История Валентины – история выжившей
Меня часто спрашивают, есть ли жизнь после травмы. Конечно, есть. Тому, кто пережил травлю, обязательно надо помочь. Психологи, родители, любая эмоциональная поддержка. А если после травли прошло много лет? А если, кроме травли, ещё было домашнее насилие? Сегодня поделюсь с вами историей Валентины. Психологи знают, что, когда речь идет о жертвах детских травм, есть такой термин «выживший». Это человек, который исцелился, не просто проработал свои травмы, но смог отпустить ситуацию, простить обидчиков. Валентина – выжившая. Такие люди встречаются нечасто.
Я убеждена, что детей бить нельзя. Чтобы это понять, я прошла долгий путь. Меня бил отец. До школы нет, а вот когда пошла в первый класс, не оправдала ожиданий. Не сразу стала учиться на сплошные пятёрки. Навсегда в голову вонзилось слово «вокзал». Мама с братом тогда уехали к родственникам. Мы с отцом остались вдвоём на неделю. Я делала домашнюю работу. Он сидел рядом. Я написала «ВОГзал». Тут же подзатыльник по голове. В первом классе нам ставили ненавистные солнышки и тучки. Меня били за каждую тучку. И ремнём тоже. До сих пор напрягаюсь, когда слышу звук пряжки на ремне.
Я была очень активная девочка, мне ставили двойки за поведение на музыке и на ритмике. Вот за это меня тоже били. Мама видела, знала, не реагировала никак. Мы это никогда не обсуждали.
Первая травля, с которой я столкнулась, случилась во дворе. Оглядываясь назад, я понимаю, что в детстве я пыталась выделяться. Я цепляла людей. Сейчас, после работы с психологом, я понимаю, что это было не просто так, это была потребность во внимании, реакция на недолюбленность. Была во дворе Маша, тоже активная девочка, моё зеркало. Сначала мы даже дружили, а потом она мне придумала кличку. Вася. Моё настоящее имя Валя, и это было производное. Но шоком для меня стало то, что это имя моего отца. Дети этого не знали. Это было потрясающее совпадение. Я боялась своего отца, потому что он меня бил, не любила эту кличку. Прозвище и насмешки подхватил весь двор. К счастью, из двора в школу травля не переехала.
К восьмому классу, к радости отца, я стала круглой отличницей. Я вся была сфокусирована на своей единственной подруге. В восьмом классе она ушла. Я осталась одна. Впала в депрессию. Видимо, я от всех отгородилась. Как-то на какое-то высказывание учительницы я отвесила хлёсткое: «Да вот они все...» Не помню, что конкретно, но что-то обидное про весь класс.
А дальше случилось страшное. Моя тётя — директор школы. Она решила сделать меня золотой медалисткой. Меня об этом никто не оповестил. Оценки мои в девятом классе стали ухудшаться из-за моей печали по ушедшей подруге. Я заболела, лежала в больнице три недели. Успеваемость падала. Но! Парадокс! Пятёрки мне продолжали ставить. Однажды на контрольной у меня списывала девочка, ей поставили три, а мне пять. Девочка кричала об этом на весь класс. А я и сама была в шоке.
Потом к нам пришла новая преподавательница по обществознанию. Её, видимо, не предупредили про меня. Я точно помню, что к её предмету я готовилась, но получила за несколько контрольных подряд тройки. В четверти я тоже получила тройку. Все начали это громко обсуждать: «У неё тройка». А классная взяла журнал и исправила оценки за контрольные и четвертную оценку на пятёрки. Это произвело эффект взорвавшейся бомбы. Был скандал.
Я решила, что я сама во всём виновата. Я правда считала, что оценки нечестные, поэтому всё, что со мной происходит, заслуженно. Все эти крики, унижения, придирки. Я полностью ушла в позицию жертвы. Класс сначала травил потихоньку, потом всё сильнее. Писали гадости на доске. Воровали портфель, кидали его в мусорку. Задирали за внешность. Я была всегда высокая, худая, называли «шпалой», «шваброй». Я боялась лишний раз ходить по школе.
Довольно быстро к травле подключились дети из других классов, даже младшеклассники могли кричать: «Наша дура выше всех!» Физически трогать меня боялись. Боялись моей тёти. И от этого ненавидели меня еще сильнее. Морально это был ежедневный ад.
Как-то в девятом классе меня с ещё парой девочек выбрали дежурить по уборке класса. Они меня оставили, закрыли, сказали: «Убирайся!» Было очень унизительно.
Но я убралась. У меня даже мысли не было этого не сделать. Я же виновата, я незаслуженная отличница.
Самое противное было, когда к стае присоединялись довольно слабые, те, кто имели низкий статус в школе. Но и они пытались за счёт меня подняться. Это было мерзко.
Я даже как-то пошла в храм. Помню, как стою там, рыдаю и только повторяю: «Боже, за что меня все так ненавидят?»
Видели ли взрослые? Классная всё видела, но думаю, она за меня получала, поэтому я от неё не ждала защиты. Одну учительницу саму травили дети, у неё не было никакой опоры даже себя защитить, не то что меня. Помню, однажды перед уроком истории дети в очередной раз написали на доске обидное, я, как обычно, начала это стирать. Историк зашёл в кабинет. Никогда не забуду: он видит написанное, конечно, понимает, что происходит, я смотрю на него и жду, ведь это мужчина, он обязательно защитит. Но он просто подошёл к доске, стёр как ни в чём ни бывало, начал урок.
Мои родители в какой-то момент узнали. Каждый вечер после ужина мы собирались в зале, и я рассказывала, какие сегодня были унижения, что со мной делали. Папа как-то в сердцах сказал, что я должна бить стулом обидчиков. Он просто не знал, что в таких ситуациях делать. Я ни разу не рискнула последовать его совету. Теперь понимаю, что правильно делала, могла ведь и покалечить.
Тётя моя тоже, видимо, знала. Я с ней никогда не обсуждала. Но теперь я понимаю, что она предприняла определённые действия. Однажды в девятом классе меня выловила женщина, сказала, что я должна к ней прийти. Я пришла. Оказалось, это была психолог. Была одна встреча. Скорее всего, психолога пригласили специально для меня, так как больше я её в школе никогда не видела. Помню, что она задавала вопрос: «Что с тобой?» Я разрыдалась. Мы с ней проделали пару техник, мне полегчало.
Тётя сделала ещё кое-что. В десятом классе она привела к нам в школу, в мой класс пять новых девочек. Я сразу примкнула к ним. Они моментально стали отвращением для всего класса. Они были, как на подбор все очень добрые, но при этом сильные. Они выбрали дружить со мной, им было не важно мнение коллектива. За это я до сих пор им очень благодарна. Позже я с ними обсуждала это. Они никак не могли понять, что происходит. Только пришли в школу, ничего не сделали, а на них масштабная агрессия. Моя тётя распределила травлю, направленную на меня, на шестерых девочек. Теперь ненависть выливали на нас всех. Я даже как-то осмелела, начала давать отпор.
Так мы вшестером и закончили одиннадцатый класс. Уже во взрослом возрасте я с некоторыми травителями общалась. Один одноклассник назвал главную причину — зависть. Возможно. Было чему завидовать. Я была племянницей директора, нечестные оценки. К тому же школа находилась недалеко от маргинального района, где люди жили в общагах, многие дети были оттуда. А я жила в квартире. Кто-то был из неполных семей, а у меня были папа и мама.
Я поступила в университет, потом уехала в Москву. Если в школе я была как ёж, который всегда ожидает удара и выставляет иголки, то в университете и дальше на работе научилась играть, что у меня все великолепно. Примерно в 24 года я попала на тренинг личностного роста. Знаю, что сейчас к таким тренингам отношение неоднозначное, но мне, действительно, помогло. Именно тогда я поняла, что всё, что со мной происходило в детстве, что делал отец, это ненормально, что это оставило глубочайший след на моей личности. Поняла, что для меня довериться человеку означает дать себя расстрелять, я словно обложила себя танками, пушками, автоматами, чтобы никто не подошёл и не сделал больно. И я начала огромный труд по перепрошивке себя. Дальше было много всего. Психологи всех направлений, тренинги, вебинары, выездные ретриты, практики, молитва… Я изучала историю своего рода, искала объяснение насилия в семье, много копалась в себе, работала над собой. И смогла простить отца, поняла, что в тех условиях, в каких он сам рос, он не мог быть другим. Это странно звучит, но я знаю, что он бил меня из лучших побуждений. Я его уважаю и горячо люблю, без лукавства могу теперь это сказать. Я простила всех моих обидчиков. Я всем сердцем благодарна моим родителям, они дали абсолютно всё, что могли. И тёте благодарна, ведь она разрулила ситуацию.
Я вложила очень много сил, денег и времени в то, чтобы сейчас спокойно говорить о детстве, о том, что я пережила в школе, об отце. Я прошла долгий путь. Такие травмы действительно нужно прицельно исцелять, они сами не проходят. Я очень долго выстраивала свою жизнь через доказательство, что я не ничто, что я не ничтожество. Если что-то не получалось, я включала самобичевание, обесценивание себя. Я всё ещё порой так реагирую, но уже гораздо мягче. Я исцелила себя от ненависти к прошлому, обид, боли. Тонны всего этого вынесла, вычистила, теперь уже наждачной бумагой отшлифовываю. Сейчас вот прохожу бесплатную группу по созависимости Coda. Дети из дисфункциональных семей всегда вырастают созависимыми. Осталось недоверие к мужчинам, это очень частое последствие домашнего насилия. Мне 34, и у меня ещё нет семьи. Это интервью я вам даю, потому что знаю, когда историю своей травмы рассказываешь публично, исцеляешься. Я решалась на это много лет.
Неравнодушных педагогов и осознанных родителей я приглашаю в Телеграмм-канал «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу.
Книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно заказать тут.