Тимка догадался:
- А ночью… Ромка, ты к старой шахте ходил?
Ромка вздохнул:
- Ходил… Да не дошёл. За Орлиным курганом дождь как хлестанул! Темень, молнии сверкают, – ещё больше дорогу путают. Вспыхнет – кажется, террикон «Заперевальной» вот он, рукой подать… А через секунду сверкнёт в другом месте – ни террикона не видно, ни степь от неба не отличишь. Ну, я и свернул у Волчьего яра, сам не заметил… Пока понял, куда иду, – уже чуть сереть стало. Так я бегом, через балку, домой. Батя не спал, всыпал мне. А тут и Тетерин. Он ещё вечером приходил, – говорил батя…
Тимка припомнил:
- Ну, да. Ты ж с шестого, с литературы, смылся, а классная звонила бате твоему. На всю школу визжала, – аж мелкие из продлёнки поперепугивались. В класс позабегали, сховались там… Потом из-за дверей в коридор выглядывали. А она Тетерину рассказывала, какое ты хамло. И что ты воспитанию не поддаёшься. – Тимка прикусил сладковатый стебелёк сухого донника: – Рано ты, Ромка, пошёл туда. Говорят, – надо, когда ковыль забелеет. – Сошников вдруг хлопнул себя ладошкой по лбу: – Мы тут сидим с тобой, а перемена заканчивается. А у меня в ранце пирожки, мать рано утром напекла.
Пирожки ели уже на географии: ждать сорок пять минут, если в Тимкином ранце – такие золотисто-румяные пирожки с картошкой?.. Ели потихоньку, – для этого и уселись вместе за последнюю парту. Ещё и баррикаду из учебников соорудили, – ну, чтобы окружающий мир, а особенно – географ Евгений Павлович – не сомневался, что Сошников и Перелыгин усиленно повторяют заданный на дом параграф… А баррикада – чтоб ничто в мире не отвлекало от повторения домашнего параграфа.
Дашка Стёжкина с любопытством оглянулась на Сошникова с Перелыгиным.
- Хочешь? – прошептал Тимка.
Дашка кивнула. Сошников под партой протянул ей пирожок.
А Евгений Павлович чему-то незаметно улыбался. Потом не спеша прошёл к последней парте. Улыбку спрятал в глазах, серьёзно и строго спросил:
- Подкрепились, мужики? Теперь – к доске, к карте. По очереди. Ты первый, Перелыгин.
Ромка рассказал про географическое положение Евразии. Стёжкина, правда, про крайнюю восточную точку подсказала. Евгений Павлович Ромке четвёрку поставил: пятёрку у географа можно было получить примерно раз в год, – например, если ты с закрытыми глазами покажешь на карте все материки и безошибочно назовёшь столицы государств… Ромка счастливо перевёл дыхание: батя обрадуется. А то в эти дни отец только молча хмурится, – после каждого звонка Нели Алексеевны…
… В то лето Ромка перешёл в пятый класс. Батя сказал, что на целую неделю они поедут на Азовское море. Ромке так нравилось, как отец подшучивает над мамой, – потому что мама через день покупала себе новый купальник. И всякий раз серьёзно уверяла, что вот этот идёт ей больше всех остальных… Правда, скоро оказывалось, что всё-таки к маминым глазам больше подойдёт бирюзовый цвет… а к волосам – золотистый. Ну, а под будущий загар лучше всего купить тот, светло-кораллового цвета… Папа смеялся, подхватывал маму на руки:
- Ты в любом купальнике – самая красивая! А ещё лучше, если… – отец что-то шептал маме на ухо. Мама счастливо краснела, отмахивалась:
- Бессовестный какой!..
Ещё они с батей и с Ромкиным крёстным собирались в то лето на Донец, на рыбалку. Отец даже палатку купил, – чтоб с ночёвкой поехать. И с Тимкиной матерью договорился батя, чтоб отпустила мальчишку с ними на рыбалку.
А ещё было счастье… В свои неполные одиннадцать лет Ромка успел понять, что самое-самое пребольшое счастье – это когда отец приходит с работы. Особенно с третьей или четвёртой – ночных, самых тяжёлых смен. Хотя солнца в шахте не бывает даже в самое светлое утро, – там всегда светят шахтёрские лампы, – они с пацанами и девчонками почему-то боялись, когда отцы в ночную уходят…Счастье – сквозь сон прислушиваться, как мама собирает отцу ужин, как они тихонько разговаривают на кухне, чему-то смеются…
А взрыв в шахте случился, когда батя в первую смену работал. Над откаточным штреком обрушилась кровля, и батя целые сутки не поднимался из шахты, с горноспасателями работал, – потому что он горный мастер… В ту аварию всех шахтёров подняли на-гора живыми. Только когда из-под завала освобождали последних троих проходчиков, внезапно обвалившаяся глыба породы повредила бате позвоночник…
Прямо от шахты отца увезли в больницу. Мама поехала с ним, а Ромку забрал к себе крёстный. Ромка не спал и не ел, и не говорил ничего, и ни о чём не спрашивал. А утром убежал домой. Мама ещё не вернулась, зато пришёл Тимка. И они с Тимкой до самого вечера молча сидели на траве, под вишнями. Потом приехала мама. Она тоже ничего не говорила, только растерянно плакала…
Ромкин крёстный сказал, что отца увезли в Луганскую клинику, – на операцию. Только через неделю мама поехала в Луганск. Ромку брать с собой она не хотела, но крёстный – он почему-то хмурился и почти не смотрел на маму – угрюмо посоветовал:
- Возьми мальчишку. Михаил рад будет.
В палате Ромка часто-часто моргал глазами, – чтобы слёзы не пролились: сквозь лекарства и бинты – у бати и голова была забинтована – в палате пахло углём, и это был самый родной, батин, запах… Батя взял Ромкину ладошку, виновато улыбнулся:
- Придётся, Ромашка, Азовское море отложить… до следующего лета…
Мама отвернулась, вытерла слёзы. А Ромка заметил, как что-то тревожно-горькое промелькнуло в батиных глазах… Он негромко позвал маму:
- Танюша!.. Так вареников с вишней хочется… Спеет уже?
Ромке почему-то показалось, что вареников отцу совсем не хочется, а просто хочется напомнить маме об их недавнем счастье, напомнить, а ещё удержать его, – пусть мама не думает, что счастье навсегда осталось в том летнем дне, до взрыва в шахте…
Дома мама зачем-то собрала их с Ромкой вещи. И ещё зачем-то сходила в школу. Утром Ромка немного успокоился, когда мама собрала спелые вишни-любки и налепила любимых батиных вареников. Когда пришёл крёстный, мама укутала кастрюлю с варениками в большое полотенце, поставила в пакет. Крёстный взял пакет. На минуту прижал к себе Ромку. И уехал…
И они с мамой уехали, – к бабушке, маминой матери. Она жила не очень далеко, и Ромке нравилось бывать в этом посёлке, потому что бабушкин дом стоял прямо на берегу Айдара. Там они с отцом не раз ловили окуней, и отец рассказывал Ромке, что Айдар – это приток Северского Донца.
А сейчас Ромка совсем не радовался: какая ж радость от речки, если там не будет отца… К тому же перед отъездом – мама почему-то очень торопилась – Ромка даже не успел к Тимке сбегать, и теперь переживал: Тимка придёт, а их с мамой нет, и дом закрыт, и даже калитку мама закрыла на замок… Ромка неуверенно взглянул на маму, хотел сказать, что только на минутку сбегает к Тимке Сошникову, но мама раздражённо дёрнула Ромку за руку и велела садиться в машину, на заднее сидение: за ними приехал дядя Славик, бывший мамин одноклассник. Теперь дядя Славик работает в бабушкином посёлке участковым милиционером. Когда Ромка с мамой и отцом приезжали к бабушке, дядя Славик всегда приходил с букетом розовых роз. Мама брала букет, смеялась, отец подшучивал над букетом, но глаза батины не улыбались, а почему-то хмурились…
По дороге дядя Славик остановился, предложил купить мороженого. Ромка притворился, что спит. Никакого мороженого ему не хотелось. Он думал, как крёстный привезёт отцу мамины вареники с вишней, а есть их отец не станет, – потому что крёстный приедет к нему без Ромки и мамы. Ещё Ромка думал про Тимку, – как они собирались съездить на великах к Орлиному кургану, а потом в шахте взорвался метан, и эта батина первая смена какой-то невидимой чертой разделила лето – на счастье и несчастье…
Потом оказалось, что невидимая черта разделила не только это лето, а и всю Ромкину… и батину, и мамину жизнь.
Сначала Ромка думал, что мама просто привезла его к бабушке, – на остаток каникул. А сама уедет домой, потому что отец оставался в Луганской больнице, и крёстный сказал, что его не скоро выпишут. Вообще, крёстный мало говорил, только хмурился и без конца курил.
А мама и не собиралась уезжать домой, в Малоизбенку. Они с бабушкой о чём-то подолгу разговаривали. Бабушка вздыхала, непонятно говорила о каком-то чистом листе, с которого теперь надо что-то начинать… Ромке очень не нравилось, когда бабушка согнутым пальцем тыкала в мамин лоб, а сама говорила, что дядя Слава скоро майором будет… И что он к зиме достроит новый дом, – самый большой и красивый во всём посёлке.
А совсем непонятными казались Ромке бабушкины слова про какое-то инвалидное кресло…
Продолжение следует…
Начало Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»
