Ехали с приключениями. Снежные заносы остановили поезд в Армавире, и мы половину дня гуляли по городу. В ресторане обедали картофелем фри и вином «Черные Глаза».
Директор санатория Кудепста в Адлере сразу предупредил, что зимой они работают как турбаза. Мы записались на все походы, соблазнившись значком «Турист СССР», обещанным за пять хождений по горам. Нам нравилось все. Погода, сервис, танцы под миниоркестр, теннис. По вечерам слушали музыку через радиоприставку. В биллиардной всегда много народу, да и курят там много. Меня всегда интересовала эта игра, но оставлять жену одну не хотелось. Подошло время Дня Советской Армии. Согласно графику в этот день должен был состояться поход в Дзыхринское ущелье. Отказаться нельзя, так как с довольствия уже сняты. Мы облачились в штормовки, горные ботинки, взяли с собой сухой и праздничный паек и вышли на маршрут.
Путешествие начиналось в автобусе. За одно прослушали лекцию о форелевом хозяйстве за окном. Километровый спуск прошли пешком и легко. Кустарник самшита не давал скользить вниз. Неизвестные сорта деревьев остались на склоне. Внизу ущелья протекал ручей, и зеленая поляна была идеальным местом для встречи праздника. Полотно брезента заменило стол. Весь паек был сложен по салфеткам. Человек сорок семей военных были намерены именно в поле отметить день рождения Советской Армии, и поэтому на столе выросли грибы бутылок и стаканов. Присутствующий фотограф увековечил всех до застолья. Тосты за рода войск плавно перешли в разряд «за дам». Все пили свои напитки, компота не было. Наш портвейн оказался крепким и розовым. Незнакомые пары постепенно превращались в лучших друзей. Все были красивы и молоды. Даже несколько женщин бальзаковского возраста старались ни в чем не уступать молодежи.
Приятная компания не собиралась расходиться. Экскурсовод уже несколько раз напоминал о времени. Автобус наверху, надо только подняться по склону до наступления темноты.
Наконец стол убран, пустые банки, бутылки и прочие отходы сложены в специальные мешки. Их тоже надо вынести наверх. Процессия сразу растянулась на десятки метров. Оказалось, идти в гору очень тяжело. Вечнозеленые ветки кустов ломались в руках.
Ноги скользили и предательски отказывались повиноваться. Мы с Ириной бойко прошли половину и, держась за сосну, отдыхали. Несколько мужчин пытались втащить на гору одну из самых активных женщин застолья. Она практически им не помогала. Открытым ртом, хватая воздух, кричала.
- Пристрелите меня, я больше не могу.
Горы отвечали шумом ветра и мелкими брызгами влаги неизвестного происхождения. Дотащив ее до нас, женщину посадили лицом вверх, спиною к дереву, а сами упали, словно небрежно спиленные стволы. Я пообещал, что как только помогу жене выбраться из ущелья, вернусь за ними.
- За одно узнай, сколько людей сдохло здесь? Попросила дама.
Мы двинулись дальше, но уже не в гору, а наискосок к линии подъема. Так и вышли к месту стоянки автобуса. Здесь же стояли контейнеры для мусора.
Когда вся группа поднялась на вершину, мы увидели последние лучи солнца. Темнело очень быстро, на базу вернулись при свете фар.
Экскурсовод пригласил всех на праздничные танцы, но желающих, почему то, не оказалось.
Дело в том, что до своих номеров надо было пройти еще сто девяносто ступенек вверх. Мы каждый день их проходили по несколько раз, и не считали это проблемой. На следующий день большинство из этого заезда отказались от дальнейших экскурсий по горам. По путевке отдыхал также один из наших летчиков.
Две бутылки знакомого портвейна я приготовил к обеду и отправился на поиски Аркадия Красносельких, своего однополчанина. К моему огорчению его на базе не оказалось. Жена категорически отказалась поддержать меня.
- По состоянию здоровья. С меня ущелья хватит.
Сорок дней со дня гибели экипажа запомнились отвращением к любого цвета портвейнам. Я сидел на балконе своего номера до полного уничтожения запаса и до глубокой ночи. Когда наступило полное безразличие к окружающему миру в целом, осторожно переместился к своей кровати. Другого «антистресса» еще не придумали.
На заключительном собрании отдыхающих директор базы отдыха объявил.
- Почти весь заезд участвовал в четырех походах. Решением администрации, мы засчитываем пятый маршрут за ежедневное преодоление ступенек из номеров до столовой и обратно. Всем вручается значок «турист СССР» и удостоверение к нему. Поздравляю.
Обратная дорога была менее интересной по причине отсутствия денег. Дома обнаружили всего несколько копеек в кошельке.
Сразу после выхода из отпуска меня представили новому экипажу в качестве штурмана корабля. Оказывается, что методсовет при командире полка рекомендовал мою кандидатуру. Я понимал, что катастрофа стала причиной продвижения. Еще было понятно, что спокойная жизнь на этом кончилась. Вот теперь действительно работа будет на первом месте, даже в буквальном смысле слова.
Командир Василевский, правый летчик Калашов, вторым штурманом назначили закоренелого холостяка Василенко. Бортинженер Симонов и старший техник Симоненко. Оператор радиотехнической разведки Филь. Радисты и командир огневых установок из сверхсрочников и оператор радиоразведки из матросов срочной службы. С этим экипажем нам надо было пройти все допуски к боевой службе в течении года.
За время нашего отпуска в полку «устранили недостатки» и приступили к плановым полетам. Вдовам предоставили выбор места жительства и обещали квартиры в городах Союза, кроме Москвы и Ленинграда.
Мой кандидатский стаж заканчивался, и я был принят в партию без единого замечания в характеристиках и без упоминания национальных черт характера.
22 апреля в контрольном полете по маршруту получил допуск к самостоятельным полетам днем. Контролирующий капитан Заблоцкий был доволен, я тоже. Я уже заметил, что инструкторы радуются как родители при хорошей оценке детям.
Майские праздники были вновь омрачены сообщениями об авариях и катастрофах в авиации.
В Прибалтике самолет упал на детский сад обкома КПСС, погибли дети и воспитатели. Создалась такая аварийная обстановка, что Командующий Авиации ВМФ маршал Борзов И.И на две недели прекратил полеты. Особенностью катастроф этого периода было то, что гибли инспекторы и командный состав. Причину я не понимал.
Как могли допускать ошибки те, кто учил других. Нелепость. Истинную причину пойму значительно позже. А пока надо было вновь собрать всех однокашников и «обмыть» звание капитана. Многие это уже сделали несколько раньше. Банкет был скромным, время одновременного присвоения звезд прошло.
13 мая два экипажа ТУ-95 Балюкова и Новикова ушли на задание в Норвежское море. Помимо воздушной разведки, им предстояло выполнить воздушные фотострельбы.
В составе ведущего экипажа, наш правый летчик Калашов В.Н. Экипаж ведомого, капитана Новикова недавно получил все допуски и только начинал самостоятельные полеты. Правым летчиком Албул, владелец первой в гарнизоне машины Жигули белого цвета. Когда выруливали на исполнительный старт, Албул пошутил еще.
- Взлет в тринадцать часов, наш самолет тринадцатый в ряду, а у меня адрес еще, дом тринадцать и квартира тоже тринадцать, должно повезти
Может быть, им и повезло бы, если еще не одно обстоятельство. В гарнизоне выполнялись тренировки по парашютному спорту.
Летчик с самолета парашютистов АН-2 капитан Куц тоже был на борту в экипаже Новикова. Однокашник уговорил командира взять его с собой.
Первая половина полета прошла в обычном режиме. На обратном пути экипажам предстояло выполнить фотострельбу по взаимным силуэтам машин. Ведомый, идущий ниже на сто пятьдесят метров, доложил, что стрельбу закончил.
Ведущий экипаж не смог «отстреляться», из за мешающего солнца. Дав команду на перестроение, Балюков спокойно продолжал полет.
Экипаж Новикова, считая что прошел под самолетом ведущего вперед, перешел в набор высоты. На несколько секунд экипажи потеряли видимость друг друга. Этого оказалось достаточно для столкновения. Машина ведомого прошла своим многометровым килем между двигателей ведущего. Поврежденная часть киля сохранила управление. Хуже было у Балюкова.
Загнутые лопасти одного двигателя привели к автоматическому отключению. Другой двигатель экипаж отключил через несколько секунд из за угрозы взрыва. Два работающих двигателя на одной стороне могли тянуть машину в горизонте.
Однако загнутые лопасти остановившихся продолжали вращаться от встречного потока и не могли быть «зафлюгированы» уже никак. Потоки ненормативных докладов фиксировали вращающиеся катушки бортовых магнитофонов.
Чтобы удержаться в горизонтальном полете Балюков и Калашов боролись с сопротивлением, развернув штурвал «рогами» вниз. Два оставшихся двигателя, на максимальной тяге сохраняли возможность полета. При любом их отказе экипаж был бы обречен.
До ближайшей точки на своей территории оставалось четыре часа полета.
На КП аэродрома и Авиации Флота специалисты просчитывали поведение самолета с такими повреждениями в различных режимах. Самым опасным участком предполагали посадку. При уменьшении скорости полета могло не хватить запаса рулей. На аэродромах все средства спасения были приведены в готовность. О посадке «дома» не было и речи. Схему захода на посадку изменили в интересах работающих двигателей. Отсутствие бокового ветра спасло экипаж, «запаса» рулей хватило. Посадку произвели «с хода».
После выключения двигателей экипаж спустился по трапу на землю. Правый летчик подошел к двигателям – спасителям и поцеловал каждую лопасть винтов. Толпа контролирующих и начальствующих окружила экипажи.
Новикову же не пришлось особенно стараться. Запаса рулей хвостового киля хватало на всех скоростях, несмотря на повреждение. Никто не заметил как один из экипажа смешался с техниками и исчез. В Вологду капитан с АН-2 прибыл на поезде.
Командующий разогнал всех по местам. Экипажи привезли в штаб, предоставили комнату в классе объективного контроля.
- Вот вам всем бумаги, ручки. Подумайте хорошенько, обсудите. Все, что считаете важным, напишите. Мешать вам никто не будет,….пока не закончите.
Оставшись одни, начали обсуждать общую версию случившегося. Явную вину свою как то не хотелось признавать, долго искали смягчающие обстоятельства.
Никто не обратил внимания на закрытый стол специалиста объективного контроля.
Работающий магнитофон записал каждое слово.
Комиссия по расследованию начала свою работу. Экипажи на транспортном самолете доставили в Федотово, где они и ждали результаты.
Так как, происшествие было явно по вине летного состава, полеты не прекращались.
Новое задание отличалось от всех предыдущих своей провокационностью. Шесть экипажей должны были уйти за полярный круг. Далее следовало снизиться до предельно – малых высот, выключить систему опознавания и пройти «веером по Европам». Ясно было одно, что этот полет часть учений ПВО страны.
20 мая, в режиме радиомолчания, экипажи с десятиминутными интервалами, ушли на задание.
В нашем экипаже контролирующим был штурман эскадрильи, майор Лебедев Н.Н. Он не мешал мне работать до самого полярного круга. Уже перед самым снижением поинтересовался, как- бы между прочим: - Насколько отличается фактическое время выхода на поворотную точку от расчетного. Я доложил, что на шесть минут, и спокойно продолжал работу. В эту же минуту мне пришлось узнать, кто я такой. И на какое расстояние меня нельзя подпускать к самолету и еще много интересных ограничений. Вывод был один.
- Выйти на точку в расчетное время.
Мои возражения, что другие самолеты идут тоже в этом же потоке воздуха, и возможно они тоже идут с отличием в шесть минут, не принимались. Из за режима радиомолчания мы не могли узнать об их фактическом времени. Разворот с креном 20 градусов и шести минут нет. Уже выполнив половину маневра, мы увидели следовавший за нами самолет на нашей высоте. Я молча показал рукой инструктору на инверсионный след. Инструктор только ухудшил ситуацию своим вмешательством. Чтобы восстановить интервал, точку прошли раньше. Я понял, что не всегда надо слушать инструкторов, особенно если контроль ими ведется эпизодически.
На некоторое время контролирующий оставил меня в покое и мы начали работу. Сразу после снижения наступила ночь. Наш экипаж следовал маршрутом через Татарстан.
- Надеемся штурман, только на тебя, обронил командир,- Может татары и не собьют нас, все таки твои земляки. Ты на всякий случай приготовь пару фраз на татарском, типа «нихт шиисен».
- Вы командир, «нихт шиисен» приготовьте для Поволжья. Оно впереди.
Сплошная темнота внизу «ослепляла». Факелы нефтяных вышек я видел впервые. Казалось вот- вот зацепим их. Ни луны, ни звезд.
Работа радиоприборов была такой неустойчивой, что вся надежда только на непрерывное счисление пути. Я вертелся как белка в колесе, и все равно червь сомнения в правильности расчетов, копошился на дне сознания. Мне не нравилось это чувство. Хотя я понимал, что оно помогает избежать грубых ошибок. Еще одна особенность штурманской работы. Сколько же их всего?
Погода менялась от этапа к этапу. Отдельные заряды дождя пулеметной дробью били по фюзеляжу. Болтанка усилилась настолько, что чай в крышку термоса наливали на самое донышко.
- Ничего себе, май месяц, ворчал радист, - Так, чего доброго, и домой не пустят.
Радист оказался пророком. КП Москвы передало приказ: По погодным условиям, посадка на Аэродроме «Гребень». Это означало, посадка в Энгельсе.
Аэродром мне был знаком, и я спокойно подготовился к посадке. Инструктор дремал, и я не стал его беспокоить. Проснулся он от тряски пробега самолета. Мне отдельно попало, что не предупредил инструктора о изменении задания. Вообще- то я и не собирался этого делать. Начальник должен сам определять этапы контроля. У него для этого есть все условия. Каждый должен делать свою работу, притом хорошо.
На аэродроме выяснилось, что свободных стоянок нет, и некоторые машины пришлось поставить на грунт. Еще два экипажа, выполняющие другие задания, оказались здесь же.
21 мая ушло на подготовку к перелету и разборам. Инструктор мой насчитал слишком много ошибок, глубоко озадачил меня, и исчез на сутки. Не все замечания были объективными, но это уже черта характера, а не квалификация.
22 мая вылет оказался под срывом. На размякшем грунте колеса самолетов провалились, и ни один тягач не мог вытащить их.
Вылетать надо было обязательно, мы уже знали, что Командующий Борзов в гарнизоне и готовит разбор столкновения в воздухе. Выход нашли летчики.
На четырех запущенных двигателях самолеты «выползли» на бетон. Вылет состоялся по графику. Позади нас шел экипаж Голованова.
Голованов, как и Хадарцев был осетином. Два человека из маленькой республики были очень разными. Первый спокоен, рассудителен. За эти качества его иногда назначали председателем офицерского суда чести. Второй резкий, спортивный и горячий.
Взлет и сбор группы прошел по схеме. Наш второй штурман Черникевич, спокойно работал с локатором, фотографировал экран на поворотных пунктах и пытался, в меру сил, определять города по их засветкам. Обычный перелет. Даже мой инструктор не придирался ко мне, отсыпаясь после суточного отсутствия.
Город Киров остался позади. Последний этап маршрута, впереди Вологда. Высота 9000 метров.
- Отказ трех двигателей, снижение 30 метров в секунду. Пытаюсь запустить первый двигатель. Голос Голованова был спокоен. В одно мгновение рядовой полет превратился в кошмар.
- Держи скорость, не теряй, прозвучал совет ведущего группы.
Никто не мог помочь экипажу, терпящему бедствие.
- Высота семь, первый запустил, запускаю второй.
Предчувствие беды чуть отпустило. Следующий доклад был самым неприятным.
- Первый выключился, второй не запускается, снижение 30.
Было ясно, что самолет падает.
- Оператор! Слушай команду, произнес я по самолетной связи. Включи режим непрерывного фотографирования экрана локатора. Подумав добавил.
-Запрос системы «свой – чужой» каждый оборот антенны.
Короткое –Есть означало выполнение команды. Большего мы сделать не могли ничего. По исчезновению отметки самолета с экрана локатора можно было бы точно определить место падения.
- Высота три тысячи, снижение продолжается.
- Экипажу, приготовиться к покиданию машины. Раздалось в эфире. Это руководитель полетов на нашем аэродроме подполковник Меленный вышел на связь. Обычно, это самое трудное решение. И принять его надо иметь мужество.
- Первый двигатель запущен, держу горизонт. Высота 2000 метров.
- Прекратить запуск второго и третьего. Неожиданно прозвучало в эфире с КДП.
- Понял, запуск прекратил, иду в горизонте, разрешите выход на точку.
- Вам 900 метров, всем экипажам: освободить эшелон 900.
Наш самолет был уже в районе аэродрома, мы заняли 1200 метров и выполняли полет по маршруту « большая коробочка»в районе аэродрома.
- На посадочном, доложил Голованов, удаление десять.
- Выполняйте посадку.
Раздался в эфире незнакомый голос.
-Не успею, ответил осетин.
-Почему?
- Так у меня высота 900, вы же мне 400 не разрешали.
-Разрешаю 400 метров, готовьтесь к посадке, вновь голос руководителя.
По стечению обстоятельств наш экипаж оказался над полосой в момент подхода Голованова.
Я лег на стекло и наблюдал, как неуклюже приближается аварийный самолет. Вот уже половина полосы пройдена, а самолет продолжает лететь. Кончается бетон, а самолет летит. Мне кажется, сейчас он зацепит за верхушки деревьев и все.
- Ухожу на повторный. Голос Голованова охрип от напряжения.
Вся группа ждет на своих эшелонах, когда закончится эта дуэль со смертью. Еще напряженных пятнадцать минут повторного круга. Стало ясно, что экипаж не смог снизится с высоты. Ошибочные действия руководителя полетов были следствием вмешательства Командующего. Он также не имел права давать нестандартную команду о посадке. Принятие решения уйти на второй круг Головановым было спасением. В следующем заходе руководитель напоминает экипажу особенности посадки на двух двигателях. Команды следуют непрерывно и завершаются.
-Посадку совершил, освобождаю полосу.
-Слава Богу, не стесняясь, говорит командир, и мы идем на посадку.
Все экипажи собраны у дома офицеров. Каждый командир подходит к Голованову и находит пару слов для поддержки. Хадарцев жмет руку земляку и говорит:
- Тебе не кажется, что «косая» за нами гоняется?
На правого летчика страшно смотреть. Обычные серые глаза превратились в синие. Он стоял в стороне и не мог даже закурить. Казалось, что внутри его лопнула пружина и удивительно, что он еще может стоять. Никто не подходит к нему.
Среди нас нет профессиональных психологов. Со стрессами борются в одиночку. Но вот всех приглашают в зал.
На этом обсуждение события заканчивается и в нашем экипаже. До вывода комиссии, разбора не будет. Оператор интересуется.
- Товарищ штурман, а зачем надо было фотографировать экран на каждом обороте антенны? Да еще с запросом «свой- чужой».
- Оператор обязан это делать, чтобы определить место падения аварийного самолета. Это устное указание Кузнецова после катастрофы Растяпина. В инструкции его нет так как она не предусматривают гибель экипажа. Кстати ни один экипаж в группе, кроме нашего, не делал этого. Но это дело их совести.
Командиры эскадрильи проверяют наличие людей по журналам. Разбор будет проводить Командующий Авиации Военно Морского Флота СССР генерал армии Борзов Иван Иванович. Герой Советского Союза впервые приехал в гарнизон.
На сцене худощавый человек, с нездоровым цветом лица. Также на сцену вышли, по его приказу, экипажи Балюкова и Новикова. На столе стоит магнитофон для прослушивания записей разговоров в экипаже на борту. Разбор начинается.
Объявляется цель разбора. Она одна – найти истинную причину случившегося. Командующий Северным Флотом адмирал Лобов и Командующий Авиацией Северного Флота Кузнецов сидят за столом и не вмешиваются.
Экипажу задаются вопросы, и после выслушивания ответа, включается магнитофон. Мы понимаем, что экипажи чего- то недоговаривают. Больше всего достается Новикову.
- Скажите, капитан, был ли на борту посторонний? Наконец слышим главный вопрос.
- Внутренний голос мне подсказывал, что многого делать не надо.- Ответ капитана раздражает генерала.
- Я не спрашиваю про Ваш внутренний голос. Я спрашиваю, был ли посторонний?.
- Внутренний голос говорил, не бери никого на борт….. .
Командующий в бешенстве.
–Хорошо, я отвечу за Вас. На борту был посторонний. Следующий вопрос. Как часто происходят такие нарушения в полку?
Мгновенно стихает шепот в зале. Этот вопрос уже в адрес командира полка, заслуженного летчика СССР. Новиков вновь начинает.
- Внутренний голос мне подсказывает….. Его перебивают.
- Прекратите паясничать! Отвечаю и на этот вопрос. В полку нет системы контроля за летной дисциплиной. В полку нет единой методики выполнения летных заданий. В полку слабо ведется воспитательная работа. В полку на должности командиров кораблей назначаются недостойные люди.
Разбор еще не кончился, а мы уже догадываемся, экипажу Новикова не летать. Штурмана экипажа спасло то, что он явно не врал, сказав, что никого не видел так как был закрыт шторкой.
Экипаж Балюкова отделался снижением в должности. Других выводов нет. Присутствие Командующего Флотом спасает командира полка от снятия с должности.
После разбора Борзов И.И остается в гарнизоне. Впереди еще один разбор и героем его станет Голованов. А пока в каждом экипаже обсуждают разные версии. Я интересуюсь у своего «правака» Калашова.
- Володя, коротко, если можно. Каково было лететь с таким отказом?
- Самое интересное. Никаких посторонних мыслей. Никакого «вся жизнь промелькнула перед глазами». Все четыре часа только борьба. Когда у меня стали затекать руки, я попросил разрешения «перехватить» штурвал у командира.
Мало того, что он обругал меня в воздухе, еще после полета пожаловался на меня партработникам. С ним летать я больше не буду. И вообще- летать можно, если сам отвечаешь за себя. А вот зависеть от других, самое противное чувство в жизни. Вот это я уже испытал.
Штурманом корабля у Балюкова в этом полете довелось быть нашему однокашнику Ивану Дуднику. Мы редко общаемся. Но сейчас другой случай. Я не пристаю с расспросами, сам расскажет когда сочтет нужным. Но изменения видно. Экипаж после окончания рабочего дня домой не идет. Полный портфель бутылок и долгое нахождение в гаражах говорит о том, что способ снятия стресса самый старинный.
- Иван. Сколько бутылок входит в штурманский портфель?
- А ты до сих пор не знаешь? Двенадцать.
- И так каждый день?
- Да нет. До тех пор пока не отстанут от нас. Понимаешь в чем самое плохое? Не в том, что случилось. А в том, что каждый день мы пишем подробно объяснительные. Это значит по новой пережить столкновение. Командование продолжает искать материал для разбора. Каждый день мы терпим издевательство. Потом снимаем стресс, на завтра все по новой. В конце- концов командир не выдержал и кинул планшет командиру полка на стол.
- Да лучше бы мы остались на дне Норвежского моря, чем терпеть ваши разборы.
Может быть этот эпизод и сыграл свою роль. От нас отстали. А теперь нужно время, чтобы забыть кошмар.
По большому счету однокашник прав. К тому же разборы и по партийной линии только добавили седых волос авиаторам. Мы понимаем, что доля вины есть у всех участников происшествия. Но наше виденье значительно отличается от мнения замполитов, которые с упоением садистов смакуют все детали. Калашову тоже достается на партийном собрании за попытку «перехватить» штурвал. Но Володя не сильно переживает по этому поводу. Мы то понимаем уже, что это далеко не главное.
Может быть главное в том, что «все проходит». И плохое и хорошее. Новые события, как новые записи на магнитофон, с одновременным стиранием старой. Конечно полностью «стереть» невозможно, достаточно уменьшения «громкости».
Я вспоминаю слова Свинтицкого, «выучи допуски летчиков и не требуй от них лишнего». Допуски в особых случаях придется действительно учить. И не только ради выживания. Командиры тоже люди и разговаривать с ними можно только на основе требования инструкции. Во всех остальных случаях «командир всегда прав». А если не прав, то в действие вступает предыдущий довод.
На очередном парковом дне экипаж закончил свои работы раньше. Мы сидим на скамейке и ждем автобуса. Василевский интересуется.
- Штурман. А правда что ты сказки собираешь? У меня есть одна «Красная шапочка» называется. Могу подарить. А сам то веришь тому, что там написано?
- Я вообще- то верю всему,… пока не обманут. А началось это с далекого детства. Я себя помню с пяти лет. Мы жили в городе. На лето родители меня с двумя сестрами отвозили в деревню. Время было голодное. А у бабушки с дедом было свое хозяйство, сад и огород. Корова, куры и даже несколько овец. Еще пару ульев с злыми пчелами. Так вот однажды дед сказал, что завтра едет на мельницу молоть зерно. Я весь вечер просил его взять меня с собой и он согласился. Рано утром меня подняли, напоили чаем с ватрушками. Во дворе стояла тележка. На ней два мешка, под ними столько же колес.
- А где лошадь? Спросил я у деда.
- В лошадь превращусь я сам. Как только выедем из деревни. Давай толкай сзади.
За последним домом я догнал тележку и влез на мешки. Дед оглянулся. Остановился и стал что- то искать.
-Дедушка, а что ты ищешь?
- Да вот веточку или хворостину. Побить надо кой –кого.
Я слез с мешков и обнял деда за ногу.
-Не надо ветки никакой. Я все равно тебя бить не буду,… когда ты в лошадь превратишься. Ты же мой дедушка. Самый лучший.
Дед остановился.
- Дедушка. А почему ты плачешь? Если не хочешь в лошадь превращаться, не надо. Я буду толкать тележку. Я сильный.
Потом целый день мы затратили на дорогу до мельницы и обратно. Вечером, когда мама пыталась меня отругать за то что «катался на дедушке», он заступился за меня. Я сам слышал, что дед сказал, будто я самый доверчивый человек на свете. Поэтому я сказки и люблю. Я вообще считаю, что чем больше веришь, тем… интересней жить. И пока меня в этом никто не переубедил.
Много лет спустя в одной из своих песен я напишу, «…Вот так всегда, нас что ни будь погубит. Доверчивость, вот главная беда. Доверчивых у нас никто не любит. Такая вот уж странная судьба». Но это будет о конкретном случае гибели экипажа ТУ-16 на острове Надежды.
Комплексное использование средств самолетовождения и боевого применения предполагают одновременное снятие показаний с разных систем и приборов. Только в этом случае можно избежать ошибки, если отказала одна из систем. Верить чему- то одному неразумно, даже опасно. Поэтому судья выслушивает все стороны, чтобы принять правильное решение. Хорошо, что на самолете большинство приборов дублируют друг друга. Вот бы и в жизни так. Сколько потерь можно было бы избежать.
У командира экипажа «Москвич-412». Как –то он интересуется.
- Штурман, сколько лошадиных сил у твоего мотоцикла?
- Двадцать пять. А что?
- Да так, интересно просто. У моей машины семьдесят пять, а скорости одинаковые.
Командир недавно закончил ХАИ, заочно, и его интересуют технические характеристики.
- Давай посчитаем энерговооруженность техники. У кого больше.
Экипаж не вмешивается. Но, оказывается, запоминает. И когда одна разбитная официантка начинает «обхаживать» командира, ей прямо говорят.
- Шурочка. Чего ты к командиру льнешь?
- Так у него машина. Может когда и подвезет.
- Тогда уж лучше к штурману нашему.
- Почему?
- А у него двадцать пять лошадиных сил… между ног. Так- то.
Повод для шуток всегда есть. Особенно в нашем экипаже.
Однажды перед полетом Калашов неудачно пошутил про официантку, которая привезла бортпайки. Мы рассказывали анекдот и когда все рассмеялись, помощник командира только сказал.
- Таня, что про тебя сказали... ?
- Про своих баб говорите. Тоже мне офицеры еще. Вам бы только издеваться над людьми.
Заплаканная женщина уехала. Странно. Наверно у нее в семье большие неприятности. Но история не кончилась. Через полчаса подъехавший на машине замполита секретарь комитета комсомола передал приказ.
Экипажу прибыть в кабинет к заместителю командира полка по политчасти. Мы знали, что недавно прибывший в полк подполковник Князев взялся за воспитание личного состава с усердием нового веника. Вот и сейчас он наверняка после жалобы официантки решил провести немедленно разбор. Что сказали о женщине? Не оскорбили ли ее?
Подошедший командир экипажа довел изменения в задании.
- А вообще. Что здесь происходит? Почему это нас вызывает замполит?
- Мне пришлось взять инициативу в свои руки.
Товарищ командир. Докладываю. Мы рассказывали анекдоты и Калашов намекнул Тане, что мы смеялись над ней. С этого и начался весь сыр- бор. Та видно нажаловалась главному нашему воспитателю и теперь нас всех вызывают на разбор. И теперь позвольте ответить его посыльному.
- Давай штурман. Только быстро. Через двадцать минут вылет.
Я подошел к капитану. Бывший техник слишком быстро освоился в штабе и чувствовал себя в связке руководителей полка.
- А теперь, капитан, послушай меня внимательно. И передай своему подполковнику дословно. Мы никуда не поедем. Плановая таблица – это приказ командира полка. Кстати подписанный и замполитом. У нас впереди полет на боевую службу. И мы должны максимально хорошо его выполнить. Это главное в авиации. И никакая жалоба, никакого человека, даже справедливая, не может быть основанием для отмены боевого задания. Пусть лучше он воспитывает истеричек, которые принимают на свой счет любой смех.
И вообще. Мне удивительно, что замполит полка не вникает в летную работу. Мы ни разу не видели ни тебя, ни его на аэродроме. Когда в следующий раз к нам прилетит Командующий, я лично обращусь к нему по этому поводу. А уже он пусть решает прав ли я сейчас. Счастливо вам оставаться в своих кабинетах.
- А я то при чем? Меня послали я и передал приказ вот и все.
Обиженный капитан отошел от экипажа, а мы начали «грузиться» в корабль пятого океана. Уже в самолете Василевский поинтересовался.
- Штурман. Не слишком ли ты резко выразил свое мнение. Они народ мстительный.
- Командир. Да у него теперь одна проблема. Как бы Командующий не узнал, что он стоит на летном довольствии и не летает совсем. Пусть дрожит за себя. Мы правы на все сто. Вперед- заре навстречу. И пусть удача не покинет нас. Никогда.
Действительно, ни на следующий день, ни в дальнейшем к нашему экипажу не было претензий. Никаких. Время слепого чинопочитания давно прошло. И мы умели уже зачищать себя от слишком активных «околоавиационных» деятелей.
На следующий месяц командир экипажа поинтересовался.
Заки, когда у вас комсомольское собрание?
- Да в это воскресение, отчетно- выборное. А что?
- А то, что я хочу тоже прийти на него. Напомнишь обязательно.
Только на собрании я узнал, что меня хотят избрать секретарем комсомольской организации эскадрильи. Действительно «они народ мстительный». В случае избрания я попадал под начальство капитана, которому в резкой форме высказался о «кабинетном» стиле работы. И когда дошло до обсуждения кандидатуры, слово попросил Василевский.
Он перечислил все наши успехи и недостатки в летной практике. Обрисовав всю дальнейшую работу, заметил одно.
Я обращаюсь к собранию. Кто сейчас больше нужен Родине. Хороший секретарь бюро, или хороший штурман экипажа. Вы прекрасно знаете какая сейчас напряженная международная обстановка. И если мы еще можем найти человека на место секретаря, то на место штурмана нет никого. А две должности совмещать человек первого года освоения сложной профессии не должен.
После собрания я долго благодарил своего спасителя.