Перелет на аэродром вылета начали днем. А закончили через два часа ночью. На Кольском еще стояла полярная ночь.
Проверка документации и знаний запасных аэродромов была строже обычной. Карты были исчерчены линиями пеленгов от своих и зарубежных радиосредств. «Гармошка» карт в несколько метров уложена по маршруту. Набор карандашей и фломастеров, запасных бланков бортжурналов, графиков расчета топлива все ушло в штурманский портфель, разбухший как подушка. Оружие получено и сложено в специальный чемоданчик под ответственность оператора. Помимо всего у меня томик Пушкина с Евгением Онегиным и две колоды пасьянсных карт (для души). Книга издана на Украине и мы иногда читаем перевод поэмы во второй ее части. Подарок сестры из Красноперекопска умещается в кармане куртки. Я не понимаю родственный России язык. Но нам нравится узнавать новые выражения, иногда и они веселят.
Вылет назначен на 24 часа. Холод 20 градусов, мы немного мерзнем в белых комбинезонах, хорошо, что меховые куртки спасают при переходах по территории гарнизона.
Ночной взлет всегда особенный. Дни, может быть, и бывают похожими друг на друга, а вот ночи никогда. Подсвет рулежной и взлетной полосы достаточен для руления. Если посмотреть вверх, то сплошная темнота настолько плотная, что кажется реальной преградой.
На исполнительном старте, перед самым взлетом самолета, вспыхивают огни прожекторов, с машин за пределами полосы. Электрическая дуга, отраженная метровым параболическим зеркалом, освещает всю трехкилометровую полосу.
Ведущий экипаж уже доложил об отходе. Наша машина дрожит от мощности шестидесяти тысяч лошадиных сил.
Скорость быстро растет, и вот уже машина в воздухе. Прожектора на земле и на самолете гаснут.
В кабине темно. Ультрафиолетового подсвета приборов хватает для работы. Никаких команд, пока летчики не доложат, что закрылки, шасси убраны. Вот уже скорость 500, можно выполнять разворот на курс следования.
На высоте 600 входим в облака. Нигде ни одного огонька. Даже свои фары включать нельзя, облачность, как огромный экран мгновенно ослепит летчиков. У меня включены часы времени полета и секундомер. Кнопку полетного времени я нажму после посадки, а секундомером буду пользоваться весь полет.
Оператор включает локатор, по картинке на экране вывожу самолет на остров Кильдин. Дальше только море, на протяжении всего перелета. Группа занимает высоты, с учетом веса самолета и с учетом международных трасс. Наши высоты отличаются от них на 150 метров, этого достаточно, чтобы избежать столкновения. Вскоре выключаем систему опознавания, в нейтральных водах она не нужна. На всем пути мы не предполагаем встреч с нашими истребителями, их просто нет.
Полет строго на запад интересен тем, что ночь идет за нами. Сегодня у нас ночь будет длиться особенно долго. Встреча с рассветом ожидается за два часа до посадки. В экипаже нет лишних разговоров. Каждый занят своим делом и экономит силы.
Встречный, как всегда, ветер легко учитывается. Доплеровский измеритель работает безупречно. Пока все нормально. Мы определяем места кораблей, даем радиограммы. Сообщаем о погоде на маршруте, остатке топлива. Мой инструктор не вмешивается совершенно.
Он расположился удобно рядом с бортинженером и мешками с бортпайками на всю командировку. Я знаю, что перед посадкой он будет рядом, пока же «мы сами с усами». Немного об усах. Сколько я знаю своего штурмана эскадрильи, он всегда носил усы. Я тоже вынужден носить растительность на лице, потому что на фото в иностранном паспорте у меня просматриваются усики.
Командир эскадрильи подполковник Дешин меня частенько за них корил, называя их шерстью, но сбривать не заставляли из за фотографии. Командир полка в ведущем экипаже контролирует командира эскадрильи, так что в командировке мы будем под двойным контролем.
Истребители противника появляются неожиданно. Наши операторы радиоразведки уже несколько раз пропускают радиообмен наведения.
Потом мы узнаем, что они перешли на цифровую связь, и наш комплекс не может перехватить их разговор. Пока же командир недоволен:
- Что? Опять проспали? Выговаривает он операторам, те оправдываются, предполагая наведение по неизвестным нам каналам. Как бы ни было, истребители выполняют условный пуск ракет и уходят, не попрощавшись. В таких условиях вся надежда на оператора радиотехнической разведки, который определяет работу радиолокационных станций на побережье. Боря Мелиневский тут на «высоте». Он регулярно мне докладывает пеленги с берега.
Это дополнительные данные для определения своего места, главной заботы всех штурманов мира. Я иногда тоже выручаю его, сообщая о курсовом угле локаторов побережья. Радист докладывает о курсе нашего самолета и ждет от меня похвалы. Дело в том, что он наверно единственный в полку радист, способный ориентироваться по звездам. Когда- то Саня Барышником попросил научить его определять курс по полярной звезде и своей турельной пушечной установке. Простота расчетов его поразила. В редкие свободные минуты он приблизительно мог уже это сделать.
Иногда я его просил доложить видимость той или иной звезды для настройки ориентатора. Старая истина, что бесполезных знаний не бывает, подтверждалась.
После Фареро-Исландского рубежа группа идет вне досягаемости ПВО Англии. Ночь, как приклеенная, тащится за нами. Полярной звезды не видно, она за кормой самолета. Внизу уже нет облаков. Никакого отражения в океане, внизу темно. Когда то я читал, что отражение звезд в океане может помешать пространственному ориентированию. Ничего подобного. Видимо на наших высотах отражения звезд не видно. Кораблей тоже нет. Этапы маршрута, продолжительностью больше часа, утомляют однообразием. Больше от скуки, чем по необходимости я настраиваю звездно- солнечный ориентатор на пару выбранных светил. На экране осциллографа вспыхивает «луковица» захвата, и место самолета определяется с не плохой точностью.
- Чем это ты тут занимаешься? Инструктору надоело отдыхать, и он протиснулся в мою кабину.
- Да вот. По звездам определяю место самолета. Получается точнее чем с «Кометой».
- Оно тебе надо. Звездочет.
Ворчит начальник. Я молчу, потому что знаю, со звездами у нас работать не любят. Инструктор проверяет записи и вновь покидает мою кабину.
Мне передают бортпайки, бутерброды, термос с чаем. Я медленно жую, смотря на приборы. Часовая стрелка времени полета продолжает отсчитывать налет. Шкалы навигационной системы крутят километры медленно, и к счастью, безостановочно. Никаких посторонних мыслей.
Я уже привык, когда надо, управлять процессом мышления. Вначале работы это было самым трудным делом. Посторонние мысли, как нежелательные гости, иногда приходят но, не дождавшись открытия дверей, исчезают. Далеко справа остаются Азорские острова. Это предельная дальность с нашей территорией. Их не видно даже в локатор. А вот Канарские острова позволяют скорректировать свое место. Меня радует, что ошибка небольшая. Где-то далеко слева пески Сахары. Оттуда придет рассвет.
Узкая полоска света слева по полету, на востоке становится все ярче. Солнечные лучи нового дня освещают самолет. Внизу же по прежнему сумрачно.
Я отключаю режим «звезды», но по солнцу работать не собираюсь. Впереди уточнение времени выхода на аэродром, многократное определение места самолета, работа с неизвестными ранее ориентирами.
В кабине довольно прохладно, и когда мы переходим на снижение, то вместе с теплым Африканским воздухом нас окутывает туман.
Он мешает летчикам, вентиляторы не справляются. Плотная дымка внизу закрывает видимость. Ожидаемого «мильон на мильон» не предвидится. Так вот в чем особенность полетов здесь. Горячий воздух, пыль и марево на горизонте совсем как наши туманы.
Столица Гвинеи Конакри на берегу океана. Утренний бриз разрешает нам заход со стороны моря. Ведущий экипаж уже совершил посадку, и теперь, освободив полосу, помогает нам при заходе. Системы контроля снижения на этом аэродроме нет, и мы заходим, отсчитывая дальность до полосы по другим признакам. Километра за три я вижу полосу, она гораздо уже, чем на нашем аэродроме.
- 270, говорю я для записи на магнитофон, когда колеса касаются бетона. Тумана в кабине уже нет. Командир открывает форточку и тут же закрывает.
- Там жарко, говорит он сам себе, продолжая рулить. Нас встречают наши техники и несколько подростков негритят. Тринадцать часов тридцать пять минут полета закончены. Мы в Гвинее. Вся теплая одежда сложена в кабине. Чемодан с оружием опечатан и надежно спрятан. Сумка с бортпайками тоже хранится на самолете.
Мы в легких серых летных формах. Все насквозь продувается, даже туфли. По трапу спускаемся на Африканскую землю.
То что замечаний по работе техники нет, радует группу обслуживания. Секретные документы отвозятся на хранение к нашему руководителю полетов. Полетную документацию я беру с собой. Подростки подходят и протягивают руки:
- Сова, камарад.
Нас уже предупредили, что президент Гвинеи Секу Тура, объявил в стране равноправие рас. Каждый негр имеет право протянуть белому руку для пожатия. Мы жмем руки негритятам и тоже говорим,- Сова, камарад. Отказ пожать руку негру,- преступление. Но то, что слышим иной раз поражает.
-Работать надо….. мать!
Совершенно без акцента говорят подростки. Оказывается, наши матросы научили их так здороваться.
Автобус отвозит нас на берег океана. Небольшие, легкие домики называются виллами. Окна плотно закрыты шторами, конденционеры работают круглосуточно. Небольшой холл с биллиардным столом в центре домика. Мы располагаемся в комнатах, и отказываемся ехать на завтрак. У нас еще много еды, хранить ее негде. Один холодильник, на всех, забит бутылками с кипяченой водой. Другой экипаж уезжает в столовую, и мы остаемся одни. Стол накрыт. Командир разрешает достать из запасов две бутылки и разлить по стаканам по сто грамм.
- Штурман, какая здесь широта? Обращается он ко мне.
- Девять градусов северной широты. А что?
- На этой широте мы еще не пили. Всех с прибытием.
После водки и еды головная боль проходит. Мы не слышим, как возвращаются остальные. Они долго не могут угомониться. Наши две комнаты в безмолвии. Все спят.
К вечеру просыпаемся, и начинаем изучать окрестности. Океан у самых домиков. Прилив. Недалеко хижины местного населения. Домики, напоминающие беседки в средней полосе, покрыты пальмовыми листьями. Где то далеко слышится музыка. Она будет звучать до утра, танцы. Около домиков на лотках горки очищенных апельсинов. Магазин. Свет привлекает больших бабочек, они бьются в стекла.
По стенам пробегают желтые, под цвет краски, ящерицы. Гекконы. В сотне метров от домиков служебная территория, там сегодня кино. Идем «след в след» по тропинке.
Шаг влево или вправо опасен, змеи. Над деревьями, с криком напоминающим лай, носятся птицы. Летающие собаки.
После кинофильма возвращаемся так же осторожно. Ночное небо усыпано такими яркими звездами, что все засыпают меня вопросами, где какое созвездие. Впервые вижу небо без Полярной звезды, она у самого горизонта и ее не видно.
Пока ходили в кино, вода отошла от берега метров на триста. Отлив. Интересуюсь: - Где удобства? Мне отвечают: - На берегу. Потом вода все смоет.
В городе нет очистных сооружений. Стоки сбрасываются в океан. Мелководье и грязь на дне делают прибрежную воду настолько грязной, что купаться не хочется. К тому же весь берег в камнях, покрытыми разбитыми ракушками. Падать нельзя.
Мы приходим к мысли, что ничего хорошего здесь нет. Многие, кроме нашего экипажа, жалуются на головную боль. Доктор объясняет, что это акклиматизация, через два - три дня пройдет. Врач из нашей части Вытнов здесь тоже в командировке. Впереди двадцать дней Африканской жизни для летного состава.
Весь следующий день идет подготовка к полету на воздушную разведку в Южной Атлантике. Мой инструктор записывает допуск, сам переходит в экипаж Дешина штурманом корабля. Мне разрешается самостоятельно работать, контроль пройден. Маршрут рассчитывается до «ревущих сороковых». Карты были подготовлены заранее, расчеты не заняли много времени. К обеду мы уже прошли контроль готовности. От жары спасались на берегу. Ветер еще не сменился на вечерний бриз, и на берегу было жарко даже для меня.
Купаться среди острых кромок ракушечника было опасно. Несколько досок и большие листы пенопласта на берегу были, как будто специально приготовлены.
- А давайте сделаем плот, предложил командир.- И уйдем на чистую воду.
Через полчаса «плавсредство» было готово.
- Как назовем корабль? Возник вопрос перед отплытием.
-«Позор Кон-Тики». А Темьяновского Хеердалом или Туром, ему все равно.
Сооружение хорошо держалось на воде. Семь человек согласились плыть. Старший помощник капитана Прокопчик встал на вахту. «Капитан корабля» уселся на ящик «из под рома», закурил трубку.
- Штурман, курс?
- Зюйд - Вест.
Весел мы не сделали, попутный ветер быстро отогнал плот от берега. Одежду на берегу не оставил никто, негры за сохранность вещей не отвечали.
Меня обеспокоил слишком быстрый ход плота. Видимо дело было не только в ветре.
Вошедший в раж «старпом» вдруг столкнул командира в воду, и заявил:
- На корабле бунт, капитан низложен, поднять Роджер.
Темьяновский держался одной рукой за плот, вторая рука была занята трубкой.
- Молодец старпом. Я подобрался к Прокопчику.
Через секунду он барахтался в воде тоже.
- Всем за борт! Сволочи. Нас в океан относит. Я столкнул остальных и сам прыгнул в воду.
С трудом удалось остановить движение, и медленно, почти не заметно, мы поплыли к берегу. Целый час мы выгребали против течения отлива, и чертовски уставшие выбрались на сухой участок.
- Всем выговор, тебе благодарность, произнес командир, обращаясь ко мне.
- Командир, мои тапки. Голос радиста был безутешен.
- Что тапки? Повернулся в его сторону Анатолий.
- Утонули. Как теперь я буду ходить?
- Значит так. У тебя в самолете зимние ботинки есть?
- Есть.
- Будешь ходить в них. Еще вопросы есть? Вопросов нет. На ужин.
Проезжая через аэродром, радист достал свои меховые ботинки из самолета.
- В чем дело? Командир эскадрильи Дешин был, по обыкновению, строг. Что с обувью?
- Ноги мерзнут. Радист ляпнул, не подумав.
После ужина его в сторонку отвел врач. За полчаса беседы радист рассказал обо всей семье, Доктора интересовало все. Чем болели папа или мама, случались ли ампутации конечностей у кого либо из родственников. Как перенес эту и предыдущие зимы? Прапорщик окончательно запутался от расспросов. Он никак не мог понять интереса к своей персоне. В конце беседы медик, заговорщицки, кивнул на ботинки.
- А сейчас как? Не мерзнут.
- Сейчас не мерзнут. А что?
- Вот и прекрасненько. До конца командировки дотянем….потом видно будет.
На том и расстались.
- Штурман, обратился радист, - у тебя жена медик, что он ко мне пристал?
- А то, что диагноз тебе поставлен. Облитеррирующий эндортерит. Понял?
- Ничего не понял. Что это такое?
- Если еще ноги будут мерзнуть, то их просто отрежут. Болезнь такая. Помнишь кино «Белое солнце пустыни»? Так вот таможенника там артист играл уже без ног. Шутник.
Пришлось доктору, без подробностей, рассказать об утоплении летних тапок.
Вылет в семь утра означал подъем в четыре. Хмурый охранник у самолета чем то недоволен. Оказывается, их забыли сменить, и они голодные почти сутки. Один из часовых покинул пост и ушел домой. Переводчик наш интересуется, а почему этот не ушел. Худой негр говорит, что он настоящий революционер, а остальные не настоящие. «Настоящего революционера» сажают в автобус и везут в столовую. Мы проверяем двигатели, заправляем самолет на двенадцать часов полета. Полеты с аэродромов Африки разрешаются только в дневное время. По ночам на полосу выкатываются пустые бочки. Здесь боятся ночных десантов и переворотов.
Сумерки очень быстро переходят в день, это тоже особенность экваториальной местности. На предполетных указаниях удивляет отсутствие предполагаемых целей. Мы понимаем, что предстоит «свободная охота».
С интервалом в две минуты самолеты уходят в утреннее небо и занимают курс, строго на запад. Через полчаса точка разворота и новый курс, строго на юг. Облачности почти нет, внизу очень синий, цвет океана. На расстоянии около трехсот километров мы идем вдоль побережья.
- Штурмана, а почему я не слышу о результатах разведки? Вопрос командира обращен не только к нам, но отвечать мне.
- А здесь никого нет. Пусто- пусто. Даже рыбаков.
Командир не доволен. Он рекомендует повнимательнее осмотреть поверхность океана на максимальных дальностях. Мы понимаем, что это просто пожелание. К своему удивлению я вижу большую засветку как от авианосца. Правда ни одного сопутствующего признака нет. Тем не менее, мы докладываем ведущему группы о цели, и строим маневр для выхода на фотографирование. Километров за десять мы видим судно коричневого цвета, и с удивлением обнаруживаем огромное ржавое судно.
По кормовой надстройке понятно, что это танкер. Водоизмещение более ста тысяч тонн. Судно по самую ватерлинию раздвигает воду на огромных два длинных хвоста. Принадлежность судна определить не удается, флагов нет.
Прошло пять часов. Следующий поворотный пункт означает возврат на обратные курсы. Вновь в океане ни единой цели.
- Вот бы нас вчера унесло сюда, говорит «старпом». Никто бы не нашел.
- Это все Суецкий канал виноват. Вступает в разговор командир.- Вокруг Африки никто не ходит.
Операторы технических средств разведки откровенно скучают. Таких полетов на севере не бывает. Я проверяю работу радиостанций на островах. Удивляет дальность их действия, около тысячи километров. Пригодится.
За час до темноты выходим на аэродром посадки. Радиообмен на русском языке. С иностранными диспетчерами мы просто не держим связь, она нам не нужна.
При подходе к Конакри, нам сообщают, что ветер с моря, следовательно заход на посадку со стороны суши. Там, на удалении от полосы 25 километров гора высотой 1007 метров. Это реальная опасность, потому что высота круга гораздо ниже.
Ошибка в десять секунд может стоить всего, что у нас есть. Хорошо, что облака редки, и мы спокойно совершаем маневр и садимся на узкую зарубежную полосу.
Еще три таких полета, и мы готовимся на перелет домой.
За двое суток до перелета, мы едем на базар. Нам выданы деньги в местной валюте. За время командировки я стал своим человеком у местных ребят. Для общения переводчик был не нужен. Я брал записную книжку, и показывая на предмет, записывал название по гвинейски. Гвинейского языка, как такового на самом деле не было. Множество племен имели свои языки.
Наш район Бессияпорт говорил на своем наречии. С цифрами было легче. Арабские числа знали все, и через час я уже мог назвать цену, год, дату на местном диалекте. Дети искренне радовались моим успехам. Но больше всего их радовали конфеты из бортпайка, за что я получил замечание от командира группы. Мальчишки после школы шли к нашим домикам и сидели в ожидании, когда к ним выйдет Жак. Они мгновенно вычислили мое имя из разговоров, букву З заменили на Ж.
- Жак, кричали они,- бисквит, шоколад, бом-бом. Остальное время они играли в футбол, тряпичным мячиком.
Мужчины в поселке имели по несколько жен. Все занимались рыбной ловлей на челноках, выдолбленных из ствола дерева. Дополнительные поплавки увеличивали плавучесть. Паруса из самолетных чехлов, телефонные провода в качестве растяжек. На рыбалку они уходили еще ночью, возвращались вечером с попутным ветром.
Жены получали по рыбине на еду, самая молодая остальное. Детей было много. Все женщины ходили без верхней части одежды. Мы делали вид, что нас это совершенно не удивляет. В городе же полуголых не было. Множество детей и взрослых больны трахомой. Но на базар больные продавцы не допускались.
Кокосы, бананы, ананасы в изобилии лежали горами, прямо на земле. Многие продавцы цену говорили на русском языке. Набрав всего понемногу, мы уложили товар в самолет и были готовы к возвращению. Местное население видимо узнало о готовящемся уходе. Многочисленные торговцы сувенирами зачастили к нам. Но инструкции, полученные еще дома, запрещали такие товарно- денежные отношения.
Я с огромным огорчением отказался от скульптурного изображения голой девушки из черного дерева. Молодой негр просил за изделие мою рубашку. Но чего нельзя, того нельзя.
На берегу я подобрал кусочек африканского берега, усыпанный ракушками. Сувенир уместился на ладони. Хоть что- то на память.
Автобус стоит у входа. Оператор Мелиневский ждет когда все загрузятся и курит. В такую жару даже заядлые курильщики не отваживаются делать это в автобусе. Боря стоит спиной к двери и с ужасом видит как из под колес выползает огромная змея. Она, извиваясь и шипя уже между его ног. Неведомая сила поднимает сотню килограмм оператора и он спиной влетает в автобус. Все поражены трюком. Виновница исчезает в ближайших кустах. Кое кто не понял, что произошло, но «трюкач» не может объяснить. Он левой рукой показывает на кусты, а правой кистью изображает движение рыбы, показывая как она извивалась и мычит. Потом к нему возвращается способность говорить и через некоторое время он уже пытается даже шутить.
- Боря, а с чего ты взял, что это мамба?
- Я видел ее пасть. Черная… как смерть. Еще извивается… сука.
- А знаешь Боря, почему она на тебя не бросилась? Она тебя приняла за часть… автобуса.
Обратный перелет был наполовину дневной. Взлет днем и полет до проливной зоны был не труден. После прохода рубежа в Норвежское море началась старая история. Перехваты истребителей, работа всех береговых радаров, многочисленные цели быстро восстановили навыки. Радист крутился как белка в колесе. Наступившая ночь не позволяла снижение и облет, но об этом не жалел никто.
Остаток топлива для полета домой был недостаточен. Аэродром в Оленье встретил нас морозом и ветром. Все- таки февраль месяц.
Сутки отдыха пролетели во сне. 19 февраля еще один двухчасовой перелет и мы дома.
Больше всего заморским гостинцам радовались дети.
- Папа привез обезьянью еду. Ура. Это была высшая награда. Чеки Внешторгбанка предстояло еще получить. С учетом всех удержаний выходило по триста, четыреста рублей. На них можно было купить в специальном магазине какой ни будь дефицит. Однако для этого надо было ехать в Москву.