Сегодня расскажу вам историю о врачах и о моем проникновении в запретные зоны 😀
Я всегда интересовалась медициной и тянулась к врачам всем сердцем, хотя сама врачом стать не хотела и, наверное, не смогла бы.
А еще у меня всегда было убеждение, что врач — такая профессия, которая рано или поздно делает человека несколько холодным и мне хотелось этот вопрос поисследовать. Ничего не говорю про черствых, бесчеловечных, циничных людей, они есть в любой профессии. В моем опыте общение с докторами большая часть - очень хорошие люди, и когда я говорю о врачах - я говорю именно о таких.
Однажды мне посчастливилось заглянуть в самое закрытое закулисье - в операционную! Пригласили меня как журналиста (после полугода моих неустанных переговоров на эту тему 🙈), но привел меня, конечно, личный интерес. Люди, чья работа связана с таким риском - для меня особые люди, я понимаю, что для них это просто работа, но у меня они вызывают уважение и восхищение, они для меня другие. Мне интересно наблюдать, как они работают, как согласовывают действия между собой в непростых ситуациях, как поддерживают коллег и пациентов.
Вот такая история вышла из моего визита.
Томская областная клиническая больница. Хирургия. Операционная.
Состав участников: 6 медиков, 1 пациент и я, со своими внутренними вопросами: холодное у них сердце? Есть оно вообще? Что с ними на самом деле?
На входе вижу действительно довольно спокойных, равнодушных людей, каждый занят своим делом, некоторые говорят между собой на какие-то отвлеченные темы, другие молчат, кажется, что никому вообще нет дела до пациента. Стало немного жутковато и жалко пациента. Сам он - большой такой высокий мощный дядька. Видно, что сильный и мужественный он, самодостаточный и уверенный в себе. Только это где-то там он такой, в своей обычной жизни, далеко-далеко (для нас — пациентов и обычных людей — это ведь другой мир — больница, это очень непонятно и очень далеко от нашей жизни). И вот он в операционной. Лежит под одной простынкой и знает только то, что сейчас будет операция и больше ничего не знает.
Не знает, что анестезиолога зовут Виталий, и что он уже давненько про него — про дядечку этого думает. Еще в своем кабинете он готовился, говорил, что спина у него не простая, масса тела слишком большая и нужно бы хорошенько постараться, чтобы поставить анестезию в спинномозговой канал, думал про него, заботился, настраивался на выполнение своей задачи.
А еще он не знает, как Надежда Константиновна четыре раза в коридор выглядывала, ждала его, спрашивала все время: «почему не везут-то пациента? Мне ведь надо хорошенько его прокапать перед операцией» (подготовить организм, помочь ему). Заботится Надежда Константиновна, переживает, для нее важно, как этот дядечка будет себя чувствовать. Только он ничего этого не знает про это, когда он появился в операционной - все эти подготовительные мероприятия уже закончились. И вот я вижу, что дядечка-то боится. Я это точно вижу, для меня — для психолога это видно и понятно даже за самыми непроницаемыми лицами. А еще для меня понятно, что он не скажет про это ничего. Потому что он большой и взрослый, и не положено мужчинам бояться. Да и навыка у него такого нет — говорить про страхи свои, запрашивать поддержку. Поэтому он молчал. Что уж тут непонятного: пришел на операцию — сам решился, вот и лежи, нечего тут бояться.
Я так запереживала за него, захотела сказать ему что-то, поддержать, в эти минуты. Стою и думаю: Господи! Что говорить-то? Что все хорошо? Да откуда я знаю-то? Я же вообще не медик. Я понятия не имею, что тут сейчас будет происходить, не говоря уже о том, хорошо это будет
или не хорошо, больно или не больно, страшно или нет... Я не знала, что ему сказать. И не знала, есть ли у меня вообще право говорить
что-то в этой операционной. Скорее всего, нет. Я ведь человек чужой, приглашенный.
И тогда я собираю свои мысли в кучку, поворачиваюсь к хирургу и говорю:
— Андрей Владимирович, скажите что-нибудь пациенту, страшно ведь ему.
— Ага — равнодушно отвечает А.В. — Сейчас анестезиолог ему все скажет.
И еще как-то странно на меня посмотрел, как будто я какую-то фигню сказала.
Мой взгляд перемещается на анестезиолога. Смотрю на него и жду. А он тоже ничего успокаивающего не говорит, а только инструкции:
— Садитесь, ага, вот так, руки на колени положите, ага, спину вот так.
Спокойным ровным голосом говорит. Наверное, его забота такая — быть спокойным и уверенным и делать свое дело. Только нам-то про это ничего не известно. Кажется, что сердца нет.
Мои переживания продолжают расти. Дышу глубже, поворачиваюсь снова к А.В. и говорю:
— Андрей Владимирович, тогда мне что-нибудь скажите, потому что теперь уже я и сама боюсь.
А он опять ничего не говорит. Не знаю, может у меня лицо такое не показательное, может не видно по мне, что очень надо что-то сказать.
А может он не знает, говорить. Думаю: ну точно нет сердца, точно нет. И вот он вовсе уходит на другую сторону (что-то там нужно держать). Уходит и говорит:
— Валерия, вот тут стульчик, если что, ага?
И вот начинается процедура. Анестезиолог длииииинной иглой старается попасть между позвонками, а это похоже и правда не просто. Не знаю, сколько прошло времени, наверное, минута, может полторы. Но для меня-то было совсем не так. Я вижу, как этого Дядечку колют огромной иглой в спину и что-то там ищут, долго ищут, а он так дышит тяжело и ничего не говорит, а у меня сердце так щемит, что я дышать перестала. Думаю: да как же ему помочь? Больно ему, наверное, очень! Еще и страшно. И он не видит ведь ничего — колют-то в спину, а он согнулся в три погибели и сидит пыхтит. Что мне сделать? Как помочь?! Смотрю, вроде все окей, иглу вытащили, а оказалось что нет, что-то не получается, новая попытка и все заново… И тут дядечка тихо и жалобно что-то говорит (не слышно что именно), ну думаю: капец, если заговорил, значит совсем ему больно. И все — у меня внутри все рухнуло, я так беспомощно себя никогда не чувствовала. Села на стульчик, который Андрей Владимирович мне подвинул. Сижу, дышу глубже. Слышу женский голос:
— Потерпите, немножечко осталось.
Думаю: Слава Богу! Заговорил кто-то. Пытаюсь выдохнуть, не получается. Чертова игла никак не проходит туда, куда ей нужно. Думаю: вот черт! Да это, наверное, из-за меня! Это я сижу тут и мешаю, вот ничего и не получается, отвлекаю своим присутствием. Начинаю крутиться, ищу, куда же мне исчезнуть, чтобы все это закончилось.
Я думала, целый час прошел. И вот наконец-то все случилось как надо. Анестезиолог ввел препарат, пациент лег. Смотрю вокруг: все занимаются своими делами: кто-то что-то наливает, протирает, раскладывает. Все 6 человек стоят или ходят вокруг. Выдыхаю, встаю, отхожу подальше от стола — стараюсь не мешать работе. Чувствую, что дышится-то мне не очень, останавливаюсь, замираю, стою. И тут кто-то из медсестер (для меня — незнакомый человек какой-то, который стоит далеко у окна и делает свои дела, которому вообще до меня дела нет и не должно быть, он даже смотрит в другую сторону!), и вдруг поворачивается на меня и спрашивает:
— Ты как?
Я что-то отвечаю типа:
— Так себе, нормально.
А сама-то не знаю еще: как мне. А она быстро так среагировала:
— Да ей плохо! — говорит.
И через секунду меня подхватили и повели по коридору, привели, положили, позаботились и ушли снова работать. В минуту все это про-
исходит, может даже в полминуты. Вот скажите мне: как Она это видит? Периферическим зрением помещение мониторит? Или спинным мозгом чувствует? Или сердце у них так устроено — в миг реагировать, когда нужна помощь. И сразу ее давать.
Вот так они живут: ничего могут не говорить, не смотреть на тебя, беседовать между собой, скляночки переставлять (как будто им все равно), а на самом деле, как только пациенту (или вообще случайной девушке-журналисту) что-то понадобится - их сердце услышит вас раньше,
чем вы успеете сами себя понять. И тут же будет реакция.
Пришла в себя, вернулась слегка еще пошатываясь, села наблюдать дальше. Видела как Надежда Константиновна ходит вокруг пациента,
то подушечку ему предложит, то ширмочку поправит и так тепло-тепло на душе стало. Как будто мир мой перевернулся. Получается, что в какой-то напряженный момент они молчаливы и сосредоточены, но потом все меняется. И на самом деле они все видят, и им совсем не все равно.
Вот такое открытие и вот такой ответ на вопрос получился: с ними все в порядке, оказывается, с врачами. У них есть сердце. И это сердце
каждую секунду следит за нами — за обычными людьми.
Это был мой первый визит в операционную, и я видела всего полторы операции и только несколько медиков в работе. Но могу немного рассказать про каждого:
Про Звереву Ольгу Юрьевну хочется сказать, что она очень собранная, внимательная, хорошо знает свою работу и делает ее быстро и качественно, никого не привлекая. И сама не трогает чужую работу, вообще никаких лишних движений. Спокойно, ровно, без волнений и суеты. Я заметила, что в операционной вообще каждый знает свое время и место, и зону ответственности. И в нужный момент подключается тот, кто нужен. И, что особенно приятно – нет такого момента, когда бы за пациентом пристально не следил кто-то (хотя обычному человеку со стороны кажется, что никто не смотрит на него и никто с ним не говорит). А на самом деле, пациент каждую секунду под пристальным наблюдением и в каждый момент времени есть человек, который отвечает за него. За стенами операционной Ольга Юрьевна – обаятельная и лучезарная, и что удивительно – продолжает быть внимательной и заботливой ко всем – и к пациентам, и к коллегам, и даже ко мне :)
Стальченко Александр Вячеславович поразил меня своим перевоплощением! На его операцию я пришла уже после ее начала и застала команду в работе. Я вошла, меня представили как журналиста, предупредили, что я могу задавать вопросы. Вижу взгляд хирурга и сразу понимаю, что если я хоть звуком помешаю его работе, то первый скальпель он воткнет в меня! Решаю, что ничего не буду спрашивать. Аккуратно сижу, тихонько говорю с менее занятыми людьми. Через час операция заканчивается, пациент постепенно приходит в себя, а Александр Вячеславович снимает очки, подходит и начинает говорить со мной. Я даже не сразу поняла что он ко мне обращается. Потому что он заговорил так легко и непринужденно, с такой улыбкой искренней и теплой, как будто бы я мы на свидании с ним! А ведь до этого больше часа это был совсем другой человек – собранный, четкий, не реагирующий ни на что, кроме своей работы.
И вот какой вывод можно сделать о его заботе. Если вы вдруг у него на операционном столе оказались, то не важно, что он вам сказал, что подумал, как вас встретил… важно то, что он так сосредоточен на своем пациенте, что для него от первой до последней секунды операции никого важнее вас в этом мире нет. И что бы не происходило вокруг него – он всецело будет с вами.
Может даже когда вы от наркоза отойдете и услышите, как он спрашивает вас: «как себя чувствуете? Все ли хорошо?». Попросит вас руку ему сжать. Хорошо бы в этот момент его за руку взять и спросить тоже: «А Вы как, Александр Вячеславович? Устали, наверное? Я знаю, что Вы очень серьезно свою работу делаете, спасибо Вам большое».
Марков Виталий Александрович - анестезиолог. Яркий и выразительный персонаж. Наверное, распространенный в операционных и вообще в больничной среде (я так подумала) и даже спросила его: «Слушайте, а сколько лет нужно проработать в операционной, чтобы вот такой равнодушный и спокойный вид стал у человека, чтобы вы перестали переживать за пациента?». Не помню, что он ответил. Но именно в этот момент мне стало интересно понаблюдать за этой темой – заботы и участия врачей в жизни пациентов. И благодаря этому моменту мой интерес к ходу операции, к обстановке и оборудованию в операционной резко закончился и тут же родился новый - интерес к людям, которые тут находятся. К тому, как они устроены, как они живут, что думают, как к пациентам относятся и вообще к нам – людям из другой среды?
Так что конечно, за эту статью в первую очередь спасибо Виталию Александровичу и его «равнодушному» лицу. По итогам 3-х часовых наблюдений, общения, прояснений и т.д., вывод родился сам:
Вот это спокойное и безучастное лицо анестезиолога (или другого врача), которое для обычного человека видится как равнодушное и холодное, на самом деле значит совсем другое:
1. Если врач выглядит полностью равнодушным к пациенту и вообще разговаривает с кем-то на свои отвлеченные темы, то это значит, что с пациентом все в порядке, все хорошо идет. Потому что Виталий Александрович думал про него еще перед операцией, готовился, решение принимал, какой наркоз лучше подойдет. И вот он этот наркоз сделал и за показателями наблюдает и спокоен очень. А еще любое отклонение на мониторе он сразу увидит и так спокойно пойдет и сделает то, что нужно. Потому что он знает свое дело, он мастер, ему в голову не придет никогда, что пациент волнуется и сомневается. Ведь для него-то все ясно.
2. Очень приятно было обнаружить, что как только вы вступите в диалог с Виталием Александровичем, и скажете про свои переживания, опасения, желания, да что угодно – тут же будет отклик! Тут же начнется диалог. И он может и успокоить, и поддержать, и сказать нужные слова.
Вывод: если вам важно получить от врача помимо профессионализма, пару слов поддержки, или взгляд на вас, или может чтобы он вас за руку минуточку подержал, то хорошо бы про это ему сказать. Очень высока вероятность, что он откликнется. Потому что у него вообще-то все в порядке с сердцем.
Байтингер Андрей Владимирович случай в этом плане особенный. Даже с моей диалогичностью и постоянными запросами, я так и не получала той заботы, которая была нужна. Думаю, даже если стоять сутки возле ординаторской в слезах и умолять его сказать вам что-то теплое и душевное, этого не произойдет (хотя он контактный очень и открытый, просто такой функции - открытой заботы - у него в арсенале нет). И я отметила за ним два крайне важных навыка вместо 1000 слов.
1. Андрей Владимирович так увлечен своим делом, так живет им, что кажется, что ему самому интереснее и важнее починить то, что он лечит, чем даже самому пациенту. У него огонь в глазах горит, когда он рассказывает про возможности микрохирургии. Он все свои способности и возможности всецело пациенту отдает. У него, может быть, нет слов утешения для вас, потому что он повода даже для утешения не видит, он знает, что все в порядке, он свое дело знает и любит, ему результат очень важен и дорог.
2. Андрей Владимирович может не дать словесной реакции на ваши переживания, но вот стульчик сзади всегда поставит, и будет помнить про вас, приглядывать (если знает, что вам это важно).
Такой профессионализм и такая забота. Качественная и надежная, хоть и без соплей.
Очень хотелось бы сказать и несколько слов про Камолова Фируза Фарходовича – хирурга-травматолога, чью операцию удалось посмотреть совсем немножко, но времени было так мало, что я не успела сделать наблюдений. Если буду допущена еще раз – обязательно напишу!
Действительно ушла с желанием иногда приходить в стены этого мира и видеть: как равнодушный казалось бы анестезиолог, на самом деле, готовится к каждому пациенту и участвует каждую минутку в его жизни. Как откликается на любой вопрос, просьбу, жалобу, как по-человечески может побыть рядом и сказать самые нужные слова.
Я бы хотела любоваться на заботливую, внимательную, обходительную, нежную Надежду Константиновну Бутенец, которая столько лет работает в операционной и таким чутким человеком приходит на работу каждый день. Если один раз сказать ей: «знаете, я бы очень хотела, чтобы вы чуточку побыли со мной, потому что мне очень страшно», то Надежда Константиновна окружит вас такой заботой, какой вообще мало где можно получить. Потому что у нее есть на это и ресурсы и желание. Она очень отзывчивая. Главное, не забыть сказать ей, что она вам нужна. Потому что на телепатическом уровне все люди в операционной следят только за жизненно важными процессами организма. Про остальное хорошо бы договариваться 😉
#медицина #здоровье #психология #отношения #работа
