Сегодня, друзья, перед вами история, которую мне рассказала наша читательница в ответ на запрос о позитивных педагогических историях. Правда, добрая часть часового интервью всё равно была о негативном опыте. В том и состояла позитивная история, что она о настоящем педагоге, который получил отравленный травлей класс, но смог его вылечить. Пусть не до конца. Героиня признаётся, что совсем дружными, какими бывают классы, в которых нет этой заразы, они так и не стали. Однако каждый получил своё право на безопасность в школе. Меня часто спрашивают учителя, сколько времени занимает лечение класса от травли и агрессии? У всех по-разному. Вот в этой истории ушло два года. И ещё ушла одна девочка, которой пришлось на собственной шкуре почувствовать всю «прелесть» класса, жившего три года в состоянии разделения на хороших и плохих, звёзд и изгоев.
Случилось это в маленьком российском городе. В 1983 году я попала в экспериментальную школу, а в рамках этой школы ещё и в экспериментальный первый класс для шестилеток. Все хотели попасть именно в этот класс, у родителей было мнение, что это станет гарантом успешности. В итоге класс оказался забит под завязку ещё в июне. Мои родители припозднились, я была по счёту тридцать третья. И последняя. Учительница очень не хотела брать больше 30 человек. Но я этих подробностей не знала, я очень хотела в школу. Уже позже мама, вспоминая мою школу, обмолвилась, что учительница злилась с того самого дня, как меня записали.
Я сидела на предпоследней парте, а на первой парте сидели двое ребят, назовём их Таня и Андрей. Я бы не сказала, что они были отсталые или трудные. Но учительница постоянно их подтравливала. Они всё время всё делали не так. Андрея она могла взять за волосы и бить головой об парту. Как-то я встала прямо на уроке и сказала, что так нельзя. С этого момента я тоже стала «плохишом».
Как-то раз мама мыла меня в душе перед сном и увидела на спине длинные багровые полосы. Она спросила: «Что это?» «Учительница брала меня за шкирку и подняла со стула». У неё были длинные ногти, видимо, когда она меня поднимала, она провела по спине этими ногтями. Мама спросила: «А за что?» «Я слушала урок и рисовала». Я и сейчас, когда что-то внимательно слушаю, всегда рисую. Я так лучше запоминаю. После этого мама ещё не раз находила на мне синяки. Учительница была любительницей дёрнуть и потащить, схватить за руку. Мама каждый раз ходила в школу и ругалась с директором. В какой-то момент, по словам мамы, ей сделали выговор за рукоприкладство. Она перестала меня трогать, но начала гнобить психологически.
Мне всегда занижали оценки. Если вы меня спросите, откуда я это знаю, как могу объективно судить, дети всегда это знают. Помню, как однажды выучила наизусть таблицу умножения. Нам давали красивые вырезанные пятёрки. А мне ни разу. Мне так хотелось принести и показать её родителям. Я знала таблицу идеально. Я всё ответила, как и остальные, кому поставили пятёрки. Но по итогу учительница сказала: «Садись, четыре». Я опешила: «А почему четыре? Я же всё ответила». Объяснение было таким: «Ты слишком медленно отвечала». Я поняла, что повлиять на результат невозможно, что я никак не могу это контролировать.
Ещё сильнее, чем мне, Тане и Андрею, доставалось Диме. Он сидел на самой последней парте. У него ещё фамилия была, способствующая дразнилкам, Пупков. У него не было папы, а мама очень мало получала и брала дополнительные смены. Ей некогда было с ним делать уроки. Дима отставал. Учительница называла его глупым, постоянно задавала вопросы в стиле: «Ты ничего не понимаешь, что ты вообще делаешь в школе?» Весь класс считал его прокажённым.
Учительница очень часто отмечала нашу неуспешность (нас четверых) перед всем классом. Класс был поделён на октябрятские звёздочки. Все звёздочки копили свои пятёрки в виде вырезанных звёзд и приклеивали их в специальное место. Результаты всех звёздочек были видны. Про нас постоянно говорилось: «Смотрите, а вот эти двоечники (дальше назывались четыре фамилии), они плохие, плохо учатся, у них нет ни одной пятёрки, они тянут ваши звёздочки назад». Довольно быстро дети в классе поняли посыл. Нас четверых сначала травили одни мальчишки, потом присоединились и девочки. Ничего криминального не было. Но постоянно кто-то мог пнуть, толкнуть, обозвать. Ты всё время чувствовал накалённую обстановку. Могли просто отвернуться в ответ на твой вопрос, похихикать за спиной. Никто не брал нас за руку. Мы были «грязные», «вонючки».
Ближе к третьему классу напряжение наросло до такой степени, что ко мне на перемене подошли четыре одноклассника, три мальчика и одна девочка. Я даже не считала их своими врагами и не ожидала от них ничего страшного. Они хорошо учились и были очень идейные. Они сказали: «Ты нас уже всех достала. Ты нас позоришь. Мы решили после уроков тебя побить, чтобы ты исправилась». Меня никогда никто в жизни не бил. Я очень испугалась и после уроков убежала прятаться в холле за большой дверью. Там рядом сидели две девочки, я даже считала их подружками. Они видели, куда я спряталась, я, конечно, попросила их не говорить. Но когда четвёрка прибежала за мной, они словами не сказали, но знаками показали моё место. Я была в шоке, я не ожидала этого от подруг. Дальше были гонки. Мы бегали по всей школе, по младшей, по старшей. Благо, я была очень спортивная. Они меня не догнали и устали. Ушли домой. Я до сих пор помню этот животный страх. Очень долго ещё боялась ходить в школу. Я все три года просила родителей перевести меня хоть куда-нибудь. Но считалось, что я учусь в сильной школе и что я, видимо, должна это преодолеть.
В конце третьего класса учительница устроила голосование, кто достоин стать пионером. Перед тем как голосовать, она каждому давала характеристику. Я так сильно хотела стать пионером. В пионеры принимали на Красной площади. Это было торжественное событие.
Я прониклась этой идеологией. Делала всё, что могла, ходила к бабушкам, участвовала во всех активностях. Я очень старалась и была уверена, что я достойна. Понятное дело, мне и Диме дали ужасные характеристики. Про меня было сказано: «Она плохая девочка, не учится, всё время рисует на уроке, не слушается, тянет всех назад. Как вы думаете, она достойна стать пионером?» За меня проголосовала одна моя подруга. И всё. Я не понимала, как такое возможно. При чём тут учёба, если я хороший человек? Интересно, что Таню и Андрея она охарактеризовала получше. При том, что они были двоечниками. Но они смирились. Она просто ставила и ставила им двойки. А я постоянно задавала вопросы: «Почему?», «За что?», сопротивлялась. У меня были тройки и четвёрки, но в пионеры не приняли. Как и Диму. Он тоже не был полным двоечником. Несмотря на огромное давление учительницы, он писал работы на тройки. Но за него тоже никто не проголосовал.
Я сильно плакала. Это был удар. Я никак не могла понять, что со мной не так. Почему меня хотят побить, от меня отворачиваются, в пионеры не принимают? Надо что-то в себе менять. Но что менять? Непонятно. Я тогда ещё не знала, что причина может быть совсем не в тебе.
Потом было лето. Я пыталась за каникулы забыть весь этот ужас. Тем более что во всех остальных местах я была вполне успешна и популярна, в музыкальной школе, в компании во дворе. За лето я оттаяла. Но и разозлилась. Слёзы сменились на такие мысли: «Ах, вы не приняли меня в пионеры! Значит, мне это и не нужно!» Пришла 1 сентября гордо без галстука с октябрятским значком. Дима пришёл также. Мы с ним посмеялись, решили, что нам повезло. Нам не надо по утрам галстуки гладить.
Потом мы пошли в класс. Зашла наша новая учительница. Классная. Она оглядела класс, увидела меня и Диму и изменилась в лице. Она даже не поняла: «Как это? Вы что, галстуки погладить забыли?» А мы, честно глядя в глаза, признались, что мы не пионеры. Она была в шоке. Как такое возможно?
Дальше она развила бурную деятельность по принятию нас в пионеры. Мы даже поначалу сопротивлялись. Она устроила разгром у директора. В итоге ради нас с Димой было собрано срочное общешкольное собрание по принятию нас двоих в пионеры.
Дальше учительница увидела, что травят изгоев. Она начала нас усиленно хвалить. В особенности Диму. Если честно, даже у меня было к нему брезгливое отношение. Стигма «вонючки» настолько прилипла. Похвалы были не просто так, за дело. Она преподавала математику, а Дима хорошо справлялся. «О, Дима с первого раза решил!» «А Дима-то быстрее всех!» Дима начал меняться на глазах. У него загорелись глаза. Он начал стараться, делал ещё быстрее, ещё лучше, ещё аккуратнее. Он расцвёл, даже улыбался на математике. Раньше я его улыбок не видела.
Ещё она поговорила с другими учителями, нужно было искать сильные стороны у каждого изгоя по разным предметам. Андрей, например, в «началке» ко второму классу полностью потерял интерес к учёбе. Но он выразительно читал стихи. Его стала отмечать учительница по литературе. Что говорили мне, я уже не помню. Но постепенно класс оттаивал. С Димой начали разговаривать. Я уже не чувствовала агрессию. Со мной стали общаться те, кто никогда в жизни раньше бы не стал.
Полностью я смогла расслабиться только к шестому классу. Один год мы перепрыгнули, тогда как раз началась реформа. Процесс лечения нашего класса занял два года. Учительнице было очень тяжело вытащить нас из болота агрессии и насилия. Иногда я видела, что она плакала. Иногда она срывалась: «Как вы так можете?» Натерпелась она, конечно, с нами. Была проделана титаническая работа.
Поворотным моментом стала история с новенькой девочкой в шестом классе. Она приехала из Монголии и пришла к нам. Назовём её Алима. Она говорила по-русски, но, конечно, была непохожа на нас. Кроме национальных отличий, она была очень стеснительная, мало разговаривала, но при этом была очень открытая. Она принесла свой дневник, который для неё заполнили предыдущие одноклассники с пожеланиями и рисунками. Довольно быстро те дети, которые считались у нас крутыми по причине более богатых родителей, начали пускать про неё слухи, шушукаться за спиной. Одна из девочек решила собрать митинг протеста под эгидой «Пусть едет в свою Монголию». Ко мне тогда вернулся мой животный страх. Лестница, я бегу, четверо гонятся за мной, чтобы побить. Я рассказала Алиме про митинг. Та расплакалась. Я не знала, что ещё сделать.
Несколько раз митинги на переменах состоялись. Добрая половина класса приходила. Довольно быстро об этом узнала классная. Она собрала нас без Алимы. Такой расстроенной нашу учительницу я не видела ни до, ни после. Помню, она повторяла: «Вы же люди, как вы могли это сделать?» Она говорила нам, что Алима приехала в нашу страну, выучила наш язык, ей интересна наша культура, мы ей интересны. А мы вот так. Кто-то в классе плакал. Даже мне было стыдно, что я это допустила. Мне кажется, большинство ребят тогда всё поняли. Алима потом уехала и даже не хотела ни с кем переписываться. У неё осталась травма. Но больше никто никого не гнобил.
Через пару лет у меня попросила у меня прощения девочка, которая в составе четверых бежала за мной по школе, чтобы побить.
Комментарий автора канала
Как эксперт по травле, не могу не сказать, что описанный в истории метод выделения жертвы травли в коллективе в виде похвалы обычно не работает и обычно нами не рекомендуется. Обычно это красная тряпка для агрессоров. Работать с непопулярностью надо в ситуации непопулярности. В травле надо лечить травлю. Сначала всегда нужно лечить группу, учить их новым стратегиям коммуникации и сотрудничества. Я так понимаю, это интуитивно учитель тоже делала. Я ни в коем случае не предлагаю эту историю, как готовый алгоритм действий в травле. Если вы как учитель завтра начнёте в ситуации махровой травли выделять жертву, хвалить её, я вам не могу гарантировать, что это поможет. Я скорее предположу, что это усугубит. Статистика это подтверждает. Но каждая ситуация индивидуальна. Каждая история индивидуальна. Здесь это помогло, хоть и не без других действий учителя. Для меня важно, что эта история демонстрирует, что если взрослый, ответственный за безопасность детей, захочет, он даже такую запущенную болезнь группы может вылечить.
Неравнодушных педагогов и осознанных родителей я приглашаю в Телеграмм-канал «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу.
Книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно заказать тут.