли быть счастливы. Разумеется, каждый по-своему. Но, видимо, не дано… Прощай, мой самый лучший друг! Встретимся на небесах. Мария Афанасьевна.
Сердечно прошу хранить мне верность. Ибо для тебя я сохранила её. Прощай…»
Павел перечитал несколько раз. Но так и не понял, как могла бойкая, уверенная в себе девушка вот так быстро уйти из жизни.
— Лучше бы не читал, — вслух сказал Павел. — Стало быть я должен верность тебе хранить. Пока всё выходит… А дальше жизнь покажет. Ты меня, Мусенька, не вини если что.
Следующей была комната отца. В его шкатулке лежало несколько золотых перстней, меленький слиток золота, несколько значков, привезённых из стран, которые отцу удалось посетить, будучи морским офицером.
И они отправились в мешочек.
Тайник отца слуги не смогли найти. О нём знал только Павел. В массивной кроватной ножке было выдолблено отверстие и мастерски закрыто кусочком дерева.
Это было совершенно незаметно постороннему глазу.
Павел мысленно поблагодарил отца.
Потом пошёл на кухню.
Понюхал остатки вчерашней еды. Пахло неприятно, но есть хотелось.
Кухарка и повариха видимо специально ничего не спрятали в холод. Хотели Павла оставить голодным. Он усмехнулся.
Зачерпнул ложкой из чугунка кашу. Поморщился, выплюнул. И есть перехотелось.
Вдруг кто-то постучался в дверь.
Павел притих. Боялся даже пошевелиться.
Стук был долгий, настойчивый. Стучали чем-то тяжёлым.
Потом наступила тишина.
Павел бесшумно пробрался в комнату садовника. Нашёл там несколько брюк и рубах. Порезал брюки ножницами. Оделся в тряпьё.
Действовал быстро, интуиция подсказывала, что беда постучится опять.
Ждать долго не пришлось. Кто-то выломал дверь. В гостиной было шумно.
— Эй, хозяин! Есть кто дома?
Взгляд Павла упал на бутылку хмельного.
Садовник, бывало, принимал перед ужином стопочку. Говорил, что для здоровья полезно.
Сделал несколько глотков и быстро захмелел.
Льняной мешочек с драгоценностями спрятал в карман рубахи. Прилёг на кровать и сымитировал храп.
Но до него так никто и не дошёл.
— Да нет тут никого! Вымерли, — кричал громко тот, кто был сейчас в гостиной.
— Ну и ладно! — отвечал другой. — Тут есть чего посмотреть. Давай в соседний, там люди есть. Пока не сбежали, надобно навестить. А сюда вернёмся позже. Охрану поставь, а то ненароком нищие проберутся, государственное имущество украдут.
В доме опять воцарилась тишина.
Павел долго приходил в себя от хмельного. Потом поднялся. Ноги пошатывались. Он вышел из комнаты садовника. С грустью отметил, что гости забрали графин и конфетницу с позолотой. Любимую конфетницу матери...
Павел вышел на улицу. Уже вечерело. На пороге, опёршись о перила сидел молодой паренёк. Опустив голову он спал.
Павел тихо вернулся домой. В своей комнате в мешок сложил все черновики со стихами.
Вернулся на улицу, прошёл мимо паренька.
Тот даже не шелохнулся.
— Охранник… Мать его ети… — Павел аж вздрогнул от своих слов.
Многому научился у Петра: и ругаться, и материться…
На улице было шумно.
В соседнем доме кто-то истошно орал.
Мужской голос этот ор пытался перекричать.
— Да заткнись! Жива осталась и радуйся! Собирайся, Софа! Вернутся второй раз, и пулю в лоб получишь. Софа, не ори!
Павел узнал в голосе мужчины своего соседа польского торговца Зайцевского. Самого соседа он видел редко. Он всё время был в отъезде. А вот жену знал хорошо. Она, бывало, захаживала к его матери. Хвасталась украшениями, которыми одаривал её муж.
Софа была молодой, интересной в беседе особой. Балы посещала в одиночестве. Вокруг неё всегда крутились мужчины. Зайцевский появлялся с супругой редко и его почти никто не знал.
Начитанная дама хорошо играла в карты, танцевала и могла поддержать любую светскую беседу.
Павлу она нравилась. Однажды, он даже посвятил ей стихотворение.
Вдруг истошный крик вырвался из стен дома.
Софа выбежала на улицу, муж за ней.
— Ей-богу, — кричал он, догоняя её, — сошла с ума баба! Стой, стой! Куда ты, голова твоя дурная.
Они пробежали мимо Павла. Он отвернулся, чтобы не узнали.
Поспешил поскорее скрыться в переулке.
Где-то вдалеке послышались выстрелы. Павлу стало страшно. Он с облегчением вздохнул, когда истошный крик ещё долго был слышен.
— Слава Богу, жива… — прошептал Павел и согнувшись пошёл по переулку.
На главной улице примкнул к небольшой группе нищих.
Продолжение тут
