Назначение нового командира полка никого не удивило. Самым подготовленным и авторитетным летчиком в гарнизоне был подполковник Дубинский. В соседнем полку еще один «зам» был однокашником моего бывшего командира.
Когда прошел слух о назначении второго, то Николай Давыдович грустно заметил:
- Ну все, я отслужился.
Потом он рассказал, что на занятиях по физподготовке, еще в училище, было упражнение «переворот на кольцах». Когда однокашник повис вниз головой и ногами вверх, то спросил преподавателя.
- А что дальше?
Коробкин тут же подсказал.
- Отпусти руки.
Тот и отпустил. Упав на песок, кинулся в драку, еле разняли. Став посмешищем, затаил злобу. Когда же выяснилось, что командиром идет подполковник Дубинский, был доволен не только Коробкин. Разборы полетов перестали восприниматься как разносы. Больше человечности на фоне той же требовательности. Даже командиры эскадрилий стали роднее. Помощь в решении кадров с радистами пришла с неожиданной стороны. В армии ввели институт прапорщиков. Всем сверхсрочникам предложено было переоформить контракт. Особенностью были сроки контракта, не менее пяти лет. Звездочки на погонах были скорее моральным, нежели материальным стимулом. Процент прибавки к зарплатам, возможность получить квартиру сделали свое дело. Текучка кадров контрактников прекратилась.
На новый «учебно-боевой» год наш экипаж остался в прежнем составе. Полеты в районе аэродрома были закончены. Контрольный полет по маршруту остался позади. Экипаж стал считаться боеготовым. Неожиданно этот факт стал дополнительной нагрузкой.
Дело в том, что при тревоге время вылета зависело от быстроты прибытия на аэродром. Командование Авиации велосипед изобретать не стали. Пока весь состав собирается, получает оружие, задание, проверяет оборудование и заправляет самолеты, два экипажа из дежурных на аэродроме вылетают в первом эшелоне не разведку.
Разумеется, к дежурству допускались только боеготовые экипажи. Совпадение нашей готовности с началом дежурств и определило содержание первого приказа по полку.
На первое дежурство заступили два экипажа, и один из них был Василевского. Семь дней на аэродроме в профилактории, рядом с заправленными и проверенными самолетами были, в начале, не в тягость. Распределение по комнатам было добровольное.
Когда зачитали приказ о начале дежурства, командир полка сделал единственное предупреждение:
- Запрещается играть в карты и другие азартные игры.
Других азартных игр мы не знали, поэтому легко согласились с ограничением. Бильярдный стол, шахматы и шашки, волейбольная площадка не давали скучать. По вечерам «травили» анекдоты и случаи из жизни.
Помощник командира корабля, капитан Калашов В. Н (сокращенно КВН) без стеснения рассказал о своем пути в авиацию.
- Я, вообще-то, в летчики пошел из за девушки.
Как-то обмолвился он. Мы заинтересовались и выслушали полную версию «Истории любви».
- В школе мне нравилась одна девочка. Мы переходили из класса в класс, и она нравилась все больше и больше. Я ей, наверное, не очень. К выпуску она мало обращала внимания на меня.
Наблюдая за ней, сделал вывод, что девушке нравятся военные. После выпускного вечера она подала документы в пединститут, а я в военкомат.
Оренбургское училище летчиков, мне оказалось не по зубам. Экзамен по математике завалил. Чем я не понравился преподавателю не знаю.
В другое училище не поехал, а вернулся, и год отработал на заводе. На следующий год преподаватель меня узнал, заулыбался…. и вновь поставил двойку.
Обычно, «завалившие» экзамены сразу уезжали по домам. Я сдал все остальные экзамены на отлично и продолжал ходить, с принятыми, в столовую и на различные работы.
Внутри П- образного здания училища был сквер. За столиком играли в шахматы. Начальник училища в звании генерала играл с майором.
Я видел, что генерал выигрывает, и пытался подсказывать майору. Однако тот, по непонятной причине, не слушал и проиграл. Генерал развернул доску,- Садись, подсказчик, приказал он мне. Я легко выиграл первую партию. Шахматная школа в моем городе Баку была одной из сильнейших в Союзе. Вторую партию я свел на ничью, сознательно допустив ошибку. Генерал встал,
-МЫ ЕЩЕ СЫГРАЕМ … ПОТОМ.
- Наверно уже нет,- грустно заметил я.
- Почему?
- Да не принимают меня. Математику одному и тому преподавателю второй год не могу сдать.
- Кому именно?- я назвал фамилию.
- Завтра ко мне в кабинет в восемь тридцать.
Генерал ушел.
К математике я не готовился. Сходил в парикмахерскую и расстался с длинными волосами прически. Свои ботинки, на «манной каше», заменил на спортивные тапочки. Я стал похож на всех, потому что не собирался упускать свой шанс.
В кабинете генерала сидел «мой» преподаватель с билетами. Доложив о прибытии, как меня научил старшина, услышал.
- Бери билет и готовься.
Мне повезло, билет был легкий. Посидев немного за столом, больше для приличия, чем для подготовки, приступил к ответу. Математик спросил генерала.
- У Вас вопросы будут к абитуриенту? Начальник училища был занят бумагами и коротко ответил:
- Нет… Ставьте оценку. Потом ко мне,- Идите в роту к старшине.
Дальше по обычному сценарию. Училище закончил и теперь лежу на койке в профилактории рассказываю автобиографию.
- Самого главного то не рассказал. Что с девушкой стало?
Что с девушкой стало? Спросите у моей жены Светы.
- Они, что, знакомы?
- Очень даже близко. Это один и тот же человек. Все. Спать хочу.
Во время первых «ДС» питались в профилактории, но после обнаружения в борще червей отказались «принимать пищу». Командир полка вызвал командира базы, тот пытался оправдаться, что это капустные «червячечки» и даже съедобны.
Но мы ему напомнили, что на броненосце Потемкин с этого эпизода все началось. Тогда нас отвезли в столовую и, с тех пор маршрут стал повторяться три раза в день.
Жены лейтенантов иногда специально прибегали к нашему приезду, чтобы перекинуться парой слов с мужьями.
Закоренелый холостяк Василенко, мой оператор, гнусным голосом надзирателя тюрьмы кричал-«Свидание окончено» и автобус мчался на аэродром.
Когда дежурства стали повторяться через неделю, мы поняли тяжесть такой нагрузки.
Тяжело было и семьям и летному составу. Справедливости ради, надо признать, что дежурства сыграли свою роль в повышении боеготовности полка. Вылет же на поиск, терпящих бедствие, был оправдан в скором будущем.
Сигнал тревоги по утрам обычное дело. Так думало большинство летного состава и спокойно действовало по заранее отработанной схеме. Несколько десятков минут и мы на аэродроме. Необычным было, что два самолета из дежурных сил уже рулили в конец полосы. Взлет двух машин, солнечным утром, говорил о серьезности положения. На предполетных указаниях узнали, что в Атлантике терпит бедствие наша атомная подводная лодка.
В задачу полка входит ее поиск и наведение кораблей спасателей к месту лодки. В классе указаний стоит обычный громкоговоритель, подключенный к радиостанции.
Экипажи прошли участок на средних высотах, и перешли в набор высоты.
- Кабина не герметизируется. Раздался голос командира, ведущего экипажа.
С КДП прозвучало несколько рекомендаций. Ничего не помогло. Не работал наддув теплого и сжатого турбинами воздуха. Помимо недостатка давления в кабине, неприятным было падение температуры.
Стандарт уменьшения температуры, с высотой по шесть градусов на тысячу метров, работал безукоризненно. Все знали об этом. Знали так же и о том, что разгерметизация не является основанием для прекращения полета.
- Продолжайте выполнение задания, высота семь тысяч метров. Это распоряжение руководителя полетов.
Ясно было, что на средних высотах экипажи просто не дойдут до района поиска. Вторая пара самолетов готовилась к вылету, на случай если первые экипажи не найдут лодку. Но разрешения на взлет не давали по простой причине. Экипаж лодки регулярно выходил на связь, и в тот район уже шли корабли.
Через восемь часов полета наши экипажи прибыли в район. Лодку нашли сразу, по отметке на экране локатора. На малой высоте было видно несколько человек на рубке. Корабли навели на лодку, но никто не подходил к ней близко.
Непонятное поведение спасателей было объяснено много позже. Пока же экипажам поступил приказ возвращаться на базу.
Мы не знали еще о серьезности аварии, и всех занимал один вопрос. Как экипажу удалось выполнить задание в ледяной кабине, ведь по случаю лета, зимнюю одежду они не брали. Когда им надоели наши расспросы, один из летчиков не выдержал.
- Как, говорите, летели? А парашюты на что? Летели как куколки,…. в шелке. Стало ясно, почему метод не афишировался.
Распустить парашют в полете означало невозможность им воспользоваться при необходимости. И еще это означало нарушение инструкции
Вскоре из неофициальных источников мы узнали подробности трагедии на лодке. Выход из строя атомного реактора и гибель почти половины команды. Командир лодки не допустил спасателей на борт из за радиации. Остальное осталось простором догадок.
В официальной прессе ни слова. Все снимки лодки были изъяты вместе с пленками и отправлены в Москву. Вокруг эпизода создалась зона молчания. Даже на итоговом собрании в конце года, мы не услышали ничего об этом полете.
Новый уровень требований к летному составу был вызван новыми командирами и начальниками.
Наш новый начальник майор Гордеев К. Е. часто повторял:- До нас служили не дураки – поэтому ничего нового. Правда, придирчивость казалось мелочной, до тех пор, пока не привыкли. Бывший старший штурман полковник Дудин уже несколько лет возглавлял штурманскую службу Авиации Северного Флота. В своих полетах мы набирали для него статистические данные об ошибках работы навигационных систем. К нашему огорчению никаких закономерностей мы не обнаружили. Но мы же не писали кандидатскую на эту тему.
Все наши выпускники продолжали помогать друг другу. Хорошо, что среди нас были прошедшие школу фронтовой и транспортной авиации. Я частенько открывал что- то новое, а друг Шамаев объяснял, что это он знал еще в училище.
- Иван. А вот почему дальность горизонта у моряков и у нас рассчитывается разными формулами?
- Наверно потому, что они расстояния считают в милях. А мы в километрах. И еще на малых высотах они видимо учитывают и плотность воздуха у горизонта, а мы нет. Как в песне «Нам сверху видно все. Ты так и знай».
- Правильно. В «ихнем» справочнике так и написано. Вот бы придумать такую формулу чтобы уметь видеть и за горизонт. А то у нас в жизни кругом загадки.
- Никаких формул не надо. Чем выше будешь подниматься по служебной лестнице. Тем дальше будешь видеть. Наверно командующие родами войск и видят поэтому далеко, возможно даже за горизонтом. А мы можем только догадываться, и то не всегда.
- А я раньше думал, что все зависит от ступеньки знаний. Про должности и не думал даже.
- А ты не думал, что первая «загоризонтная» должность- штурман. Мы же постоянно рассчитываем маршруты на дальности даже больше радиуса земли. Так что для нас это дело привычное. И еще. ДЛИТЕЛЬНЫЕ ПОЛЕТЫ- ЭТО ПОСТОЯННЫЙ БЕГ ЗА ГОРИЗОНТ. Хорошо, что Земля круглая. Бег бесконечен. Как белки в колесе. Давай лучше партию сыграем. Отыгрываться будешь?
- Но когда выиграю у тебя, год буду ходить победителем. Вот так.
В гарнизонном книжном магазине мне попалась на глаза книга американского астронома Рея. Оригинальное изложение, новые очертания созвездий, комплект карт звездного неба стали основанием новых методик в нашем экипаже. На борту каждого самолета имелся астрономический ежегодник с таблицами для расчетов. Но работать с ним можно было только при хорошем знании звездного неба. Методики оценил штурман эскадрильи, майор Свинтицкий, сам прекрасный знаток авиационной астрономии. Увидев мои планшеты для выбора пар звезд, тут же приказал оформить все как рацпредложение. Новые рисунки созвездий понравились всем штурманам, тем более, что они соответствовали своими очертаниями названиям. Однако все вновь приходящие ежегодники были со старыми рисунками еще с десяток лет. Моя книга целый год переходила из рук в руки, пока не затерялась в просторах честных людей.
Умение работать с звездно – солнечным ориентатором мне добавляло уверенности в длительных перелетах впоследствии. Пока же мы набирали опыт выхода на цели, фотографирование кораблей при маневрировании, снятие координат ледовой кромки. Полеты на разведку границы воды и льда оказались самыми тяжелыми.
С точки зрения точности, конечно. Несколько полетов и оценки выше тройки нет. Дело в том, что на земле группа дешифрирования снимков с экрана локатора, все время находила большие ошибки. Когда я сам поработал в этой группе, стало понятно многое. Дело оказалось просто в угле наблюдения кромки льда.
По мере полета самолета, угол наблюдения непрерывно изменялся и очертания кромки тоже. Невозможность определения всех изгибов линии, необходимость осреднения данных, тоже вносили свои ошибки.
Выход был прост. Меньше фотографируй, меньше вариантов,- значит и ошибок. Оценки сразу улучшились, и моя фамилия стала реже упоминаться при разборах.
Разборы полетов и перелетов проводились в составе полка. Все ошибки экипажей безжалостно вскрывались и тут же следовали рекомендации по их исправлению. Я понимал, что настоящая школа только начинается.
Второй год экипажи совершали перелеты на Кубу. Весь состав полка был проанкетирован, все имели заграничные паспорта, но летали в такие командировки самые подготовленные экипажи.
Ночные взлеты и посадки стали обычным делом. Чтобы утром быть в районе цели, часто приходилось взлетать или вечером или в полночь. Понемногу и жена привыкла, что перед ночными полетами мне надо спать днем. Она обычно забирала дочь и уходила с ней на прогулку. Частые дежурства на аэродроме стали нагрузкой на семью. Жена продолжала работу в зубном кабинете, друзья перестали дразнить ее «домушником» за надомную работу. Почувствовав свою востребованность, она легко сработалась с коллективом. Дома с маленьким ребенком оставалась бабушка жены.
Когда Ирина заработала первый отпуск, а бабушка, по своему обыкновению, уехала на лето на Урал, я предложил ей съездить в Ташкент к родственникам. Мне отпуск не предвиделся, впереди маячил призрак новых учений.
Телеграмму с обещанием письма, я получил сразу после ее приезда в Ташкент.
Большая нагрузка на полк, и требовательность командования, дали свои плоды. Все чаще экипажи получали благодарности, оценки тройки стали редкими исключениями.
Учения Северного Флота начались на фактическом фоне. По масштабу это были далеко не «Океан», но разницы особой мы не почувствовали. Вскрыть надводную обстановку в Баренцевом, Норвежском, Северном морях и в Атлантике было под силу только всему составу полка.
После очередного вылета мы возвращались домой. Бетонная тропинка позволяла идти не более двух человек рядом.
- Опять ночь не видели, ворчал радист.
- Сейчас глаза закроешь дома и увидишь.
Успокоил его помощник командира. Остальные молчали. Усталость, враг всех «травил», не располагала к беседе. До жилого гарнизона оставалось метров сто, когда над лесом и домами взвыла сирена тревоги.
- Ну, вот и отдохнули, промолвил командир,- Кругом! Бегом марш.
Дежурный по полку удивился:
- Отличники. Вы первые.
На аэродроме мы тоже были первыми, и когда доложили о готовности, весь экипаж вызвали на КДП.
Командир полка полковник Дубинский был, очень расстроен. Он спорил с оперативным дежурным Авиации по телефону. Мы услышали только окончание разговора.
- Да. Самолет и экипаж готовы. Просто они до дома не дошли после прилета. Через двадцать минут будут готовы все остальные. Прошу время вылета перенести на тридцать минут. Мы уложимся в график боевой готовности.
Когда я раскрыл карты, выданные по тревоге, то с удивлением узнал, что предстоит лететь на максимальную дальность к берегам Гренландии.
Командир полка повернулся к Василевскому.
- Требуют твоего вылета немедленно. Выдержите? Можешь отказаться, имеешь право.
- Если надо, то мы готовы. А если реально, то еще один летчик и штурман не помешают.
Звонок телефона прервал разговор. Командир выслушал и, сказав спасибо, положил трубку.
- Командующий утвердил вылет по графику тревоги. Вашему экипажу отдыхать в профилактории, а за готовность, все равно, большое спасибо.
Вскоре выяснилось, почему нужен был срочный вылет. В связи с учениями дежурного экипажа на аэродроме не было. После его вылета новые экипажи не заступили на дежурство.
Во льдах Арктики оказался наш корабль обеспечения с поврежденным винтом. Если бы его унесло в территориальные воды других стран, то запросто могли бы задержать. Пока наши экипажи нашли пострадавшего и навели другие суда, ветер изменился, и корабль вынесло на чистую воду. Нашего вылета не потребовалось.
Когда, на второй день, мы приехали на завтрак я, на минутку, забежал в санчасть.
- На что жалуемся? Врач Грязнов Б. А. шел по коридору и спросил меня, как бы между прочим.
- Да, вот, живот побаливает. Съел, наверное, чего - нибудь.
Доктор обрадовался.
- Вот и хорошо, у нас новая операционная открылась, а больных нет, аж противно.
Осмотр затянулся. Моему экипажу сообщили, чтобы погуляли немного и поискали нового штурмана. Хирург долго думал над непонятным симптомом. Боль была строго в одной точке живота. Анализ крови показал наличие воспаления.
- Давай поговорим, - начал врач.- Тебя надо оперировать. Можем отправить в Вологду, там будешь лежать в общей палате. Здесь ты будешь центром внимания. Первый операционный больной в санчасти, это же история.
Через пять минут я согласился на операцию. Забежавшая в палату жена однокашника Чернышова поинтересовалась: - Ирине то сообщать? Давай адрес.
Сообщать никому я не разрешил,- Потом,…. после операции.
Операция длилась около трех часов. Дважды хирург был готов прекратить поиски, но в конце концов приросший к спине аппендикс был найден.
Все время операции мы разговаривали с врачом. Иногда я начинал падать и предупреждал своего командира о крене самолета. Три часа на холодном столе вылились в двустороннее воспаление легких. Трое суток на обезболивающем и при высокой температуре прошли в бреду. Когда я стал немного разбираться в обстановке, спросил у хирурга, что у него с глазом.
- Да, сосуд лопнул во время операции, я вообще под конец работал как Нельсон.
- А что за тип вчера меня осматривал?
- Это не тип, а главный терапевт госпиталя. Лечение назначил он. Кстати там экипаж к тебе третий день рвется. Впускать?
Через минуту маленькая палата заполнилась. Я спросил, что нового у них. Мне сообщили две новости. Одна, что временно назначенный штурман, упрямый когда трезвый, и слишком разговорчивый когда пьяный. Вторая, что Спасский проиграл Фишеру две партии и счет 2:2
- Калашов, вот ты шахматист, что дальше?
- А дальше ничего. Я лично ожидаю матча Фишер – Карпов.
- А это еще кто такой?
- А это надежда Советских шахмат на предстоящее десятилетие. Кстати о шахматах. Ты жене сообщил, что болен?
- Нет, конечно. Пусть отдыхает. Я и писем не написал ни одного.
- Так ты еще на голову больной. Представляешь, что она может подумать.
Вечером медсестра пришла в палату с набранным шприцом.
- Что это?
- Пантапон. Спать будешь лучше.
- Нина Васильевна, лучше не надо. Потерплю.
- Как не надо? Врач назначил.
- Еще раз говорю. Укол делать не дам. Мне не нравится это состояние «полусмерти». Можете позвонить врачу, пусть отменит.
Жена старшего штурмана Гордеева огорченно ушла. Я полночи провалялся без сна, и только к утру уснул. Дело в том, что пробуждение после такого лекарства было самым отвратительным состоянием в жизни. К тому же мне казалось, что мой организм вообще перестает бороться с болезнью. А выздоравливать надо, во что бы ни стало. Кстати и написать письмо о всем происшедшем.
Два дня жена с дочерью пыталась вылететь из Ташкента. Билетов не было. Вложенная в паспорт «десятка» помогла, билет нашелся.
Врач встретил жену в коридоре.
- Ирина, не ругайся, мы все делали правильно, но долго. Сейчас дела пошли на поправку. Теперь твой муж мой личный больной. С него началась история операционной. Надо же было такое совпадение, первая операция и аномальное расположение аппендикса.
Совпадение было не только в этом. Вторая операция была еще сложнее, и ее заканчивали уже в госпитале. Прапорщика дооперировали в госпитале, а в гарнизоне запретили делать подобные операции. История закончилась еле начавшись.
Через три недели я уже был на аэродроме. Временно назначенного штурмана Валеру Гвоздева вернули в свой экипаж. Мне сообщили о его особенностях, которых я не мог знать, хотя дружили семьями. Пунктуальность сочеталось с упрямством и были причиной споров. Правда потом выяснялось, что Валера прав. А его схемы заходов на посадку вообще были идеальными. Тут можно было не стесняясь "перенять" опыт. Но одна привычка его была вредной и непреодолимой. Валера курил. Курил всегда и везде. Мы даже шутили, что если утром его рука упадет на пачку сигарет, то на службу он придет вовремя. А если на будильник или на ... жену, то опоздание гарантировано. Некоторая скрытность тоже не всем нравилась. Но всем нравиться невозможно. Впоследствии он стал одним из лучших штурманов полка, а вот рыбаком он уже был лучшим среди нас всех. Экипаж восстановился как после отпуска и мы заняли свои места. Полеты в районе аэродрома, с непрерывными взлетами и посадками отдавались такой болью, что я не мог идти пешком. В санчасти нашел «личного доктора» и попросил еще дней десять на восстановление.
На следующем предполетном осмотре врач, после измерения давления, попросил меня «попрыгать немного». Болей не было. Работа продолжалась.
