-Тимка! В Сухую балку рванём завтра? Воронцы расцветают.
Ромка покраснел. Тимка вдруг тоже почувствовал, что у него самого от какой-то тайной радости жаром полыхнули щёки… С Ромкой понятно: ему воронцы понадобились для Алёнки из 8-Б. А Тимка вспыхнул оттого, что если в школу пораньше прийти, когда в классе ещё никого не будет… и букет воронцов положить Дашке Стёжкиной на парту… Догадается она, или нет, – кто цветы положил?..
Тимка вздохнул:
-Не выйдет, Ромка. Завтра Олег, брат материн, приедет, – мать сказала, под рассаду надо грядки вскопать.
- По-твоему, мы с тобой без Олега грядки не вскопаем? До вечера – целая вечность!
Тимка подумал. А что!.. Мать с работы придёт, а грядки вскопаны. Обрадуется.
Грядки вскопали, ещё и уголь в сарай перенесли. Правда, последние вёдра под дождём носили, вымокли, – до нитки. Ну, и что, – не сахарные, не растаяли!
Вот только не успел Ромка домой вовремя смотаться, – Тимкина мать с работы вернулась. А с ней Роман встречаться не любил… Тимка, наверное, прав: чем-то всё-таки мать его похожа на ту женщину, чья тень мелькает у «Заперевальной»… У Ромки и сейчас мурашки пробежали по спине, – вспомнил, как там, в старой штольне, когда они с Тимкой спустились уже глубоко, и вдруг снова стала проваливаться земля под ногами, и что-то посыпалось сверху, – женщина эта… ну, тень её, откуда-то взялась прямо перед ними и подняла вверх ладонь… Так и Тимкина мать, казалось Ромке, своим усталым и строгим взглядом запросто может остановить, если их с Тимкой куда-то не туда несёт…
Ромка встряхнул промокшими волосами, кивнул Тимке:
- Давай. Побегу я.
Маленькая и будто бы лёгкая тёти-Верина ладонь властно и твёрдо легла на Ромкино плечо. В отличие от тени, Тимкина мать ещё и разговаривала:
- И куда побежишь, – насквозь вымокший. Снимай футболку и штаны, я тебе дам сухую Тимкину рубаху. И брюки.
Ромка не знал, почему он тут же не убежал со двора, не понимал, почему слушается тётю Веру, – она вроде бы не ругалась, даже голос не повысила, но не послушать её было нельзя… Быстро – наверное, быстрее, чем солдаты в армии, – Ромка натянул сухую Тимкину одежду и тут же дал дёру со двора.
Воронцы и правда уже распускались по склонам Сухой балки. Ромка с Тимкой лежали на краю склона, смотрели, как крупные полураспустившиеся бутоны вспыхивают огоньками и сбегают вниз, к балке. Ромка вздохнул:
- Досталось тебе от матери, – за старую штольню?
Тимка почему-то задумался.
- Да так… Обошлось парой подзатыльников, – сам удивился. А потом, Ромка… Мать первый раз мне об этом рассказала. Что в ту ночь, когда на «Верхнекаменской» был выброс угля… когда батя мой погиб, – её, тень эту, тоже видели мужики в забое. Предупреждала она про выброс. А до конца смены немного больше часа оставалось, ну, и решили мужики, что доработают смену, успеют. Да и не очень верили, мать говорила,– времени много прошло…
Мальчишки сорвали несколько крупных цвктов, – надо было успеть к первому уроку. Ромка дождался Алёнку у школьного крыльца. Владик Семенцов шёл рядом с Алёной, хвастливо и уверенно размахивал руками. Увидел Перелыгина, высокомерно прищурился. Что-то там сострил, – насчёт двоечников из 7-Б... Зря старался, – ни Ромка, ни Алёна не расслышали его слов… Ромка протянул Алёнке цветы, неуклюже, чуть грубовато сказал:
- Тебе это.
Двинул плечом оторопевшего Семенцова, – Владик беспомощно взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. До звонка ещё оставалось время, и Ромка отправился на стадион.
А Тимка Сошников весь первый урок – была алгебра – не поднимал глаз от тетради. Не так уж, чтоб уравнения решал, – Тимке было не до линейных уравнений с двумя переменными, потому что Даше Стёжкиной тоже было не до линейных уравнений… А в конце урока на Тимкину парту лёг листочек в клеточку – с одним-единственным словом: спасибо. Ромка быстро взглянул на Дашу. Вместо того, чтобы записывать домашнее задание, Даша бережно поправляла в своей школьной сумке букет воронцов…
А Неля Алексеевна на каждой перемене в учительской горячо убеждала коллег:
– Вот что значит – всё своё время… – Неля Алексеевна подумала и решительно уточнила: – Всю свою жизнь отдавать чужим детям! – Возмущённо-плаксиво обратилась к Игорю Александровичу и Диане Васильевне: – Разве ж у нас остаётся время для своих детей!.. Из-за таких, как этот Перелыгин… И безотцовщина этот, Сошников!.. Вы слышали, что случилось с моей Вероникой? Из-за них!
Учителя занимались своими делами. Неля Алексеевна переводила взгляд с Игоря Александровича на Диану Васильевну: ну, хоть бы словом кто-то поддержал!!! Коллеги, называется!
- Это что же получается?! Перелыгин с Сошниковым лучше моей Вероники?
Игорь Александрович оторвал глаза от классного журнала, сдержанно и немногословно заметил:
- Получается, лучше.
… Надо было сбегать к Перелыгиным, – отнести Ромкину одёжку. Вера сама себе не признавалась, что оттягивает время, будто ждёт чего-то. Ромкину рубашку и брюки она выстирала в тот же вечер, когда мальчишки огород вскопали, а потом и уголь перетаскали в сарай. Вера знала, что надо отнести выглаженные брюки и рубашку, но ей так хотелось… хотелось подольше этого ждать, – что можно будет зайти к Михаилу… А потом решилась: мальчишки после уроков носятся где-то в степи, – рады, что контрольную по алгебре написали.
Михаил будто и не удивился, когда Вера вошла в комнату. На столе перед ним стояла ещё не начатая бутылка самогонки. Мишка предложил:
- Выпьешь со мной?
Вера присела за стол:
- А разве праздник какой, Михаил?
- А у меня, Вера… Теперь один сплошной праздник, – усмехнулся Михаил. – Мужики на смену, а мне… Только праздновать.
- А мне и в праздник не празднуется, Миша, – горько прошептала Вера. – Скоро четырнадцать лет…
Мишка положил свою ладонь на Верину руку. Почувствовал, как счастливо и благодарно дрогнули её пальчики в ответ на его простую ласку… Сколько ночей метался Мишка в их с Татьяной постели, как отчаянно берёг едва уловимый запах Таниных волос! Как надо было ему этими ночами ласкать Танюшу, – а она и не знала про эту нерастраченную Мишкину силу… Не знала, и не хотела знать, – не верила, боялась, что теперь, после травмы, у Мишки больше не будет этой бережной силы, что так нужна была им обоим, что делала их с Татьяной самыми счастливыми в мире… И решила, что надо просто всё оборвать, – сразу. Сейчас что-то больно отозвалось в Мишкиной груди… А он ещё хватался за свою неземную любовь к Танюше, не хотел соглашаться с тем, что любовь его уже давно стала просто воспоминанием…
Верины плечики вздрагивали, – как от холода. Мишке хотелось ласкать её, – не потому, что от её растрепавшихся волос и этих худеньких, безотрадных плечиков нём вдруг жарко вспыхнуло желание, – желание давно забытой, такой простой и необходимой радости… Ему хотелось своей лаской защитить её от той безысходной горечи, в которой она ему призналась:
- Скоро четырнадцать лет…
Ну, и согреть её, – чтоб плечики не вздрагивали… А Вера поднялась:
- Пойду я, Миша. Скоро мальчишки приедут. Ты убери бутылку, Ромка переживает.
Михаил тоже встал. Обнял Веру, а она вдруг прижалась к его груди:
- Оой, Миша!..
Вера – всегда такая строгая, неразговорчивая, что Мишка даже имени её не помнил, стеснялась, как девчонка-школьница… Останавливала его руки:
- Ой, Миша… Мишенька!..
И замирала от счастья, чувствовал Мишка, – от каждого его прикосновения… А он сдерживал своё желание, ласкал её медленно и долго-долго. Чтобы сладость эту забытую она пила маленькими глоточками… И сам замирал от счастья, от её робкой, стыдливой радости,– когда трогал губами её кругленькие твёрдые соски, а под его осторожной и сильной ладонью лепестками трепетала её нежность…
Потом она,– всё ещё стесняясь, но так желанно, – целовала его повлажневший лоб, как-то невесомо гладила ладонями его спину. А волосы её рассыпались, упали ниже пояса… И Мишка почему-то вспомнил, как был уже в полусознании, когда Любашина тень, тень шахтёрской жены, обещала ему не просто жизнь, а ещё и любовь… Он стремительно улетал в черноту и отчаянно хватался руками за веру,– что когда-нибудь он вернётся из этой немыслимой черноты, и рядом будет Таня. И, как тогда верил, что Таня будет рядом, – сколько бы он ни пробыл в этой черноте, так сейчас не верил в то, что тихое Любашино предсказание сбывается…
Михаил потянулся за сигаретами, закурил. А Вера пыталась удержать их счастье… может, услышать единственное, самое скупое, по-здешнему грубоватое слово, – про любовь… Наверное, поэтому решилась признаться:
- Боялась, что Татьяной меня назовёшь…
И застыла от его слов:
- Ты же не Татьяна…
Как-то бесцветно Вера попросила:
- Отвернись, Миш. Мне одеться надо.
… А в начале лета приехала Таня. Прошлась по комнатам, задумчиво улыбнулась:
- Будто вчера… Да, Миш?
Михаил равнодушно промолчал. Лишь мимолётно, на секунду, удивился: ему совсем не хотелось радоваться, что счастье сбывается… Да и не могло оно сбыться: Татьяна была рядом, а словно в какой-то пустоте.
- Миша! – Таня прижалась к его плечу: – А если – сначала… Всё – сначала…
- Нет.
- Нет?.. – Татьяна не поверила этому короткому, безразличному слову.
Мишка закурил.
- Ты даже не спросила, где Ромка… А он в восьмой перешёл.
- Я хотела… Но сначала – с тобой… О нас с тобой. Тебе здесь тяжело… одному.
- Я не один. Я с сыном.
- Мы можем быть все вместе, Миша… Ты же любишь меня.
- Нет. – Михаилу было легко от своего безразличия…
- Нет?..
- Я другую люблю, Таня.
- Ты… другую?..
- Люблю. И она полюбила меня, – не бритого и пьяного… Еле передвигающего ноги.
- Ты ходишь, почти как раньше!..
- Я ради неё хожу, Таня…
Михаил говорил то, что ему самому сейчас стало ясно.
- Роман будет приезжать к тебе. И ты привози свою малышку, – это же Ромкина сестра.
- Миша… Я люблю тебя…
- Любить, Тань, вдвоём надо. А у нас так и не получилось, – вдвоём любить.
…Забелел, засеребрился ковыль. В это время – в посёлке до сих пор помнили… – если встретишь тень Любаши, жены шахтёрской, может сбыться самое желанное счастье. Ромка с Тимкой лежали в шалаше-халабуде неподалёку от «Заперевальной». Ждали.
И она появилась, – колыхалась над ковыльными волнами, тоненькая, красивая. И распущенные длинные волны развевались под неслышным ветерком… Ромка счастливо прошептал:
- Тимка!..Видишь?..
Тимка молчал. Потому что рядом появилась ещё одна тень, – тоже красивая… И сильная.
Тимка вздохнул:
- Мать моя это.
Ромка всмотрелся, замер…
- И батя мой.
… Новый директор шахтоуправления – отец Алёнки Тимофеевой – зашёл к Перелыгиным. По-здешнему поставил на стол бутылку самогонки:
- Давай, Михаил… По пять капель, – разговор серьёзный есть.
Вера быстро собрала на стол, присела. Павел Петрович улыбнулся:
-Ещё одного ученика потянешь, Вера? – Серьёзно объяснил: – Нам нужен горный диспетчер. Должность эта – для Михаила: он же каждый метр в шахте знает.
А когда у Перелыгиных родились девчонки-двойняшки, Ромка с Тимкой назвали одну из сестёр Любашей… Ну, а другую – ясно, Надеждой: раз мать – Вера, то надо, чтоб и Надежда с Любовью были.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Навигация по каналу «Полевые цветы»