Предыдущую статью на эту тему смотрите по ссылке:
Смерть композитора на 54 году жизни от холеры в зените славы и успехов потрясла современников. Подробности этой трагедии были изложены в газетах и передавались в виде сплетен и пересудов. Начиналось так: Чайковский приехал в Петербург, чтобы присутствовать на первом исполнении Шестой симфонии под названием Патетическая. После концерта он с братом и друзьями отправился в свой любимый ресторан Лейнера. Как сообщает Модест Ильич: «Петр Ильич ел макароны и запивал их, по своему обыкновению, белым вином с минеральной водою; <…> во втором часу мы вдвоем вернулись пешком домой. Петр Ильич был совершенно здоров и спокоен». Ночью почувствовал расстройство желудка, но это было не первый раз и обычно быстро проходило с помощью самолечения. Утром Петр Ильич с братом Модестом и племянником Владимиром Давыдовым хорошо позавтракали. Про дальнейшее развитие событий Модест Ильич написал так: «Мне кажется, что этот завтрак имеет фатальное значение, потому что именно во время разговора о принятом лекарстве он налил стакан воды и выпил из него. Вода была сырая. Мы все были испуганы: он один отнесся к этому равнодушно и успокаивал нас. Из всех болезней всегда он менее всего боялся холеры». К полудню Чайковский разболелся окончательно. Петербургские газеты встревоженно писали: «ни в ком не было сознания ужасной близости роковой развязки… <…> Все надеялись!» И вот трагический финал: «Нет, не хочется верить, что он умер!.. В четверг на прошлой неделе в Петербурге заболело от холеры всего 8 человек из миллиона жителей, и восьмой был Петр Чайковский!» Обожаемая мать Петра Ильича умерла от холеры, когда ему было 14 лет. Он всю свою жизнь боялся разделить её судьбу и возможно тем самым навлек на себя повторение судьбы. Римский-Корсаков подробно расскажет в своей книге «Летопись моей музыкальной жизни» о похоронах великого композитора так : «Неожиданная кончина поразила всех, и затем последовали панихиды и похороны. Как странно, что хотя смерть последовала от холеры, но доступ на панихиды был свободный. Для участия следующим утром, 28 октября, в траурной процессии и для входа в Казанский собор, где должны были отпевать почившего, а также для доступа на кладбище Александро-Невской лавры были учреждены специальные билеты. Однако желающих проститься с Петром Ильичом оказалось намного больше. «Чтобы судить о том, какое громадное число осталось разочарованных, довольно сказать, что Казанский собор вмещает всего шесть тысяч человек, а заявивших желание по записям и письменным заявлениям было 60 тысяч».
Похороны отличались особой торжественностью. По распоряжению императора Александра III все расходы были покрыты из его личных средств, что можно считать проявлением величайшего почтения к композитору. По данным биографов, незадачливая жена Антонина Ивановна появилась на похоронах Чайковского и положила к его могиле венок с надписью «От боготворившей супруги». Появилось множество слухов. Наиболее активно распространявшаяся легенда гласила: композитор покончил с собой, приняв мышьяк. Ссылаются при этом на сходство симптомов заболевания холерой и отравления мышьяком. Существовало несколько вариантов этой легенды: первый - в результате глубокого душевного кризиса композитор якобы намеренно искал смерти и специально часто пил сырую воду, надеясь заболеть холерой; второй- побоялся громкого скандала в связи с неминуемой оглаской гомосексуальных контактов Чайковского с человеком из окружения императора и принял медленно действующий яд. Якобы приказ о самоубийстве исходил от самого Александра 3. Это было красочным вымыслом, ведь тогда в царских кругах бытовало лояльное отношение к проявлениям гомосексуальности. А главный аргумент- почему был возможен доступ к телу покойного в открытом гробу объяснили так: по причине смерти Чайковского не от холеры, а в результате необратимых ее последствий, таких как — отек легких и прекращение сердечной деятельности. Врачи подтвердили, что действие холерных микробов было прекращено еще за два дня до смерти Петра Ильича. Самое волнующее наблюдение и свой вывод о смерти Чайковского сделал его брат и биограф Модест: «Он словно перестал принадлежать себе и нехотя должен, не может не подчиниться чему-то мощно и неотразимо овладевшему им. Что-то захватило его волю и распоряжается вопреки ему. <...> Это таинственное “что-то” было безотчетно тревожное, мрачное, безнадежное настроение, ищущее успокоения в рассеянии, какое бы оно ни было. Я не объясняю его предчувствием близкой смерти: для этого нет никаких данных. Да и вообще отказываюсь от непосильной задачи разгадать эту последнюю психологическую эволюцию глубин духа Петра Ильича, но, указывая на нее, не могу не указать на параллель с тем, что предшествовало всякому резкому повороту в его жизни. Как перед избранием музыкальной карьеры в начале 60-х годов, как в Москве перед женитьбой, как в 1885 году, перед тем, что из уединения он выступает “на показ людям”, — так и теперь чувствуешь, что “так продолжаться не может”, что готовится новый перелом, нечто кончается и дает место чему-то новому, неизвестному. Смерть, явившаяся разрешить положение, имела характер случайности, но что она предстала, когда так больше не могло продолжаться, — для меня несомненно, и я не могу отделаться от впечатления, что 1892, 1893 годы в жизни Петра Ильича были мрачным кануном какого-то нового, светлого обновления». Итак, Модест Ильич Чайковский объективно посчитал, что жизнь великого композитора прервала всё-таки случайность, ставшая закономерностью.
