Что таит в себе старое зеркало? Право слово, иногда лучше не знать…
***
У родителей в доме с незапамятных времен был трельяж – статичное среднее зеркало и по бокам две двигающиеся створки. Любимой забавой для нас с братом было залезть на тумбочку с ногами, сдвинуть боковые зеркала и смотреть на бесконечные отражения в зеркальных коридорах. Иногда мы спихивали друг друга с тумбы, не желая уступать место, но чаще забирались вдвоем и вместе строили рожицы, умирая от смеха.
Родители на наши забавы не обращали внимания, ну играют дети у зеркала, пусть, что с того? Но однажды нас увидел дядя Прокопий:
- Не стоит так играть, - голос был спокойный, но в нем чувствовались стальные нотки, - Зеркала, это не игрушка.
В этот момент Вася как раз пытался залезть на тумбу, где уже стояла я. Дядя аккуратно взял карабкающегося мальчика на руки:
- Никогда, слышишь, никогда не заглядывай в зеркало, если в него уже смотрится другой человек, особенно через левое плечо. Можешь увидеть совсем не то, что ожидаешь. Тебя это тоже касается, падьэдуо.
- Почему?! – Вася уставился на дядю Прокопия, - Что я там увижу, кроме себя и этой вредины?
- Искренне надеюсь, что ничего страшного.
Мы с Васей ждали продолжения, но дядя, по-прежнему держа мальчика на руках, подошел к окну и какое-то время молчал.
- Дядя, - я, всё ещё стоящая у зеркала, нетерпеливо притопнула, - Так что можно увидеть в зеркале, кроме своего отражения? Ты расскажешь нам эту историю?
- Может быть потом, когда немного подрастете, - дядя улыбнулся и сменил тему, - Пойдемте чай пить?
***
Мы переехали в Якутск, с нами в контейнере отправились все вещи, в том числе и трельяж – оставить его и мысли не возникало. Да и зачем?
Я повзрослела, строить зеркальные коридоры прекратила и оценила другое его преимущество над всеми зеркалами на свете – оно стройнило! Даже моя одноклассница Таня по прозвищу Булочка, весьма пышная девочка, в этом зеркале казалась вполне себе тоненькой, что уж говорить об остальных.
Однажды вечером я сидела дома одна, родители были в гостях (Катя еще не родилась). Верхний свет был выключен, горел только торшер, для чтения света мне хватало. И тут боковым зрением увидела в трельяже что-то тёмное, и прямо из глубины зеркала на меня взглянули чьи-то внимательные глаза. Не знаю, где взялись силы, но пришла в себя уже в своей комнате, накрытая с головой одеялом. Вскоре пришли родители, папа, услышав мои всхлипы, буквально ворвался в комнату:
- Доча!!! Что случилось???
Узнав причину страха, мама покачала головой:
- Это всё Пронины сказки! Нагонит жути, немудрено, что всякое мерещится.
Папа же просто вышел, через какое-то время я услышала полный облегчения голос:
- Таля, иди сюда! Не бойся, - а когда я вошла в гостиную, показал на медведя, сидящего в кресле, - Вот кто на тебя смотрел!
Большого коричневого плюшевого медведя папа подарил мне на 10-летие, раньше он украшал витрину одного из московских магазинов к Олимпиаде-80. Папа искал мне подарок, увидел и выпросил, чтобы продали за какие-то бешеные деньги. Мишка никуда не помещался, поэтому частенько сидел или в кресле, или на стуле.
Я посмотрела в зеркало с того места, где сидела до этого, и согласилась, да, точно, это был мой мишка. Мы дружно посмеялись, случай, казалось, забылся.
Но через два месяца я проснулась от собственного крика. Прибежавшему папе просто сказала, что приснилось что-то страшное, а что – не помню. Ни за что не призналась бы, что мне приснились глаза из зеркала, и они вовсе не принадлежали плюшевому медведю. Это были глаза моего брата Васи, погибшего в пожаре почти шесть лет назад.
***
- Правда, это был Вася. Но родителям не сказала, еще решат, что сошла с ума, - единственный человек, которому я могла всё рассказать, прилетел в отпуск день назад, - Дядя, а ведь ты обещал рассказать историю, помнишь?
- Помню. Конечно, помню, падьэдуо…
***
У старого Анисима было семеро детей. К сыновьям он относился строго, но справедливо, никого особо не выделяя, разве что старшего Ивана, первенца и наследника. А вот единственную дочку, самую младшую из детей, любил без памяти, баловал и называл своей радостью.
Родилась девочка неожиданно для всех, думали, жена Анисима просто растолстела – к тому времени семья крепко стояла на ногах, появился достаток, еды было вдоволь, чего бы не располнеть? Но появилась крошка, любимица отца, которой дали нездешнее имя Любовь.
Любаша росла своенравной, что было неудивительно, ведь отец во всем ей потакал, выполнял любые капризы.
Одно не нравилось Анисиму – дочка не хотела дружить с ровней, детьми урядника, головы или купца Сивцева, водилась с беднотой, в том числе детьми их собственной прислуги.
- С кем мне дружить? С Аркашкой и Галинкой, что ли? Или, чего доброго, с Гаврей Сивцевым? Им вообще ничего не интересно, нарядятся, надуются от собственной важности и сидят, пыхтят. Нет, мне с Дусенькой и Маней намного веселее, папа!
Тот хмурился, ворчал, но и Дусю, и Маню в доме привечал, за стол сажал, и даже привозил им по просьбе дочери нехитрые подарки из Якутска. Чего не сделаешь, чтобы Любаша улыбалась!
В селе Любу любили, несмотря на некоторую вздорность, девочка была добрая, приветливая, внимательная. Когда мать Мани, родив очередного ребёнка, захворала, упросила отца пригласить фельдшера и оплатить лечение. Тот, хоть и был недоволен, просьбу дочери выполнил, и женщина поправилась, встала на ноги. Маня потом прибегала благодарить, обещала отработать, но Анисим слушать не стал, буркнул, мол, дочке «спасибо» говори и иди, не мешайся.
Так и росла Любаша в любви и ласке, горя не знала. Когда ей исполнилось 15, на нее стали заглядываться парни, и ровесники, и те, кто постарше. Девушка никому предпочтения не отдавала, но на вечёрках стреляла глазками, а потом потешалась с подругами:
- Видали, как Михейка покраснел? А вчерась несколько раз под окнами прошёл, хотя что ему в нашей стороне делать? Ладно, этот повержен, кто там следующий?
Дусенька, ровесница Любаши, заливисто смеялась вместе с подругой, ее ухажера та не трогала – им был Захар, один из родных братьев Любы. Маня же, хоть с виду подруг поддерживала, но улыбалась криво: Михей ей нравился, и то, что он смотрит в другую сторону, было как ножом по сердцу.
…В ту поездку Анисим впервые почувствовал наступление старости - в какой-то момент спину скрутило, руки потеряли прежнюю твердость и крепость. Он забеспокоился: дочери осенью 17, надо бы жениха искать, а то помрет, чего доброго, обидят без отца-то. Сватались многие, но Анисим дочь не неволил, обещал дать возможность выбрать самой. Обещание было обусловлено большей частью желанием, чтобы подольше рядом была, но, кажется, время пришло.
Желая, чтобы у дочери было достойное приданое, Анисим накупил тогда и украшений, и платьев модных, и вообще много всякого барахла, от посуды до одеял пуховых. И, уже перед самым отъездом, набрел на лавку, в которой прежде не бывал.
Глаза его разбежались, столько диковинного тут оказалось. Старик, торговавший всем этим богатством, посоветовал:
- Глянь, дочке твоей точно понравится. Ни у кого такого нет во всем Якутске, уж знаю, о чем говорю, - он протянул небольшой предмет овальной формы с ручкой, - Чистое серебро!
Анисим взял непонятную вещицу, взглянул и отшатнулся:
- Кто там???
Торговец расхохотался:
- Ты чего? Али не признал себя?
Потом он успокоился и сказал примирительно:
- Дочке понравится. Я под заказ привез, из самого Иркутска, дочке губернаторской, называется «зеркало». Только опоздал, та уехала, сосватали в соседнюю область. Товар ценный, дорого стоит, вот и лежит пока.
Анисим еще раз взглянул, спросил цену, присвистнул: аккурат все оставшиеся у него деньги, а он хотел еще платье подвенечное Любаше купить. Но подумал, махнул рукой, пусть! Платье и портниха из Среднеколымска сошьет, есть там одна мастерица из ссыльных. Недрогнувшей рукой выложил требуемую сумму, потребовал завернуть, чтобы не повредилось в пути.
Любаша отцу на шею кинулась, соскучилась:
- Ой, папочка! Наконец-то приехал! Как ты, что-то вид уставший, здоров ли?
Анисим улыбался, встреча с дочерью была для него лучшим лекарством. Та выкладывала новости, домашние и сельские, а потом радостно взвизгнула:
- Совсем забыла! Захар жениться хочет, ждет тебя, позволения испросить!
- На ком? – удивился отец, - Уж не на подружке ли твоей?
- Ага, на Дусеньке, на ком еще? Третий год за ней хвостом ходит.
Анисим нахмурился, но всего на минуту: сыновей у него много, каждому богатую невесту не найдешь, а Дуся своя, в дом вхожа. Собой недурна, работящая, характер покладистый. Любаша с тревогой взглянула на отца:
- Ты же не против?
Тот покачал головой:
- Если и против, ты ж всё равно на своем настоишь. Увидишь Захарку, отправляй ко мне, скажи, пусть не боится, дам благословение. А сейчас хочешь посмотреть, что я тебе привез?
Любаша рассматривала добро, привезенное отцом:
- Это всё мне? Куда столько?
А увидев зеркало, замерла от восторга:
- Что это, папочка?!
Надо ли говорить, что все остальные подарки ушли на задний план? Любаша могла часами смотреть на свое отражение, строила сама себе рожицы и весело смеялась:
- Какое чудо! Словно замершая вода нашего озера, именно замершая, а не замёрзшая, не лёд. Неужели это людьми сделано?
Дусенька и Маня частенько заглядывали в зеркальце через Любашино плечо, одна справа, другая слева.
- Какая же ты красавица, - восторженно говорила Дуся, - И добрая, если бы не ты, никогда твой отец на нашу с Захаром женитьбу не согласился, остальные сыновья все по его указке женились. Дай Бог тебе жениха хорошего, Любаша!
Маня ничего не говорила, внимательно смотрела на отражение подруги в зеркале. Как-то Дуся перехватила этот взгляд и чуть не вскрикнула, столько ненависти было в этом взгляде. Она посмотрела на саму подругу и покачала головой: померещилось. Видимо, зеркало исказило…
Тем временем к Анисиму зачастили женихи, из их села, были и из соседних, раз даже из Среднеколымска сваты приезжали. Он, помня обещание, всякий раз с надеждой смотрел на дочку, но та виновато качала головой: не пойду, не лежит душа.
Давний Любашин ухажер Михей долго не решался посвататься, но, наконец, решился. Та, уже и думать забыла, как глазки ему строила ради забавы, потому на предложение ответила категоричным отказом, не особо выбирая слова. То, что парень пойдет и утопится, ей и в голову не могло прийти, не он первый, которому было отказано. Но как-то прибежала растрепанная Маня и страшно закричала, проклиная недавнюю подругу:
- Это всё из-за тебя, проклятая! Для тебя хиханьки, а то, что сердце человеку разбила, не думаешь! Чтоб не видеть тебе никогда счастья!
- Что ты такое говоришь? – в сердцах воскликнула Дуся, - В чём Любаша виновата? Подумаешь, улыбнулась пару раз парню два года назад! Она тогда еще ребенком была!!!
Но Маня не слушала, умчалась прочь. Бледная Люба встала, пыталась что-то сказать, но губы не слушались, дрожали:
- Но я… Мне… Как так…
Дуся пыталась успокоить девушку:
- Не надо, ты ни в чем не виновата! Маня успокоится и поймёт!
Но не успокоилась. Всем односельчанам Маня стала рассказывать про то, что Любаша продала душу дьяволу.
- Видели её игрушку, зеркало? Священник говорит, это бесовская вещь, грех! Да ладно бы только священник, так и шаман с ним согласен, вещь из Нижнего мира. Вспомните, когда еще священник и шаман одинаково говорили? Один может говорить «белое», второй тут же твердит «чёрное», а тут что?! Оба согласны, грех это!
Люди поначалу не верили, но капля камень точит. Любаше исполнилось 18, она еще больше расцвела, но теперь ее дом стороной обходили: кому нужна невеста без души?
Анисим последний год часто болел, жена его тоже хворала. Поддавшись общему мнению, потихоньку он стал винить во всём именно зеркало. Иногда думал, что надо бы зеркало разбить или в озере утопить, но вспоминал, какую сумму отвалил за него и не решался.
Последним радостным событием в их семье стала свадьба Захара и Дуси, а потом покатилось, как снежный ком.
Сначала умерла от болезни жена Анисима, потом в пожаре сгорел старший Иван со всей своей семьей. Еще двое сыновей не вернулись из тайги, через два месяца сгинули еще двое, отправившись на поиски пропавших братьев.
Любаша почернела от горя, подурнела, назвать ее красавицей уже никто не мог, даже любящий отец. Зеркало она забросила в сундук и не доставала:
- На кого там смотреть-то? Это Манино проклятье работает, - говорила она Дусе, - Видно, так тому и быть, не суждено мне счастье испытать. Уж ты, Дусенька, живи за нас двоих, за меня и за себя.
Ей и 20 не исполнилось, как она ушла в мир иной, следом за Анисимом. От всей большой семьи остались только Захар, Дуся, да ребенок, которого та носила.
…Адам родился на самом излете 19 века. Как Дуся доносила сына, не скинула, даже фельдшер удивлялся:
- Крепкий у вас сынок, мамаша, так за жизнь цеплялся!
Фельдшер был из польских ссыльных, отправлен в их село два месяца назад, и если бы не он, то возможно, мальчик так и не появился бы на свет. Но звезды сложились, ребенка, шедшего вперед ножками, в самый последний момент фельдшер сумел перевернуть. Измотанная, но счастливая Дуся слабым голосом спросила:
- Спасибо. Как вас зовут, доктор?
- Адам. Это польское имя, милая. И я не доктор, лишен этого звания, могу только фельдшером быть.
Дуся половину сказанного не поняла, но имя запомнила. Так и появился в далеком якутском селе мальчик с польским именем, Захар не возражал, Адам так Адам, главное, что выжил.
Следующие беременности были неудачными, сын так и остался в семье единственным. Зато рос настоящим богатырем, был среди ровесников самым сильным, ловким, быстрым. Родители нарадоваться не могли, а Дуся и вовсе хлопотала как наседка, старалась далеко не отпускать. Жили хорошо, зажиточно, скопленных Анисимом богатств хватало на всё.
- Может, переедем в город, денег же хватит. Адам в школу ходить будет, ученым станет. Негоже ему с ружьем по тайге или тундре шататься, вспомни своих сгинувших братьев, - твердила Дуся мужу, - Если с Адамом что случится, я не переживу.
Захар склонялся согласиться, если не в Якутск, то хотя бы в Среднеколымск, почему нет? И вот, сыну тогда шесть было, он отправился разведать, что да как, прицениться, осмотреться. Жена с сыном остались дома, дорога долгая, зачем ребенка мучить, а сам за месяц обернется.
Оставшись одна с сыном, Дуся загрустила. С Маней после смерти Любаши она не общалась, винила её во всем. Других подруг у нее не было, работников всех распустили, зачем они им с Захаром? На летний сезон нанимали помощников, и ладно, справлялись, ведь бо́льшую часть хозяйства распродали, обратив всё в деньги. И сейчас, в отсутствие мужа, Дуся поняла, что ей даже словом перекинуться не с кем.
Тогда она решила перебрать сундуки, стоявшие нетронутыми еще с рождения сына. Теперь, переделав всю работу по дому, по вечерам они садились с Адамом, открывали один из сундуков, рассматривали вещицу за вещицей. Всё было ей хорошо знакомо, недаром она столько времени проводила с Любашей.
И вот в один из вечеров она вынула из сундука немного потемневшее от времени зеркало.
- Мама, дай! – Адам с восхищением смотрел на черноглазого мальчишку, - Кто это?
Дуся невольно рассмеялась:
- Да это же ты, сынок!
С этого дня зеркало стало любимой игрушкой Адама. Дуся не видела в этом ничего плохого, только предупредила:
- Не хвастайся перед друзьями, сынок, играй дома. Пусть это будет нашей тайной.
Прошла неделя. Дуся готовила обед, когда к ней подбежал взволнованный сын:
- Мама, с папой беда!
- Что ты такое говоришь?! С папой всё в порядке, еще десять дней и он вернётся с гостинцами.
- Тётя сказала, что беда! Надо отправить кого-то ему на помощь!
- Какая тётя? Сынок, к нам никто в эти дни не приходил!
- Тётя в зеркале. Красивая! И добрая, я коленку расшиб, она подула и стало не больно.
- Что ты такое говоришь? – Дуся испуганно посмотрела на Адама, - Сынок, ты заболел? Вроде лоб не горячий…
- Мама, - Адам с досадой взглянул на мать, - Я раньше болел, когда упал, из коленки кровь текла. Но тётя подула, и всё прошло!
Он задрал штанину, и Дуся с ужасом увидела запекшуюся корочку от кровоточившей когда-то ранки. Она начала расспрашивать мальчика, и по всему выходило, что с ним беседовала и дула на коленку умершая еще до его рождения Любаша.
- Но этого просто не может быть! – Дуся сцепила зубы, чтобы не закричать, и тут вдруг вспомнила, - Адам!!! Что эта тётя говорила про папу?
…Помощь пришла вовремя. Наивного Захара обокрали и вышвырнули раздетым на мороз, хорошо, что Дусин двоюродный брат успел. Поболеть, правда, пришлось, не без этого, но жив, и ладно. О переезде больше не заикались.
Дуся несколько раз брала зеркало в руки, всматриваясь в его глубины, стараясь увидеть подругу, но видела только своё печальное отражение. Адам тоже не говорил ничего о «тёте из зеркала», хотя иногда родители слышали, как сын с кем-то разговаривает и даже смеётся.
Прошло почти 15 лет. Где-то на другом конце света бушевала война, которую позже назовут первой мировой, но здесь, на краю мира, всё было тихо. Но то оказалось затишьем перед бурей…
- Мама, папа, - глаза Адама возбужденно блестели, - Я собираюсь жениться!
Захар улыбнулся:
- Добро! Наконец-то, сынок. Кто она, из нашего села?
- Из Сватая. Я еще на Ысыахе её приметил, думаю, вам тоже понравится. Собираюсь с отцом её поговорить, сама девушка согласна, - Дуся и Захар радостно улыбались, но последние слова сына смели улыбки напрочь, - Имя у неё чудно́е, навроде моего – Люция.
- Нет, - прошептала Дуся, - Нет, только не это.
От соседок она слышала, что бывшая подруга Маня вышла замуж за парня из соседнего села, родила дочку:
- …и назвала Люция, вроде как священник посоветовал…
Не могло быть двух Люций, просто не могло. И не было.
Маня тоже встала на дыбы, узнав, из какой семьи жених дочери:
- Ни за что, - говорила она, - Его тётка, не к ночи будь помянута, душу дьяволу продала.
В общем, война была, может, похлеще той самой первой мировой. Но любовь, будь она неладна, и Адам женился на своей избраннице вопреки воле родителей с обеих сторон. Приютила их бабушка молодой жены, она еще помнила, кому была жизнью обязана.
- У меня для тебя есть подарок, - Адам, улыбаясь, протянул жене серебряное зеркало, - Ты такая красавица, а в нём ещё краше будешь.
Он смотрел на отражение любимой через её левое плечо, когда увидел вместо неё совсем другое отражение, не менее красивое и с торжествующей улыбкой на губах…
Выполняю обещание.
Я понимаю, что история так и не закончена. Смотрела мамины черновики, ничего не нашла, только небольшие заметки "дополнить", "дописать" и т.п. Но решила всё-таки опубликовать, статья висит еще с 6 июля.
Сегодня, 23.10, 40 дней...
Яна
