Глава 63.
Время действия - весна 1944 года.
- Ну, старуха, рассказывай! - переводчик уселся к столу, достал толстую тетрадь и карандаш.
- Чего тебе рассказывать? - тихо спросила Василиса.
Нестерпимо болела грудь от сильного удара, которым наградил её толстый полицай с висячими, как у лубочного казака, усами.
- Рассказывай, кто приходил к тебе, кому передавала информацию и от кого.
- Ничего я никому не передавала. Дай-ка, сяду… - Василиса шагнула к лавке, но волосатый кулак отбросил её назад к печке.
- Нет, сидеть в присутствии герр официра ты не будешь! - назидательным тоном сказал переводчик. - Ты будешь стоять.
Офицер, скрестив руки за спиной, истуканом застыл у окна. В ярком солнечном свете Василиса видела только темный силуэт, не различая его лица.
- Стара я уж стоять-то, - сказала она, сползая по беленому боку печи вниз. - Да ещё и побитая.
Полицай схватил её за шиворот и рывком поднял на ноги.
- Стоять! - рявкнул переводчик. - Стоять, если жизнь дорога!
- Жизнь? - усмехнулась Василиса. - Я, голубок, без году век прожила, благодаренье Господу. Всякого видала — и хорошего, и дурного. Ты столько проживи, если сумеешь. Так что бери пистоль свой и стреляй. Спасибо скажу.
- Застрелю. Только прежде ты нам расскажешь кое-что.
- Стешку-то за что вздернули? - лицо Василисы исказилось гримасой.
- За то, что шпионила на партизан.
- Стешка-то? - хмыкнула Василиса. - На партизан? Да она тех партизан в глаза ни разу не видала. Любопытная была, это правда. Только в этом весь грех её и был.
- А откуда ты знаешь, что она не была связана с партизанами? - прищурился переводчик.
- Знаю, - отрезала Василиса.
Офицер что-то тихо пробормотал, и переводчик вкрадчивым голосом сказал:
- Вот ты её защищаешь, а ведь она перед смертью много чего о тебе рассказала. По её рассказам выходит, что ты и есть самый настоящий шпион.
- Со страху чего только не расскажешь, - криво усмехнулась Васёнка. - Можно и себя оговорить, не то что соседей.
Очень хотелось вздохнуть глубоко, но разбитая грудь пронизывала такой острой болью при любой попытке набрать в лёгкие чуть больше воздуха, что приходилось дышать осторожно, по чуть-чуть. Постепенно заплывал, закрывался левый глаз, а во рту явственно ощущался соленый металлический привкус.
- К тебе приходят разные люди. Например, часто бывает некая девушка, татарка. Что-то приносит, что-то забирает. Кто бы это мог быть, а?
- Внучка давнего товарища нашей семьи, старика Алима.
- И где же живёт этот старик Алим? - переводчик заскользил карандашом по бумаге.
- Жил.
- Жил? - весело всплеснул руками переводчик. - А теперь, значит, помер? Надо же, какое совпадение!
- Жил. А потом ваши сожгли его вместе с односельчанами живьём. Всё село сожгли, ироды. Умеете со стариками воевать. Погоди, наши вон близко. Отольются вам людские слёзы.
Рядом, совсем уже рядом Красная Армия. День и ночь доносится с севера гул, оттягиваются, отступают немецкие части к Севастополю. Похоже, скоро им придется оборону в городе держать.
Переводчик машинально посмотрел в окно, и в глазах его мелькнула тревога. Мелькнула и тут же сменилась стальным, холодно-насмешливым выражением:
- И где же такое случилось?
- В ауле Улу-Сала. Можете разузнать, где это.
Ах, если бы можно было сесть… А ещё лучше лечь. Ноги совсем не держат. Как же болит в груди… Василиса прислонилась спиной к боку печки. Держи, родная, ты одна осталась опорой бедной старушке.
- Операция в Улу-Сала проходила два года назад, если мне не изменяет память. И наказаны люди были именно за связь с партизанами. Значит, ты признаешь, что имела общение с ними?
- Не знаю я ни про каких партизан. Поклоны передавали, гостинцев приносили, про это знаю.
- Старик помер, по твоим словам, два года назад. Отчего же поклоны от него тебе передавать не перестали?
- Не помер, а сожгли. А внуки его гостинцы мне носить продолжали в память о дедушке.
- И где же теперь живут эти внуки?
- Кто же их знает? Я про то не спрашивала никогда.
- Значит, рассказывать о них ты не хочешь… - переводчик обернулся к офицеру, что-то быстро сказал ему по-немецки и, получив короткий ответ, продолжил допрашивать Васёнку. - Расскажи тогда про другую партизанскую связную, про Аллу.
- Не знаю даже, что и сказать. Двух женок с таким именем знаю, а чтобы были они связными, не слышала.
- Про ту, которая к вам из Симферополя приходит.
- Из Симферополя… А что про неё говорить… Муж у её начальником каким-то был ещё лет пятнадцать назад. Деньги водились, поэтому она каждое лето с дочкой комнату у меня снимала.
- И теперь она приходит, чтобы хорошо отдохнуть в твоем доме? - усмехнулся переводчик.
- Теперь приходит, чтобы обменять продукты. Ей немного хлеба перепадает на службе, а у меня есть немного сушеных фруктов.
- И меняет она именно у тебя… А ближе сёл не нашлось…
- Так к кому ей идти-то, она никого больше не знает. Да и мне хлебушка не помешает… Работы для меня в колхозе не нашлось — прогнал староста, потому и заработков нет. А кушать хоть немного да надо.
- Где сейчас скрывается Алла?
- Так всю жизнь в Симферополе живет. А на какой улице — не спрашивала.
Алла приходила в Андреевку накануне. Измученная, отёчная — будто плакала неделю не переставая.
- Василиса Матвеевна, пакет забрали? - она рухнула на лавку у двери.
- Давно уже… - удивлённо посмотрела на неё Василиса. - Что это ты? Стряслось-то, говорю, чего?
- В пакете том карта Симферополя была. Важная. Если её доставят в нашу армию, то она очень поможет освобождению города… - Алла бессильно привалилась спиной к стене и закрыла глаза.
- Забрать забрали, а про армию сказать не могу, - развела руками Васёнка. - Уж наверное отдадут кому следует…
- Скорее бы… Скорее бы…
- Скажи хоть толком, чего тебя колотит-то? Не захворала ты?
- Бабушка, послушай… Группа наша арестована. Ты это знать должна. Я ведь не просто так гримером в театр пошла. Артисты нашего театра были партизанами. Да, они были вынуждены играть для немцев, понимаешь? Но раз уж им пришлось это сделать, то они постарались извлечь из этого максимум пользы. А люди… Люди думали, что они продались фашистам. Люди плевали им вслед и проклинали. Как же это было страшно пережить, бабушка…
- Вон оно что… - задумчиво сказала Василиса. - Да, перед Богом они чисты, а всё одно тяжко в позоре таком жить…
- Но они ведь не были ни в чем виноваты, бабушка! Наша группа мешала угонять людей в Германию, организовала полсотни крупных диверсий, а уж сколько разведданых собрано было! Но как это было тяжело… Тяжело улыбаться тварям, изображать из себя холуев, пить и танцевать с ними… Александра Фёдоровна Перегонец, актриса, которая снималась когда-то в кино у самого Протазанова, чистейшей души человек, ходила на фашистские попойки, чтобы узнать что-нибудь новое и важное из пьяной болтовни… Немцы мужа её расстреляли за то, что он когда-то играл Ленина. Каково, думаешь, ей было смотреть на их лица?!
- Несчастная… - пробормотала Василиса, представив себя и Семёна на месте этой пары.
- А Добромыслов? Дима Добромыслов, весельчак и красавец, ходил с фашистами в кабаки, и они не скрывали от него почти ничего. Они думали, что он просто актер и алкоголик. А он когда-то с басмачами в Туркестане воевал. Он военный, он был профессиональный военный и разведчик. А сколько наша группа передала партизанам разных медикаментов! Но кто-то выдал группу. Не знаю, кто. Не знаю, на кого думать, кого опасаться. Их арестовали прямо после спектакля.
- Может быть, ничего не докажут, отпустят… - беспомощно сказала Васёнка, в душе точно зная, что фашисты ничего доказывать не будут, не нужно им это.
- Их пытали, бабушка! Их страшно пытали… Меня не арестовали, потому что я в тот день уходила по заданию. Ну почему, почему меня не было с ними?!
- Что ты, детонька? Зачем тебе это? Чем бы ты помогла им?
- Я бы с ними была, бабушка! С ними рядом. Ах, если бы случилось чудо и наша армия освободила бы их! Если бы все остались живы!
- Может быть, они и живы, ты ведь не знаешь наверняка, что они… что их…
- Знаю. Сегодня их расстреляли в Красном.
- Да что ты! Кто же сказал тебе такое? Может быть, и омманули тебя!
- Нет, не обманули. Там, в охране лагеря, был наш человек. Он всё видел. Их отвели в урочище Дубки…
- Со святыми упокой, Господи… - зашептала Василиса, перекрестясь.
- А в пакете, который я тебе передала, не одна карта была, а две. На одной все немецкие военные объекты Симферополя. На другой — все места, которые немцы заминировали. Карты наш главный художник Коля Барышев составил. Запомни, бабушка,и людям расскажи.
- Эх, детонька… Да разве же я смогу всё это запомнить и рассказать… Память не та, да и лет мне много. Не сегодня-завтра Господь призовет...
- Я… Я знаю, что я сделаю! - тон, которым говорила Алла, вдруг сменился, и в нем было столько страшной решимости, что Василиса вздрогнула. - Иначе я не смогу жить.
- Ты чего надумала-то, а?
- Бабушка, есть у тебя карандаш и бумага? Я напишу всё это, а ты спрячь в тайник. А я… Я отомщу за наших ребят.
- Ох, ты мне, Господи…
- Только не пытайся отговаривать меня, Василиса Матвеевна. Лучше благослови меня.
Писала Алла недолго. Нервно черкала по бумаге, что-то дописывала, исправляла, хмурилась. Потом отдала листочек Васёнке:
- Вот, бабушка. Сохрани это. Отдай, когда наши придут. Лизе моей передай, что я люблю её. И папку нашего люблю. Потому и обязана отомстить немцам. За молодость её войной сломанную, за отца пропавшего, за всех солдат и матросов, в немецком лагере замученных. За всё отомстить. А Лиза пусть живёт. Долго и счастливо, - и, помолчав, добавила, - Степану, если… когда вернется, тоже расскажи. Пусть не думает обо мне плохо.
Она ушла, и Василиса, спрятав в рукав записку, долго смотрела на закрывшуюся за Аллой дверь, мысленно благословляя женщину на последний (в этом Василиса не сомневалась) подвиг.
На окраине села Алла едва ли не нос к носу столкнулась со Стешкой. Опустила голову, хотела пройти мимо, да разве эта болтунья пропустит!
- А я гляжу, ты это аль не ты… - громким голосом завела старуха. - Изменилась, постарела.
- Здравствуйте, бабушка, - Алла кивнула ей и пошла дальше.
- Где доча-то твоя, а? Сама-то где служишь аль мужних заработков и теперя хватает на хлеб-молоко?
- Хватает, спасибо, - оглянулась Аллочка.
- А ты чего приходила-то? К Василисе опять? - голос Стешки становился всё громче по мере того, как Алла удалялась от неё. - Вона, и не поговорит как следует, не уважит старого человека. Как была высокомерная, так и осталась. Одно слово — дачница. Тьфу!
Алла стремительно уходила от по дороге в сторону города, прислушиваясь к далеким пока раскатам артиллерии. Катили навстречу легковушки, тянулись обозы с ранеными немцами — эвакуировались на малые корабли у пирса в Андреевке. Уходят… Уходят от возмездия. Вот эти, которые измывались над советскими людьми, а теперь лежат на соломе, перевязанные, со страдальчески закрытыми глазами. Сейчас их погрузят на санитарные суда и через несколько часов они будут в безопасности. А после лечения снова возьмут в руки оружие и вернутся на фронт.
Впереди фыркнул и заглох автомобиль.
- Оооо… mein Gott… - услышала Алла знакомый голос.
Из машины вышел, разминаясь на ходу, статный офицер. Алла помнила его. Он часто бывал театре. И, как говорили, именно он руководил арестом труппы. Цинично, дождавшись окончания спектакля, с глумливой улыбкой на губах похлопав актерам, он отдал приказ. А может быть, он и допросами сам занимался? И так же глумливо наблюдал за пытками?
Внутри у Аллы замерло. Вот он, счастливый случай. Она не может отомстить всем фашистам. Но этому, конкретному, отомстить ей по силам. Она нащупала в кармане пальто пистолет — тот самый, который был при ней в день провала группы.
А потом всё разворачивалось как во сне — выстрел, медленно оседающий на землю немец, подскочившие автоматчики, скрученные за спиной руки, резкая боль. Дорога к Красному, и допросы, и снова допросы. Она молчала, только с ненавистью смотрела на мучителей. Проволока вместо наручников, темный силуэт Чатырдага над городом, чей-то плачущий ребенок, прикрученный к телу матери.
Алла смотрела туда, где грохотала далекая пока канонада. Скоро, скоро придут наши. Они уже рядом. Близится тот час, когда сметет родная армия всю эту грязь с крымской земли.
- А ведь вы боитесь, - вдруг засмеялась Аллочка, глядя на высокого мордатого полицая. - Потому и торопитесь избавиться от нас.
Резкий удар сбил её с ног.
- Ничего, однажды и ты будешь лежать вот так. Только ты станешь просить о пощаде, а я не прошу. Я счастлива, что могу…
Выстрел… Странно, но боли нет. Только небо почему-то красное. А Чатырдаг, оказывается, огромный… Алла улыбнулась и закрыла глаза.
Стешку схватили сразу, как только кто-то из немцев вспомнил, что эта сумасшедшая русская разговаривала с ней возле села. Испугавшаяся старуха рассказала всё, что знала в надежде на снисхождение. Но снисхождения она не дождалась, а расправа была быстрой. Немцам некогда было возиться с глупой бабой, не представлявшей для них никакого интереса.
И вот теперь они добрались до Василисы.
- Когда она в последний раз была у тебя?
- Давно. Не помню уже.
- А вот и врёшь ты, старуха. Была она у тебя вчера. И, выйдя из твоего дома, застрелила офицера.
- Господи, Исусе Христе, Сыне Божий… - Василиса с трудом подняла руку, чтобы перекреститься. - Что ж теперь-то с ней?
- Она арестована. После допроса будет казнена. Как, впрочем, и ты.
- Да не грози уж, стреляй. Мочи больше нет стоять.
- Зачем она приходила к тебе, ты, тварь? - переводчик подскочил к Василисе и, ухватив пятерней её лицо, с силой вонзил в кожу острые ногти. - Что приносила? Что и кому велела передать?
Она молчала, спокойно глядя в безумные от ярости глаза фашиста.
- Говори, а не то…
- А что ты мне сделаешь? Я тебе уже сказала — бери пистоль и стреляй. Я уже своё отжила.
Офицер, стоявший у окна, пролаял какие-то указания и вышел.
- Ты умрёшь. Но чтобы твоя cмepть не была тебе подарком, тебя не расстреляют. Ты должна быть наказана, и ты будешь наказана, - переводчик отпустил лицо Василисы и, кивнув полицаю, вышел из дома.
Василиса тихонько сползла на пол. Что они ещё задумали…
Закрылись ставни, погрузив избу в полумрак. Застучали молотки, заколачивая дверь. Потянулся по полу едкий дымок.
Вон оно что… Такой, значит,конец ей уготовлен… Василиса усмехнулась. Знают, что недолго им осталось, вот и лютуют.
А за дверью уже трещал огонь, пахнуло вдруг жаром, заволокло внутри комнат дымом.
Василиса с трудом поднялась на ноги, прошла в комнату, где на стене висел портрет Семёна.
- Что ж, Сёмушка, скоро ли встретиться нам суждено?
Но взгляд мужа терялся в дыму, и даже контуры рамы не угадывались.
- Думаешь, рано ещё? И записка… Записку-то Аллочкину отдать надо… Значит, не время…
Василиса прошла к тайнику, с усилием отодвинула доску и, замерев на минуту, обвела взглядом избу.
- Прощай, дом родной. Строили мы тебя с Сёмушкой. Деток вырастили, внуков. И горе, и радость здесь познали.
Поклонилась стенам и шагнула вниз, в спасительную черноту подземелья.
Окончание следует... (главы выходят раз в неделю)
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 62) "С любовью..."
#приключения #история #крым #рассказы #россия
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
