Я стал собираться, чтобы идти в больницу.
- Поешь, хотя бы, - сказала жена, - а то пропадаешь со своей работой сутками. Неизвестно где ешь, неизвестно где спишь!
"Как же мне с ней повезло! - думал я, усаживаясь за стол. - Действительно, надо поесть, а то опять неизвестно, когда домой вернусь. Сколько же у нее терпения?"
Я вышел на улицу. Солнце поднялось и светило ярко-ярко. Его свет отражался от белоснежных покровов, искрился и больно резал глаза. Вчерашней метелью с деревьев и кустов сдуло последние сухие листья. На голых ветках, громко и возмущённо чирикая, сидели воробьи.
"Ох, и снегу намело! - думал я пробираясь в сторону больницы. - Кое-как из двора вышел! Ещё бы воробьям не возмущаться - все кормёжные места замело!".
По центральной улице был проложен единственный широкий след от проехавшего автомобиля.
След этот вел в больницу, а возле самой больницы стоял огромный черный джип.
"Приехала",- подумал я.
В палате, где находился дед Костя, пахло дорогим парфюмом и мандаринами. Стояли пакеты с пелёнками, памперсами для взрослых и ещё какие-то средства ухода за тяжёлыми лежачими больными. Рядом с дедом Костей сидела женщина, примерно сорока пяти лет на вид.
- Здравствуйте, - обратился я к ней.
- Здравствуйте! Вы Дмитрий Леонидович? - сказала она и тут же спросила. - Где мы можем поговорить?
- У меня в кабинете.
Мы прошли в мой кабинет.
- Состояние вашего папы очень тяжёлое, сами видите. Мы, конечно же, делаем все возможное, но наша больница не рассчитана на ведение подобных больных, - говорил я. - Препараты, которые вы привезли, это, конечно, самые необходимые лекарства в плане лечения, но для того, чтобы точно распознать глубину поражения, необходима диагностика в областной неврологии. Опять же, сейчас ваш отец в остром периоде болезни, и транспортировка его на дальние расстояния может негативно сказаться на его и без того тяжёлом состоянии...
- Что же нам делать? - спросила она, глядя мне в глаза.
"Что делать?"
Хороший вопрос, черт его побери. Очень хороший вопрос.
Вот тут, я задался очень тяжёлым для себя выбором. Казалось бы, вот дочь больного, которая может организовать его транспортировку в областную больницу, где ему проведут и диагностику, и всевозможные консультации, и лечение. Больного заберут, я вздохну спокойно, избавившись от острой проблемы, да и санитарки тоже выдохнут наконец-то, ведь вся тяжесть ухода ложится на них. Но, с другой стороны, я прекрасно понимал, что дед Костя не доедет живым до места лечения. Я его уже вез ночью из дома в больницу, где он по дороге закатил мне судороги на фоне нарушения мозгового кровообращения. А ещё, мне не давала покоя мысль: даже если и доедет он до областной, то что от этого толку? Возьмут его на операцию? Конечно же, нет. Возраст-то какой? Да и не лечат, в основном, такие дела оперативно. Лечить будут лучше? Тоже, вряд ли. Будут применять те же самые препараты, что и мы. Ухаживать лучше будут? Вообще, сомневаюсь в этом. Тут его все знают и уважают, а там он будет обычным парализованным стариком, которого привезла богатая дочь. Да и бабушка Лизавета не сможет ехать за ним в такую даль-далёкую. Кто ей там поставит кровать в одной палате с дедом в областной-то больнице? Хотя, с другой стороны, дочь вполне себе может позволить платную палату, где и ухаживать за ними будут и лечить.
- Пойдёмте, - сказал я ей, - у него самого спросим: поедет или нет?
Дед Костя лежал с закрытыми глазами. Рядом неизменно сидела бабушка Лизавета и грустно смотрела на деда.
- Спит? - спросил я у бабушки.
- Нет. Просто глаза закрыл.
- Пап, - тихо сказала Людмила.
Отец открыл глаза.
- Давай я тебя в городскую больницу увезу?
Он слабо покачал головой и снова закрыл глаза.
- Он не хочет, - сказала бабушка Лизавета. - Не поедет. Я уже спрашивала...
Мне снова стало невыносимо тоскливо. Тоскливо от мучавшего меня вопроса: везти или или нет больного в область. Тоскливо от неопределенности родственников, которые всё ещё верят в благополучный исход. А больше всего, мне стало тоскливо от того, что я понял - он смирился. Дед Костя смирился с тем, что его жизнь заканчивается, поэтому выздоравливать он не намерен.
Все четыре долгих и беспощадных года войны, дед Костя постоянно сталкивался со смертью. Изо дня в день. Погибали товарищи, погибали враги, погибали мирные люди, а вот он сумел избежать подобной участи.
Дожил. Дожил до детей, дожил до внуков, дожил до пенсии. Пережил жену. Дети в жизни устроены. А главное, сейчас мир.
Можно и умереть спокойно.
...
Я вышел на лестничную площадку, выполняющую роль курилки.
Там, сидя на подоконнике, курил мужик, поступивший три дня назад с защемлением поясничного нерва. Мужик этот работал трактористом в бывшем совхозе. Когда его скрюченного просто внесли ко мне в кабинет, он стонал и гримасничал от любого движения.
Больно.
Когда я проверял у него симптомы натяжения мышц спины, то от боли он то беле́л, то багрове́л, стонал и покрывался испариной. А сейчас вот, стоит курит, как ни в чем не бывало.
Я молча курил, думал обо всем и ни о чём одновременно.
- Леонидыч, - обратился ко мне мужик, - тебе сколько лет-то?
Неожиданный вопрос. К чему это он спрашивает?
- А сколько дашь? - ответил я вопросом на вопрос.
- Ну.. , лет так, тридцать восемь...
- Двадцать три. - ответил я.
Мужик удивлённо уставился на меня, пытаясь разглядеть, не обманываю ли я его.
- Так ты это..., что ли, меня на десять лет младше? - недоуменно проговорил он. - Ничего себе...
Он молча докурил сигарету и, уходя из курилки, сказал:
- Спасибо тебе...
- За что? - спросил я.
- За всё...
Не знаю почему, но после такой немногословной беседы с почти незнакомым человеком, мне стало легче на душе. Появилась какая-то ясность, уверенность в том, что я делаю всё так, как и должен был делать. Я все делаю правильно. Да, результат моей работы не всегда бывает хорошим, многим приходится жертвовать, переживать и страдать по этому поводу. Что ж теперь поделать? Работа такая. Призвание. Судьба, в конце концов.
Для себя я решил, что уж если и суждено умереть деду Косте в ближайшее время, то уж пусть это будет здесь, недалеко от его дома, а рядом будет бабушка Лизавета и я, а не какая-нибудь платная сиделка, которая получит деньги за свою работу и тут же забудет, что был такой дед Костя-фронтовик.
...
- Дед Костя остаётся здесь, у нас, - сказал я Людмиле. - Будем стараться. Здесь и стены роднее и люди добрее.
Людмила смотрела на меня с пониманием и надеждой, но обнадёживать её я не собирался.
- Готовьтесь к худшему, - только и сказал я.
От этих слов она погрустнела, взор её сразу потускнел, она опустила глаза и спросила:
- Что я вам должна?
Я сначала вообще не понял, что она имеет ввиду, поэтому глупо спросил:
- В смысле?
- Сколько денег я вам должна? - спросила она, уже глядя мне в глаза.
"Что??? Какие деньги? Какие, к чертовой матери, деньги?!! - Мысли молотками застучали у меня в голове. - Я же сейчас, не то что про деньги не думаю, я даже про то, что мне снег надо во дворе и перед домом чистить не думаю. А она мне про деньги. Хотелось разругаться, но я сдержался:
- Нисколько.
- Ну, как так? - начала она. - Вы тут лечите, ухаживаете, должна же я вас как-то отблагодарить?... Может быть, санитарочкам доплату какую-нибудь сделаете? ...
Настроение мое из душевно-доверительного тут же перешло в холодно-стальное. Деньги она мне тут предлагает! Казалось бы, ей, в скором времени предстоит горе, к которому я, как ни крути, а всё-таки имею отношение. Она прекрасно понимает, что деньгами тут не помочь, но все равно предлагает! Да тот незнакомый мужик в курилке гораздо большую душевную пользу принес своей искренней словесной благодарностью, чем она своими деньгами!
Противно так стало на душе. Вроде бы, не давал я намека для предложения денег.
С другой стороны, зная зарплаты санитарок и ту работу, которую им приходится выполнять, ухаживая за лежачим больным, я подумал, что было бы неплохо, чтоб хоть какой-то стимул был у них.
- Вера Александровна! - позвал я старшую медсестру.
Зашла Вера Александровна. Она тоже очень часто приходила на работу в выходные дни.
- Людмила Константиновна желает материально простимулировать труд санитарок по уходу за Константином Григорьевичем, - обратился я к ней. - Если вы считаете, что это необходимо, то обсудите этот момент. Лекарства выдайте на пост медсестре, назначения в истории болезни я сделал. Я пойду домой, мне снег чистить надо. Вечером приду.
...
Снега во дворе было не то что много, а очень много. Нужно было вывозить его из двора на улицу. Ну, а что? Сделаю большую горку перед двором на радость дочкам и соседским ребятишкам. Прямо перед палисадником - пусть катаются себе на здоровье!
Из профлиста я сделал импровизированные сани-волокуши, для вывоза снега. Беда была ещё и в том, что ворота открывались внутрь, поэтому сначала мне предстояло несколько кубометров снега откинуть вглубь двора, чтобы стало возможным открыть ворота. Трудился физически весь остаток дня и весь следующий день. Горка получилась славная. В последующие дни, детский галдёж возле моего дома каждый день, до самой весны не смолкал до темноты.
...
- Дмитрий Леонидович, а вы почему от денег-то отказались? - спрашивала меня старшая медсестра Вера Александровна. - Вам что-ли деньги не нужны?
Было бы глупо отрицать, что деньги мне не нужны. Нужны конечно, только нужны они мне по-честному. Возьму я эти деньги, а дед все равно умрет, у меня и так со сном проблемы, так теперь ещё и с совестью проблемы будут.
- Нужны конечно, - ответил я. - Только не такие.
- Какие, "не такие"? - не понимая меня спросила она.
- Он умрёт. Понимаете? Дед Костя умрёт, - ответил я ей. - Я как дочери в глаза смотреть буду? Как я с совестью своей договариваться буду?
- Она оставила пять тысяч. Мы решили санитарочкам за каждую отработанную смену по пятьсот рублей выплачивать, - сказала Вера Александровна.
- Хорошо, - ответил я.
На тот момент моя зарплата на полторы ставки составляла 3650 (три тысячи шестьсот пятьдесят) рублей, причем целая ставка у меня была по тринадцатому разряду, как у заведующего отделением, а половина ставки была по восьмому разряду, как у фельдшера ФАПа. Учитывая это можно сказать, что неплохая добавка к зарплате появилась у санитарок.
...
Людмила уехала на следующий день вечером, сославшись на большие объемы работы. Понимаю. Про объемы работы мне можно было не рассказывать.
Дед Костя угасал с каждым днём. Отказывался есть, никак не реагировал на окружающих. На четвертый день после отъезда Людмилы, у него снова возникли судороги, которые мы кое-как купировали противосудорожным, потом он впал в кому и пробыл в ней сутки.
На следующий день перед обедом он пришел в сознание, ясным взглядом посмотрел на бабушку Лизавету и на меня. Через несколько минут он прикрыл глаза и тяжело задышал. Его судорожные неглубокие вдохи с каждым разом всё меньше и меньше поднимали его грудь и, наконец, его дыхание остановилось.
Я суетился вокруг него, пытался делать непрямой массаж сердца, устанавливал воздуховод. Медсестра по моей указке колола адреналин, подключала систему, "дышала" мешком Амбу.
Все было тщетно. Дед Костя умер.
Я вышел из палаты. В холле больницы на диване сидела бабушка Лизавета, которую я выгнал из палаты, когда начались реанимационные мероприятия. Она так же бесшумно плакала. Обняв её, рядом сидела Вера Александровна, гладила её по голове и тоже плакала.
- Корвалола накапайте! Обеим! - сказал я медсестре каким-то не своим голосом и вышел в курилку.
Тот же самый мужик стоял в курилке. Я присел на подоконник и закурил.
- Всё? - с горечью в голосе спросил он меня.
Я кивнул.
Мы молча докурили, потушили окурки.
- Если надо что-то помочь, организовать там... Яму на кладбище выкопать, или дорогу на кладбище расчистить..., ты это... скажи только.
Я ничего не сказал. Мне предстояло позвонить Людмиле и сообщить о смерти её отца.
...
Трубку долго не поднимали. Наконец она ответила.
- Людмила Константиновна, у меня плохие новости. Ваш отец умер полчаса назад, - выпалил я в телефонную трубку и, схватившись рукой за голову, приготовился слышать истерику. В трубке повисло молчание.
- Я поняла... - тихо ответила она. - Выезжаю.
...
В связи со своей постоянной занятостью, я не был на похоронах. Зато на похоронах была старшая медсестра Вера Александровна.
Когда она вернулась, то первым делом сказала мне:
- Вы "как в воду глядели", Дмитрий Леонидович. Хорошо, что денег у неё не взяли.
- Вы про что?
- Ну из тех пяти тысяч, что она оставила, осталось две с половиной тысячи. Я её спросила, что с оставшейся частью делать, так она сказала отдать обратно.
- Потраченные две с половиной обратно не потребовала? - спросил я.
- Нет. Но именно этого я и боялась.
...
Деда Костю похоронили в родном селе, на отделении имени "Ильича" рядом с его первой женой. Бабушка Лизавета осталась доживать свой век в их маленьком домике. А однажды она стала жертвой мошенников. Но это уже другая история.
-=КОНЕЦ=-
Не забудьте подписаться, чтобы не пропустить новые публикации, а так же активнее делитесь моими историями.
Берегите себя и будьте здоровы.
С уважением, фельдшер.