На вторые сутки, кое-как оклемавшись, он позвонил жене, зная, что она на работе. Думал, обрадуется, услышав его, но нежности в голосе не ощутил. Прежде Ксения всегда откликалась живо и радостно, а сейчас, услышав его голос, показалась совсем убитой, будто разговор с мужем в тягость. От этой тревожной новости подумалось, что она завела кого-то, и теперь муж её совсем не радовал, тем более что Семён, по сути, бросил и, понятно, ожидать от жены счастливого придыхания в голосе не приходилось. Так что какой-то жгучей обиды на её равнодушие не было, и когда она сказала, что отец находится в клинике, ничего не изменилось в его душе.
Вы читаете окончание публикации. Начало здесь
‒ Ты-то где?
‒ В госпитале, в Ростове…
‒ Ой, что с тобой? Давно лежишь?
‒ Несколько дней с ранением в голень, много крови потерял, слабость есть…
‒ Как же ты так?
‒ Когда стреляют, бывает и хуже…
Жена вдруг переменила голос:
‒ Надо было раньше думать. А то герой выискался. Сбежал из дома, и где он, что с ним ‒ гадай жена… И когда теперь домой?
‒ Недели две-три проторчу. Врач говорит, что какой-то нерв разбит, от этого нога малоподвижная. Ещё одну операцию будут делать: искать нерв и сшивать его. Надо будет потом реабилитацию проходить: прогревания, массаж и всё такое… Что молчишь?
‒ Думаю, ‒ не сразу отозвалась жена. ‒ Может, к тебе приехать, навестить?
‒ Не тот случай… Скоро сам появлюсь…
Ксения спросив о приезде, скорее, по инерции, окончательно охладев к мужу после его бегства. В последнее время она и не думала о нём из-за Максима, если жила у него третью неделю, неожиданно для себя проникнувшись нестерпимой любовью и оставив дочку на попечение матери, приезжая их навестить в выходной. И теперь, услышав о скором возвращении мужа, она не знала, как быть, что ему говорить, когда он вернётся. А если говорить всерьёз, то только не сейчас, когда это выглядело бы подло и по-предательски мерзко, потому что не всякую правду можно сказать больному человеку. И когда так подумала, то и голос изменился, сделался таким, каким был всегда:
‒ Приезжай скорей, будем с Виолкой ждать!
‒ Долго ждать не придётся, целую тебя, а ты поцелуй за меня дочурку!
Через несколько дней Ксения поехала домой навестить дочку, ей об отце ничего пока говорить не стала, чтобы не выслушивать вопросы, на которые сама пока не знала ответов. Матери же, конечно же, рассказала. Маргарита, услышав о зяте, воскликнула, укорила дочь:
‒ А то сбежал, сбежал?! Вот и нашёлся ‒ сам позвонил, о дочке спрашивал. Радуйся!
‒ Не знаю, мам, что делать из-за Максима? Прикипела к нему, будто заново родилась. Он мне сперва казался недотёпой, а потом поняла его душу и пропиталась его энергией.
‒ Как это понять?
‒ Счастлива, мам, я с ним. По-женски счастлива!
‒ У него, наверное, медовый месяц с тобой?! Покувыркается-покувыркается и охладеет. У мужиков бывает так. Надоедает одна, за другой тащатся!
‒ Вот об этом ничего не могу сказать, а то, что есть, меня устраивает.
‒ «Устраивает» её! Ты хотя бы думаешь, что говоришь-то? А Виолке совсем забыла, телячий задор навалился?!
‒ Если всё сложится, её к себе возьмём.
‒ Ой, как далеко заглядываешь-то? Какие планы грандиозные!
‒ Как дела у отца?
‒ Кто мне что говорит… «Проводится лечение…» ‒ вот и весь сказ!
О Германе Михайловиче, его болезни они говорили спокойно, как и о Максиме, и Ксения поняла, что мать согласилась с ней, приняла её сторону, поэтому и в разговоре пропал оттенок раздражённости. Они вновь стали мамой и дочкой в лучшем понимании этого определения, и Ксения, когда уезжала, обняла её:
‒ Люблю тебя, мам!
***
О многом передумал Семён в госпитале. Настроением он себя не баловал, да и причин не было, если стопа оставалась малоподвижной, отвисшей, и он ждал новой операции. И вот наконец-то обрадовали. Лечащий врач, майор медицинской службы, по-мальчишески коротко подстриженный, насмешливый не в меру, шепнул:
‒ Готовься завтра к бою… ‒ И пояснил: ‒ Будем нерв шить. Думаю, всё пройдёт нормально, и будешь ты в скором времени на танцульках с дамами отплясывать!
Семён улыбнулся:
‒ Хотелось бы…
Дождавшись операции, из-за анестезии он её не чувствовал, «замороженный» от поясницы до пяток, лишь только доносился стук и звон инструментов, команды врача… Семён чуть ли не заснул, и лежал, действительно закрыв глаза… К нему подошла медсестра, потормошила за плечо:
‒ Не спать, не спать…
Она отошла от него, а он, повинуясь её команде, лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок и мечтал о том времени, когда попадёт к жене и дочке, а потом съездит на несколько дней в посёлок к родителям. Обнимется с ними, расцелуется, выпьет с отцом по рюмашке, поговорит с мамой, расскажет ей что-нибудь о Виолке. Говорить будет много, но ничего ‒ о Донбассе, а если всё-таки к тому времени будет хромать, скажет, что попал в аварию, чтобы не жечь родительские сердца испугом. Потом пройдётся по родной улице, постоит на берегу речки, посмотрит на стрекоз и покормит диких утят хлебом… От приятных мечтаний он расслабился, забыл об операции и, как показалось, действительно задремал, а открыл глаза от голоса хирурга:
‒ Просыпайся, братец-кролик, пошли в футбол играть!
Семён промолчал, начал озираться. Потом ему помогли сесть, врач спросил о самочувствии, а Семён, сказав «нормально», попытался встать на ноги, но тот предостерёг:
‒ Отставить! ‒ И обратился к медсестре: ‒ На каталку его!
Вскоре в палату пришла нянечка с тележкой, начала раздавать обед, но его предупредила, поставив суп и макароны с котлетой на тумбочку:
‒ Не торопись обедать, пока анастезия держится… Вот пройдёт, тогда можешь немного поклевать.
К еде он действительно не притронулся, но компот выпил и вдруг вспотел, завалился на подушку. Вечером, когда и от ужина отказался, дежурный врач назначил обезболивающий укол, так как нога начала по-настоящему болеть. После этого он кое-как заснул, а проснулся под утро раньше всех от голода и еле дождался завтрака.
***
Через несколько дней Семён ходил на костылях по коридору, а через неделю, после массажей и физиотерапии, ему сделали рентген стопы, распеленали её, и он замечал, что стопа не отвисает ‒ и радость от этого разливалась по душе необыкновенная.
Вскоре его выписали, наградили на дорогу тростью для страховки, и после суток, проведённых в поезде, он сошёл на перрон в своём городе. Удивило, что все встречные люди вполне обычные, будто ничего не знают о событиях на Украине, будто им не до чего нет дела. В Ростове он часто встречал хмурых военных ‒ там совсем иная картина, иная жизнь.
Его никто не встречал, потому что никому не сообщил о возвращении, решив, если уж уехал почти тайно, то так же и прибыть должен, и нечего прилюдно нюни распускать. И вообще: как только увидит жену, то сразу повинится перед ней.
Он доехал на такси, купил пять роз для жены и вскоре стоял перед квартирой. Позвонил в дверь, так как ключи давно потерял, и наполнился тревожным ожиданием, опираясь на трость. Из-за двери вкусно пахло пирожками, он вспомнил, что сегодня воскресенье, все должны быть дома, и ему по-настоящему захотелось увидеть Ксению: поцеловать, прижаться к ней и почувствовать рядом. И он словно знал, что она его встретит. Открыла дверь на его звонок, увидев Семёна, удивлённо улыбнулась и отступила назад, пропуская в квартиру. Они обнялись, но не пылко, это ему не понравилось, и он сказал обиженно:
‒ А вот и я! Не ждала?!
‒ Ждала-ждала, ‒ отговорилась Ксения и крикнула, отложив подаренные цветы:
‒ Виола, иди посмотри, кто приехал?!
Тотчас из комнат пулей выскочила пушистая ‒ вся в деда ‒ дочурка и, спутав льняные волосы, повисла на шее у отца, а когда нацеловалась с ним, то укорила мать:
‒ Вот, мамочка, а ты говорила, что он не приедет…
‒ Ну, и врушка ты стала, доча!
‒ Нет, не врушка! ‒ и прищёлкнула языком.
На шум в прихожей выглянула Маргарита:
‒ Ну, здравствуй, мо́лодец! Живой, здоровый! А то мы уж тут все испереживались! Как доехал? Что с ногой?
‒ Поезд довёз! Вторую операцию делали. Как видите, сам добрался. Немного прихрамываю, конечно. Но динамика восстановления положительная. Так что всё будет в порядке.
‒ Вот и хорошо… Иди в душ, а я пока обед соберу.
К тому времени, когда он осторожно вышел из ванной комнаты, стол в кухне был накрыт. Стояла бутылка вина, закуски.
‒ Извини, первого нет. За обедом доели.
Они все вместе выпили вина, перекусили, и тёща вдруг стала собираться с внучкой на улицу, со значением поглядывая на дочь и зятя, но более на него. Она явно хотела оставить их одних, и Семён это понял, оценил. Как только они ушли, то и Ксения начала собираться.
‒ Не понял? ‒ удивился Прибылой. ‒ Куда это?
‒ К подруге… Она сильно болеет, просила приехать, помочь ей надо.
‒ Надолго поедешь?
‒ До вечера, а, возможно, и на ночь останусь… Я тебя очень понимаю, да и сама соскучилась, вот завтра приеду, и вся ночь будет нашей. А чтобы ты не подумал бог знает что, этим можно заняться прямо сейчас, ведь мама неспроста Виолку увела.
‒ Мне почему-то казалось, что будет как-то по-иному. Но если есть такая необходимость, то езжай. Буду ждать.
‒ Не горюй! Сейчас всё сделаем…
Она подошла к нему, обняла, обдала теплом, а он почувствовал, что сдерживать себя не в силах. Похоже, и она загорелась: облокотилась о стол, слегка оглянулась:
‒ Я готова!
Всё произошло так быстро и постыдно, что потом он жалел, что поддался минутной слабости, уподобившись животному.
Через десять минут она глянула на часы в комнате:
‒ Ой, опаздываю… Подруге укол давно пора делать…
Хотя Прибылому было обидно отпускать жену, но, видя, как она торопливо собирается, не стал её удерживать, и ныть не стал, проводил до двери, поцеловал.
Через полчаса она позвонила, сказала чуть ли не рыдая:
‒ Сёмушка, дорогой, у меня не хватило сил сказать тебе всю правду… Прости за враньё. Не к подруге я еду, а к мужчине, уж извини ‒ полюбила, пока ты мотался на Донбасс. И ничего не могу с собой поделать.
***
Далее он слушать её не стал. Какое-то время сидел, ошарашенный, без движения, всё-таки раз за разом вспоминая слова Ксении, а потом достал из бара бутылку водки и, налив в бокал для вина, одним махом ‒ зло и радостно ‒ выпил, словно дождался сегодняшнего разговора, и вот он состоялся, и всё теперь в жизни изменится.
Захмелев, позвонил родителям, ничего не знавших о госпитале. Телефон взяла мама, удивилась:
‒ Вот и сынок долгожданный! Ну и как ты, где пропал, мы с отцом уж заждались?! Звонили несколько раз, не дозвонились… Сватья сказала, что ты срочно улетел в заграничную командировку.
‒ Мам, не переживай, всё хорошо! Я вернулся. На днях приеду!
Когда Маргарита пришла с прогулки, он, находясь в растерзанном состоянии, забыв о жене, даже обрадовался возможности побыть с дочкой до завтра, когда тёща поедет к мужу. В какой-то момент Маргарита вспомнила о дочери, спросила:
‒ А Ксюшка где?
Семён сперва промолчал, а потом всё рассказал, потому что не нашёл сил хранить это в себе. Маргарита же после откровений зятя, не могла понять, как с ним говорить, и зачем дочь всё рассказала: бабьей хитрости-то, что ли, нет совсем?! А от её глупости у них теперь всё по-серьёзному закрутится. И Семён хорош ‒ сразу в деревню собрался, птичек, что ли, давно не слышал?! Впрочем, у неё своих волнений хватало, и Маргарита оставила Семёна и на время забыла о молодых. Почему-то казалось: вот побесятся-побесятся и обломаются ‒ не они первые, не они последние.
На следующий день, собираясь к мужу, Маргарита вызвала такси, и пока шла до машины, чувствовала, как дрожат ноги. Никогда она не представляла, что попадёт в такую ситуацию. «Что случилось? Почему всё вдруг и резко изменилось? Муж в психиатрической, дочь загуляла, зять раненым вернулся? Зачем так резко поменялись люди? Или, может, они всегда такими были?! А теперь накрыли испытания, и все сразу раскрылись?!» Много было вопросов, и все они угнетали и создавали в душе растерянность ‒ жизнь рушилась на глазах.
Маргарита вернулась в полдень, но Семён обедать не собирался, о чём сразу сказал, указав на рюкзак в прихожей:
‒ Мы с Виолкой перекусили, так что она не голодная, а мне пора к родителям.
‒ Завтра бы утром и поехал!
‒ Сегодня вполне успею, езды-то на электричке два часа. Так что как раз к ужину попаду, обрадую предков.
‒ А на машине-то чего не едешь… Полтора месяца ждала в гараже?!
‒ Всё, отъездился… Ключи от машины, доверенность и техпаспорт на тумбочке…
‒ Семён, чего дуришь-то?! Ксюшка виновата, но она же повинилась, а повинную голову меч не сечёт!
‒ Сечёт, ещё как сечёт… Мне такая жена не нужна, да и все вы – тоже! Надоели!
И Маргарита отмахнулась:
‒ Езжай, герой ты наш, другого от тебя и ожидать не приходится…
Зять ушёл, а Маргарита прошла в спальню, легла на кровать и долго лежала, прижимая к себе плачущую внучку, хотела, но не могла собрать мысли в пучок.
Tags: Проза Project: Moloko Author: Пронский Владимир
Начало публикации здесь