Кто будет помогать матери, когда её выпишут из роддома, дяде Славе объяснил Ромкин крёстный. Крёстный приехал ранним утром, – дядя Слава ещё только собирался в своё РОВД. Без всегдашней форменной рубашки, в одной майке, – чтобы выглядеть этак по-домашнему, по-хозяйски, одним словом, – не спеша подошёл к калитке:
- Чем обязан?
Крёстный улыбнулся:
- Да ты не беспокойся, капитан. Я не к тебе. Крестника на лето к отцу заберу.
Дядя Слава сожалеюще развёл руками:
- Должен Вас огорчить, уважаемый: зря ехали… Время тратили… бензин. Мы на семейном совете решили, что мальчишка никуда не поедет. Он останется дома. Мы так решили. Видите ли...Моя жена скоро родит, и он должен будет помогать матери. Мы воспитываем мальчишку так, чтобы он помогал матери. Ну, а кто ж поможет матери… если не взрослый сын? – дядя Слава выразительно вздохнул, снова развёл руками.
- Как – кто поможет? – серьёзно, со скрытой насмешкой, подсказал дяде Славе крёстный. – Вот ты и поможешь, – как муж и как отец. Когда Татьяна Ромку родила, кум мой, Мишка Перелыгин, и купал кроху, и стирал, и по ночам вставал к малому… И Таньку на руках носил, – как мужик… муж и отец.
Дядя Слава возвысил голос:
- Я ещё раз повторяю, – в моих правилах воспитывать мальчишку так, чтобы он твёрдо знал: матери надо помогать!
Крёстный положил свою тяжёлую ладонь на дяди Славино плечо:
- Ты, капитан, трошки опоздал (трошки – диалектное, южнорусское слово, означает – немного, чуть-чуть, – примечание автора). Кум мой, Мишка, уже научил своего сына заботиться о матери. Тебе пока шо и не снилось, как надо заботиться о жене и о матери своего ребёнка… Догадываюсь, шо и Таньке такая забота уже и сниться перестала. Ну, так это ж теперь твоя проблема, капитан. Помогай. Заботься. Воспитывай, – теперь тебе будет, кого воспитывать. А Ромку батя воспитал. И дальше будет воспитывать. У тебя это, если честно сказать, пока не сильно хорошо получается.
Крёстный взял из Ромкиных рук дорожную сумку, кивнул:
- Назад садись, Роман.
Слегка толкнул плечом напрочь оторопевшего капитана. Дядя Слава отлетел к калитке… Крёстный завёл машину. Ромка оглянулся: от крыльца к дяде Славе спешила бабушка… Крёстный подмигнул Ромке:
- С виду ничего так… А на деле хлипкий какой-то. Я его легонько двинул, а он – аж к калитке…
Тёща заботливо отряхивала с капитановой майки что-то невидимое. Успокаивала Славика, возмущённо объясняла:
- Они там все такие. Видишь теперь, как Танюше приходилось жить в этой Малоизбенке… Не послушала мать, девчонкой неразумной была… По-своему сделала. Нахлебалась потом. И мальчишка такой же, – а какому ж ему быть: яблоко от яблони… Кровь, – она всё равно сказывается, как ни старайся, как ни воспитывай… А что уехал Ромка, – не расстраивайся. Татьяне с маленьким не до него будет. Лишние хлопоты: постирай за ним… да покорми, – три раза в день… да посуду вымой. Ещё и думай, по каким купырям его носит.
Славик медленно багровел:
- Не в этом дело, мама. Этот… этот хам… малоизбенский… и мальчишка ваш… Они через мой запрет перешагнули. Я сказал: никуда мальчишка не поедет, а он… крёстный этот ваш, по-своему распорядился. И мальчишка его послушал! А не меня! Я кормлю, учу… одеваю-обуваю. А мои слова, значит, вот так, – мимо ушей!
Тёща суетилась:
- Уехал и уехал. Сейчас о Танюше и о маленьком думать надо, – чтоб всё хорошо… Идём завтракать, Вячеслав Юрьевич. Не рви душу, у тебя и так работа нервная.
… Катя Иванцова, медсестра из шахтёрского медпункта, головой качала, тайком слёзы смахивала. Тихонько переговаривались с Анютой и Любашей:
- Ромке, сыночку своему, обещал же… Что до лета поднимется, – вспомнила Анюта Мишкины слова.
-Так он, Михаил, только и дышал ими, Татьяной да Ромкой, – вздохнула Любаша.
- Оой, девочки… – оглянулась на дверь Мишкиной комнаты Катя. – Я ж с врачом говорила… Сказал доктор, что в самом лучшем случае Михаил сможет сидеть, – в инвалидном кресле. А он – смотрите!.. – за стенку держится, и идёт.
-Ромку ждёт, – Анюта тоже вытерла слёзы. – Боюсь я только, чтоб пить Мишка не начал… Частенько моего к деду Пантелею посылает, я ж вижу… Ругаю Алёшку, а он только зыркает на меня угрюмо, – мол, что ты понимаешь… тяжело Мишке.
- Нелегко, – согласилась Любаша. – Было счастье. И в одночасье оборвалось, – один остался Михаил. Без Татьяны, без сына… Без шахты. Вижу, – душой изболелся… Посильнее будет, чем травма после аварии. На днях мы с Саней совсем поздно выбрались проведать Мишку. Он уже спал. Бутылки пустые под столом. А Мишка во сне по подушке головой мечется, Татьянино имя повторяет…
Сестра, Любаша, права была: от Мишкиного счастья, – что поднялся на ноги, что хоть так, за стенку держится, но ходит!.. – ощутимее, безжалостнее стала боль… Год назад хмурились врачи, на консилиумах даже друг от друга прятали глаза: нет. Вряд ли будет снова ходить этот совсем молодой шахтёр, рослый, красивый, – такой простой и сильной степной красотой… Хорошо, если через какое-то время сесть сумеет. Тогда – инвалидное кресло…
Мишка всё это знал. Потому и Танюшу не осуждал… А сейчас, когда заново учился ходить, сжималось Мишкино сердце от обиды и боли. Конечно, – целый год прошёл… Но – если бы подождала Танюша!.. Может, и быстрее поднялся бы… Может, и жили бы, как раньше…
И снова пили с Алёхой дедову самогонку, и снова ночь напролёт метался Мишка в постели… И радость – от того, что на ноги поднялся, – как-то незаметно угасала: хорошо, конечно… но нет рядом Танюши, и Ромку она забрала… и хочет, чтоб он к Славику привык. И в шахту больше никогда не спустишься, а там сейчас проходчики новые рельсы укладывают, и в транспортном штреке ленточный конвейер меняют, и всё это без него, горного мастера Михаила Перелыгина…
А когда Ромка приехал, – на целое лето, сказал кум Алёха Палеев, – Мишка счастливо почувствовал, что их дом, их с Таней и Ромкой дом опять стал любимым и светлым. Ромка раскладывал по полочкам шкафчика свои футболочки, а Михаил радовался, что помнит чистый мальчишеский запах Ромкиной одёжки. И даже показалось, что всё у них по-прежнему, что и Танюша сейчас войдёт… а весь прошедший год – лишь тягостный сон…
Ромка так обрадовался, что отец теперь поднимается с постели и занимается на своих тренажёрах, и уже ходит, – даже на кухню пришёл, когда обедали с крёстным и Анютой, – что Михаил словно только сейчас понял: да, он теперь и правда встаёт с постели. И, хоть совсем медленно, но всё равно ходит.
Батино хозяйство Ромка деловито осмотрел в первый же день. Серьёзно попросил Анюту:
- А можно, я сам буду готовить завтрак? Я умею. Даже обед умею.
Анюта прижала к себе мальчишку:
- Конечно, можно. – Спрятала улыбку: – А что ты умеешь?
- Картошку жарить умею. Суп с фрикадельками, – мы с батей такой суп варили, когда я ещё в четвёртом классе был. И посуду сам умею мыть.
Тут же прибежал Ромкин дружок, Тимка Сошников. А уже на следующее утро мальчишки угостили Анюту жареной картошкой с салатом из редиски и зелёного лука, – лук с редиской Тимка притащил со своего огорода.
- Как тебе удалось Ромку забрать? – спросил Михаил кума.
Алексей плечами пожал:
- Ромка молодец, – вещи заранее собрал. Вышел с сумкой, ну, и поехали мы с ним домой.
- И Татьяна с тёщей согласились? И…
- А его я и не спрашивал. И бабулю в этот раз не довелось увидеть.
Алёшка хмуро потёр ладонью лоб: в Мишкиных глазах будто какая-то надежда мелькнула… Так и есть, – чуть вздрогнул Мишкин голос:
- А… Татьяна?..
Кум потянулся за сигаретой, закурил. Видно, придётся рубануть по Мишкиной надежде…
- Выходила Татьяна. Поздоровалась. Ей, Мишка, рожать на днях.
Рожать?.. Михаил ошеломлённо молчал. Рожать… Танюше – рожать… Это так крепко было связано с их с Таней счастьем, когда они ждали Ромку… С его счастьем, – надеждой, когда он уговаривал Танюшу родить девочку… Таня говорила, что больше не хочет рожать. Мишка вспыхнул: ну, да… Таня теперь – жена другого… И это – уже навсегда, раз ей рожать… на днях.
Алексей глубоко затянулся,– будто понял, о чём подумал Михаил:
- Навсегда, Миш. Забыть её надо.
А потом, когда допоздна разговаривали с Ромкой, мальчишка вдруг нахмурил светлые бровки, а смотрел куда-то поверх батиной головы:
- Помнишь, бать… Мы с тобой просили её, чтоб она девочку родила. А она не захотела. А теперь у них с дядей Славой дочка родится.
Вроде совсем о другом говорили с Ромкой, – вспоминали, как щуку на Донце поймали… У Михаила горло сдавило: значит, всё это время болело Ромкино сердечко, – так же, как и у него самого болело… Своей отчаянной обидой Ромка подтвердил: навсегда…
… Вячеслав Юрьевич негромко чертыхнулся: в самом деле, что за хрень!.. Нет, Татьяне говорили, что дочка родится, но он, Славик, высокомерно усмехался: это мы ещё посмотрим!.. Должна же, в конце концов, какая-то справедливость быть!.. Люська девчонку родила, Настя эта, дурёха из Дальних Камышей, сразу двоих умудрилась… Был уверен, что Танька мальчишек умеет рожать. И – на тебе!.. Позвонили из роддома:
- Девочка.
От досады и разочарования Славик не слушал про вес и рост… А Ксюша, молодая акушерка, – с ней Славик договаривался, чтобы сразу позвонила ему, – настойчиво сказала:
- Вы зайдите, Вячеслав Юрьевич, в родильное отделение.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»