«Когда-то я была итальянкой. И меня звали.. / Джузеппе. /
Позвольте! / Да, да.. Толстый старый Джузеппе, с обвислыми — задом, брюхом и усами. И тремя неудачными, бестолковыми дочерьми. Младшая — особенно! /
Я помню — любила петь.. / В точку — прожжённым, скрипучим голосом, кабацкие песни. Дочери стыдились очень. Они казались себе барышнями романтическими и томными. Если и бывал кто «томным» — так это папаша, после галлона пива. Но не часто, на галлон ещё заработать нужно. /
Я была… / Оставьте! Ваши бредни! Скажите ещё, что красивая! Ваша жёнушка так не считала, да даже и в молодости. Среди деревенских девиц ваш рейтинг был устремлён к унылому нулю. И только очевидная ваша настойчивость позволила вам уломать Мари. После того, как вы плохим бургундским затащили её на сеновал. Скандал был!… /
Вообще-то, мне казалось, я всё же была женщиной. Помню груди — пышные, тяжёлые. Тонкая талия, широкие бёдра, на любителя. Кудри чёрные, лицо смуглое. На меня заглядывался сам римский наместник! / За наместника не скажу, может вы времена попутали, и локации. Зад точно виделся широким, но спереди грудей не ощупывалось. Делись куда-то. Может «человек из Рима» и унёс?.. А кудри были, и чёрные. Но до сорока, потом опсивели. Окрас потеряли, поредели, посеклись. Посему жёнушка часто брила вам наружность, чтоб «живенько так».. Вся красота ушла в усы! Вам усы нужны? /
Так, а как же моя жизнь личная, если «жёнушка»? / Ой, не говорите! Не знаю. И не спрашивайте, вопрос тёмный. Смуглый, как вы выразились! Всё же есть подозрение «смещение» какое-то наметилось. Там, где вы — женщиной, с грудями и талией. Там — не вы, а кто-то иной грудастый. А вы — старина Джу! Дохлый, пьянчужный, бессмысленный — как и вся его жизнь. С женой-покойницей, не стерпела буераков судьбы. И трое уродливых дур на выданье. В придачу! Брать будите?../»
