– Николай Максимович, вы однажды сказали, что творческий путь очень долгий и тяжелый. А как поступить, когда кажется, что уже нет сил и наступают моменты, когда моральный выбор стоит на кону, скажем, честь свою...
– Ну, когда нет сил, это значит ты не расположен для этой профессии, для балета. В этой профессии не должны заканчиваться силы. Надо всегда себе говорить «я проиграю? – не-а! Да я на ваших похоронах еще спою!». Вот тогда у тебя все получится.
Я всем своим врагам сказал, что я на их похоронах еще фуэте скручу на «бис». Я им пообещал. Я это сделаю.
Но вот то, что касается морального выбора. Понимаете, в чем дело, вот я, например, единственный – мне был 21 год, когда произошла эта «революция» в Большом театре, меняли руководство и тогда была знаменитая забастовка.
Это было 10 марта 95-го года, и нас принуждали после этого подписывать бумагу, что это была не спонтанная забастовка, а санкционированная и так далее…
Я единственный из тех, кто был по верхам на сцене в первой линии, который был солистом, не подписал. Вот до сих пор я смотрю на всех, кто тогда подписал эту бумагу, с большим превосходством.
Да, это мне принесло колоссальное количество тумаков и проблем, но мне не стыдно было – просто засыпать, ни смотреть потом Григоровичу в глаза, благодаря которому я попал на сцену, и этот человек мне дал шанс. Да, другое дело, я был очень способный ребенок, но если бы не было Григоровича, то я же мог и не получить этот шанс.
Я вообще считаю, что, когда тебе сделали что-то хорошее, и если ты не остаешься благодарен... А в моей жизни очень много людей, которым я сделал карьеру, которые меня предали. Ну, это их выбор. Придет время и я еще посмеюсь, я дождусь.
Понимаете, мы должны понимать – мы служим только Аполлону, а руководители все равно меняются, приходят, уходят. Но если вы честны с профессией, с собой, вы выиграете.
