Ипатьевский дом. 1919 год
Григорий Иоффе
«12 июня 1918 года, часов в одиннадцать утра, вооруженная до зубов банда автомобилистов ворвалась в здание исполкома Совета и открыла частую стрельбу. Наш народный судья П.П. Шайдаков с криком “измена!” выскочил в окно, но бандитская пуля догнала его, и он повис мертвым на прутьях железной ограды».
Так описывал начало Невьянского восстания, известного ещё, как «Мятеж автомобилистов», участник тех событий невьянский комиссар финансов Н.М. Матвеев. Его очерк имеет довольно любопытную судьбу: сначала он был опубликован в 1957 году в Свердловске в книге «В борьбе за власть Советов. Воспоминания коммунистов – участников Октябрьской революции и гражданской войны на Урале». А многими годами позже, в 1982-м, уже под другим идеологическим соусом, этот очерк был перепечатан за границей – в книге из серии «Исследования новейшей русской истории». Называлась она «Народное сопротивление коммунизму в России. Урал и Прикамье. Ноябрь1917 – январь 1919. Документы и рассказы». И вышла в Париже под общей редакцией… А.И. Солженицына.
Так выглядели главные достопримечательности Невьянска в те годы. Наклонная Невьянская башня, Спасо-Преображенский собор и часовня в память о погибшем от бомбы народовольцев царе Александре II
Невьянское восстание продолжалось пять дней, а ровно через месяц в Екатеринбурге в доме Ипатьева был убит вместе со своим домочадцами бывший российский император Николай Второй, народом прозванный Николаем Кровавым.
Между двумя этими событиями нет прямой связи. Тем не менее, они отразили обстановку, в которой жил в те месяцы Урал: разгоралась Гражданская война, с одной стороны большевики, с другой – Белая армия, Чехословацкий корпус и самые разнообразные, часто стихийно создававшиеся и также быстро исчезавшие в пламени боёв отряды и банды.
Пусть и отставной, но ещё живой царь мог стать и стал в этой борьбе некой разменной картой. Для большевиков он был не только поверженным врагом, но и обузой: его надо было где-то содержать, причём, в достаточно безопасном месте, подальше от белых. А безопасных мест особо-то и не было: ситуация постоянно менялась, города переходили из рук в руки. Белые с чехами взяли Екатеринбург уже 28 июля, через 10 дней после убийства царя.
С другой стороны, попади Николай в руки белых, он мог бы стать неким знаменем, под которым можно было бы, пусть и временно, сплотить разрозненные силы и попытаться придать их действиям какой-то смысл.
Почему среди многих событий, происходивших летом 1918 года на Урале, я выбрал именно Невьянское восстание, расскажу чуть позже. Пока же - коротко об этих самых «автомобилистах».
В мае, когда начался мятеж Чехословацкого корпуса, Невьянск обезлюдел. «Почти все коммунисты и сознательные рабочие, – пишет Матвеев, – не менее 700 человек – ушли на фронт с отрядами Красной гвардии. В городе не осталось никаких вооруженных сил, за исключением так называемых автомобилистов, с которыми и связана история контрреволюционного невьянского восстания».
При наступлении немцев на Петроград в феврале 1918 года из Луги в Невьянск были эвакуированы находившиеся там технический персонал и охрана военизированных автомастерских. Публика здесь была довольно пёстрая, по политическим пристрастиям большей частью меньшевики и правые эсеры, всего около 300 человек, с винтовками, пулемётами и даже с бронеавтомобилями.
«Надо сказать, – продолжает Матвеев, - что поведение автомобилистов сразу внушило нам – коммунистам – подозрение. Они упорно сторонились рабочих, но зато завели крепкую дружбу с кулаками и торговцами, выменивая у них водку на оружие. Напившись, орали похабные песни и грозились:
– Вот погодите, мы ваших комиссаров скоро подкомиссарим…
Программа мятежников определялась типично эсеро-меньшевистскими лозунгами: “Долой комиссародержавцев-большевиков! Вся власть Учредительному собранию!” Организационным центром мятежа являлся так называемый военный штаб, куда вошли представители от автомобилистов, городской буржуазии, бывшего царского чиновничества, кулаков и соглашательских партий. Штаб сформировал белогвардейскую дружину, которая вместе с кулацкими отрядами насчитывала до пяти тысяч человек.
В деревне от имени военного штаба действовал организованный эсерами Крестьянский союз. Советы были повсеместно разогнаны, около 60 партийных и советских работников арестованы и доставлены в Невьянск на расправу».
На пятый день мятежа к Невьянску подошли отряды екатеринбургских и нижнетагильских красногвардейцев с бронепоездом и освободили город.
Историей восстания в Невьянске я заинтересовался не случайно: о нём коротко рассказывала мне бабушка, свидетельница этих событий. Звали её тогда Ксения Фирсова (впоследствии Ефремова). Было ей 18 лет, и она не знала всех подробностей дела, поэтому, например, называла восстание кулацким, что было верно только отчасти:
«Наши мальчики, члены Союза рабочей молодежи, почти все ушли в армию. А мы, девочки, остались…
12 июня в Невьянске кулаки подняли восстание, это было так неожиданно. Все работники горисполкома и горкома партии находились на рабочих местах. Здание, где находились эти учреждения, было оцеплено белыми и кулаками с пулеметами, и вообще до зубов вооруженными людьми, и все работники в количестве 46 человек были арестованы. А когда наша Красная Армия стала подходить к Невьянску на помощь, то арестованные все были кулаками расстреляны. Это был первый большой урон, помимо войны. Когда наши войска пришли и усмирили эту банду, первое, что нам пришлось делать, – это организовать похороны погибших. Конечно, все делалось под руководством старших, так как у нас еще своего опыта было мало».
Кровь за кровь. Такая война шла в те месяцы на Урале. Невьянский мятеж был одним из перепадов в этой войне, в которой одерживали верх то белые, то красные. Но ровно через месяц красные нанесли удар, который станет не просто одним из эпизодов Гражданской войны, он станет фактом мировой истории и потянет за собой цепь других событий, которые происходят по сей день.
В ночь на 17 июля в Екатеринбурге, всего в 90 километрах от Невьянска, была расстреляна большевиками семья гражданина Николая Романова.
В эту ночь бывшие Государь с Государыней ответили за все свои злодеяния, а заложниками этих злодеяний стали их невинные дети. И не так уж важно, кто конкретно стрелял в подвале Ипатьевского дома. Николая Кровавого, царя-палача – к этим определениям после его канонизации добавилось еще одно: «святой изверг» – убили те, чьи отцы были затоптаны на Ходынском поле 17 мая 1896 года (по официальным данным погибли 1389 человек, по неофициальным – до 5000); те, чьи товарищи, шедшие к Зимнему дворцу с портретами царя, были расстреляны 9 января 1905 года (по официальным данным 130 убитых и 299 раненых, по неофициальным в несколько раз больше); те, кто уцелел 4 апреля 1912 года, в день Ленского расстрела мирного шествия рабочих (убиты по разным данным от 150 до 270 человек); родственники погибших в еврейских погромах, направлявшихся царем-антисемитом (по самым скромным подсчетам: убитых – 21 000 человек, раненых – 31 000); родные тех сотен тысяч российских солдат и моряков, что погибли в бездарно проигранных Японской и Первой мировой войнах.
Всего во время подавления восстаний и разгона демонстраций за годы правления Николая II убиты более 17 000 и ранены около 28 000 человек, в течение 1905–1912 годов в тюрьмах умерли 30 424, покончили самоубийством 928 человек. Кровь за кровь. В историческом смысле это было отмщение. В духовном – Божье возмездие.
«Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» – Откр 22, 12.
Ныне Николай – «Царственный страстотерпец». Конечно, у Русской православной церкви в 2000 году были свои резоны для того, чтобы причислить к лику святых семью последнего императора России, и это – несмотря на многочисленные протесты и сомнения общественности. Хотя и в самой Церкви по этому поводу единого мнения не было.
Решающим, судя по тому, как развивались события, оказалось мнение первого президента России Бориса Ельцина, непосредственного участника и волею Политбюро ЦК КПСС исполнителя решения о сносе Ипатьевского дома в Свердловске (22–23 сентября 1977 года), в подвале которого произошла трагедия. Будучи в то время первым секретарем Свердловского обкома, он «вынужден» был дать ход этому делу.
Слова типа «вынужден» возникли многими годами позже, а в 1977-м верный ленинец и подумать не мог о том, чтобы поставить под сомнение решение Политбюро. Однако про Политбюро со временем как-то забыли, и всякий раз, когда возникал разговор о сносе проклятого дома, говорили просто: его снес Ельцин. Времена изменились, а пятно осталось.
Об угрызениях совести говорить не буду, не верю, но замолить грех и покаяться сам… (нет, не Бог) велел. Так и возникла, судя по всему, идея канонизации. Для этого надо было забыть все разговоры о никудышном царе, отрёкшемся от России, и свести всю его биографию к тому периоду, когда после отречения семья Николая находилась в неволе.
Бывший царь и его потомки большевикам, да ещё в той обстановке Гражданской войны, когда города на Урале постоянно переходили из рук в руки, были совершенно не нужны. Как несколько ранее, после отречения, ненужными они оказались английскому монарху Георгу V, двоюродному брату Николая, с которым они были, по крайней мере внешне, похожи, как братья близнецы. Брошенный родственниками, после Октябрьской революции Николай был обречён.
Снос дома Ипатьева. 1977 год
Фрагмент из книги "100 лет с правом переписки. Народный роман".
Книгу можно приобрести в интернет-магазине OZON и в магазине "Фаланстер" в Москве, а в Санкт-Петербурге – в издательстве «Петербург – ХХI век» ( peterburg21vek.ru ), в ИЦ «Гуманитарная академия», Арт-пространстве "Марс" (Марсово поле, 3), в магазине "Подписные издания" и на Книжной ярмарке в ДК Крупской. .