– Николай Максимович, что делать с ребенком, который способный, но в техническом плане, например, не дотягивает, но у него есть эта любовь в душе, и стремление, и готовность работать?
– Смотрите, любая техника, что музыкальная, что балетная, что цирковая – это количество потраченных часов на тот или иной элемент. Мало того, допустим, у пианистов очень много зависит от размера рук. Иногда произведение написано так, что... а у человека не длинная кисть, а написано, простите, Рахманиновым, который обладал очень большим охватом клавиш. Но и это же можно переложить, но чтобы сыграть так, как это Рахманинов написал, надо потратить очень много часов для того, чтобы произведение звучало естественно.
И в балете то же самое. Попробую объяснить вам на фуэте. На самом деле фуэте, оно, конечно, дается от природы – это вестибулярный аппарат, но если вы хотите уже кого-то настропалить на это движение – это количество часов не просто исполнения этого движения, а исполнения очень многих движений – движений, которые приводят к исполнению фуэте. И точно так же абсолютно любого пассажа.
Я недавно вел программу «Сегодня вечером», мы записывали об удивительных людях, и там, конечно, мы вспоминали о наших выдающихся артистах тоже, и вот вспоминали Людмилу Зыкину. И как пошла фонограмма «Издалека долго...», я вот сижу и говорю: «У меня такое ощущение, что я встану и запою так же». Она так естественно поет!
Это касается любого гения. Мне всегда кажется – ой, а что тут такого сложного? Как закричал – только в ноты не попадаешь! А Каллас попадает. Образцова попадает снизу вверх моментально. А это дикое количество потраченных часов на репетициях.
Я еще маленький был, когда влюбился в Каллас. Очень смешно. Надеюсь вы знаете арию Розины. Когда «а-а-а!» и дальше «-ма» – боже, сколько певиц поет это «ма»! Спойте как Каллас. Попробуйте вот так сынтонировать и четыре раза в арии идет «ма», и она ни разу не повторяется, и она по-разному к этому «ма» подходит.
Понимаете, меня ребенком потрясло именно вот это место, потому что оно сыграно голосом, не просто... А есть еще видеоконцерты, где она «ма» сделала, а потом она так, а уже под финал выдает такое форте, что... Это «но» я вам сейчас покажу, какой у меня характер! Она не просто выпевала ноты, она характер играла. Любая техника, когда не получается, значит, надо посадить, привязать к стулу.
Вот в Гнесинке учится моя подруга Теона Контридзе. Она сейчас учится на продюсерском, и – замечательный рассказ про ее маму. Теона упала, будучи ребенком, она училась в музыкальной школе, и сломала копчик, сказала: «Мама, я не могу заниматься». Мама, добрая мама вырезала в стуле кружочек, посадила и сказала: «Доченька, нет никаких преград – играй!».
И полагалось играть по 6 часов, не вставая, а мама музыкантом была и в этом доме – нашем, почему я вам говорю про Тбилиси. В том классе общества (социальном), в котором выросли мы, нельзя было быть двоечником.
Она даже со сломанным копчиком шесть часов сидела у рояля, пока не добивалась того звучания, которое надо было, потому что учиться в музыкальной школе в Тбилиси по блату мы не могли! Там не принимали детей по блату. Там должны были быть дети только с результатом.