Очень душным выдался июнь. Расплавленная подмосковная пастораль, собранная в блоки городской застройки, будто текла, плиткой оставленного на солнце шоколада.
В такие деньки, когда заточённый в узкой колбе объем красного спирта норовит выплеснуться наружу, останавливаясь лишь напротив цифры 35, город звучит совсем иначе: одуревшие от жары птицы предусмотрительно не галдят, попрятавшись в тени немногочисленных деревьев, с особым липким звуком проезжают по вязкому асфальту машины, да и весь город словно звенит и потрескивает, как выкипевший полностью чайник, оставленный на газу.
Ступинцев в такую жару на улицу не заманишь, а оттого и не слышно типичного для рабочих дней многоголосья. Впрочем, - подумал я – дело всё в магии числа 35. Ведь и в минус тридцать пять, звуковая картина потребовала бы лишь незначительной корректировки, а так всё едино – ни людей, ни птиц.
Вообще мы крайне избалованные создания – люди-человеки, и только где-то между этих 35 и находится наше комфортное бытие. То ли дело плесени, или бактерии – ты их хоть в кислоту, хоть в космос. Вот это тяга к жизни, а мы чего? Тьфу – жизнь, как исключение. Да ещё и вытворяем с ней чёрт-те что.
Мысли, киселем растекшись по лабиринтам извилин, отказывались обслуживать происходившее вокруг, развлекаясь философией и ностальгией, разогретые упорным солнцем, словно комар, нашедшим лазейку в неплотно закрытых жалюзи и абсолютно начхавшим на потуги добротного японского кондиционера как-то с ним потягаться.
После кофе-брейка сосредоточиться на происходившем в весьма уютном кабинете тренинг центра Mars University, было тяжело не мне одному – справа и слева, с разной степенью включенности в происходившее вокруг, откисали и другие слушатели корпоративных менеджерских курсов – управленцы разной степени значимости, наглядно отображенной их положением в корпоративной грейдовой системе. Я же, хоть и не находился где то на вершине этой карьерной пирамиды, всё же был более чем далёк от её основания, а потому являл собой образчик самодисциплины. Во всяком случае именно этого от меня ждали, равно как и от каждого из присутствовавших, но абсолютно все управленческие добродетели были в тот знойный июньский вторник 2009-го совсем не на высоте у каждого из нас.
Надо добавлять в резюме напротив качеств и черт характера ещё и температурный диапазон их применения, ей богу. Это было бы честно и понятно для всех. Взять, «креативный подход», к примеру – ну ведь не до креатива тебе будет, когда зябнешь от холода, ну, или влажность там какая-то не такая. Чего тогда, спрашивается, врёшь. Пиши, как есть – «Креативный подход» от +16 до +24, при влажности 40-60%. Ну и время не забудь указать – с 08:30 до 14:00. Не знаю, как у остальных, но после обеда креативность моя уходит куда-то, изгнанная стойким желанием соснуть (от слова сон) и возвращается, обиженная, к вечеру не всегда.
Тренер наш – огненно рыжая девица, сделавшая за последующие тринадцать лет просто фантастическую карьеру и уже давно уехавшая на более чем безбедное ПМЖ в США, то-ли знала все эти таблицы температурной применимости лучших из наших черт, то-ли читались мы, как открытая книга по буквам отупевших от жары глаз, выключила шумевший всеми своими вентиляторами, проектор, налила себе из кулера воды в большую фирменную марсовскую кружку, медленно, в пять глотков выпив содержимое, встала со стула и зычно изрекла: «Вижу, дорогие мои, что «не в коней овёс», а потому, перед тем, как перейдём мы с вами к ещё одному инструменту Кайдзен, я бы сначала хотела рассказать вам одну историю.
Эту историю позже я слышал часто и каждый раз обрастала она разными подробностями. От автора к автору менялись года, локации и незначительные детали, оставляя неизменным суть, что делало её больше похожей на легенду, чем на некий состоявшийся факт. Я и сам не раз рассказывал её, что-то добавляя и меняя, но всегда беря за основу ту, впервые услышанную версию.
А звучала она так:
Шёл 1964 , или же 1965 год. Может, и вообще, 1961 - особой роли это не играло. На адрес штаб-квартиры Chrysler, что в Оберн-Хилс, небольшом городке округа Окленд штата Мичиган, пришло письмо от некой молодой женщины, проживавшей где-то в Луисвилле, что в Кентукки, и рассказывала эта женщина в своём письме совсем уж удивительную историю.
Находившееся на тот момент в состоянии покоя, правое моё полушарие вмиг встрепенулось и перед глазами возникла в голубом расклешенном коктейльном платье та самая молодая женщина, которую я сразу же окрестил Мэри-Сью, с пышной бабеттой на светло-русой голове.
Она выходит на улицу, закрывает белую филенчатую с окном дверь своего красивого двухэтажного дома из кофейного цвета кирпича и садится в припаркованный на ухоженной лужайке кабриолет Dodge Polara 1960 года.
Она заводит автомобиль и радиола, поймав волну WGTK , наполняет пространство вокруг негромким ламповым флёром белокурой Lasley Gore: «nobody knows where my Johnny has gone, but Judy left the same time…..»
Она переключает рычаг трехскоростной автоматической коробки передач Torqueflite в положение «R», смотрит в зеркала, и начинает сдавать задним ходом, выезжая на дорогу – « It's my party, and I'll cry if I want to, cry if I want to, cry if I want to».
Сейчас она поедет на Дикси хайвей, в ближайший Walmart, но перед этим обязательно на заправку – эта прожорливая шестилитровая зверюга сжирает больше пяти галлонов на сотню – «You would cry too, if it happened to you».
И вот она уже на заправке, опустила пистолет в бак и идёт платить, чеканя шаг своими новыми на шпильке туфлями Cole Haan, подаренными ей Робертом на годовщину их знакомства. Она оплачивает полный бак и просит кассира дать ей пинту ванильного мороженого Snowbird – уплетая его, ей надо будет хорошенько подумать, как всё таки заставить этого подлеца Бобби сделать ей предложение. Уже больше года тянется их роман, а он так и не попросил её руки – а это уже, как говорится, ни в какие ворота. Вот она забирает мороженое, подходит к заправленному до полноты своего девяностолитрового бака автомобилю, кладёт мороженое и бежевого цвета клатч от Coach, подаренный Робертом на шесть месяцев их знакомства, на заднее сиденье, погружается в негу широкого мягкого водительского кресла, вставляет ключ в замок зажигания и…. И ничего. Машина не заводится.
Именно такую душещипательную историю, опуская подробности про Бобби, туфли и клатч, рассказывала молодая женщина. При этом, она уверяла, что машина её не заводится именно в те дни, когда она покупает ванильное мороженое, а когда она берет шоколадное, ну, или клубничное, то никаких проблем с запуском у неё не возникает.
Более того, понимая абсурдность своего предположения про возможную «ванильную аллергию» своего Доджа, она приложила к письму и справку, выданную ей местным психиатром, свидетельствовавшую о том, что никаких расстройств у неё не имеется, а стало быть и к письму своему она ждёт отношения соответствующего, а не как к записке умалишенной. На радость Мэри-Сью, корпорации Крайслер и всего прогрессивного человечества, руководство автогиганта как раз занималось внедрением инструмента Кайдзен имя которому 5 WHY – пять почему, представлявшим собой нехитрую формулу поиска первопричины любой проблемы через последовательно заданные вопросы. И в тот же день, инженер Джордж, мастерски владевший техникой 5WHY был командирован в Кентукки, где и принялся выискивать ту самую правильную цепочку из пяти вопросов, чтобы понять, в конечном итоге, в чем же всё-таки там было дело.
Довольно быстро выяснилось, что ваниль там была вообще не приделах, а разгадка таилась в расположении товаров в торговом зале магазина. Ванильное мороженое продавались из холодильника самообслуживания, что стоял у самого входа, а все остальные сорта хранились в глубине зала, а потому, купить ванильное можно было намного быстрее, чем любое другое. И вот из плоскости жутковатых баек про автомобили с душой в стиле Стивена Кинга задача перешла в разряд технических. Оставалось лишь выяснить, почему же это вдруг машина не заводится, если Мэри-Сью возвращается к ней быстро.
И ответ был найден сразу же – двигатель не успевал остыть, и в карбюраторе оставались пробки, вызванные интенсивным испарением бензина.
Чем закончилась история Мэри-Сью и Бобби мы, к сожалению не узнаем. Может так статься, что столь необычная ситуация разожгла в Мэри-Сью искру уже другой любви, к Джорджу, но, как бы там чего не сложилось, метод 5WHY был триумфально продемонстрирован в работе и к сегодняшнему дню перекочевал и в Lean Production и в повседневную жизнь, добравшись даже сюда, до Шторма.
Пришло время применить его и к себе, сидящим со сломанной рукой в пыльном кресле посреди наполовину отремонтированной комнаты и натыкивающим вот это всё литературное великолепие большим пальцем правой руки.
1.Почему я упал?
Тут с ходу и не ответишь, если честно, ведь упал я не только физически, сломав руку, но и в каком-то жизненном плане, поломав всё ранее созданное и ставшее уже не столько частью меня, сколько сутью. И вот я на земле, во всех значениях и смыслах, зализываю раны и иногда поскуливаю, но точно понимаю, что хребет не перебит, а значит встану и продолжу. Так почему я упал? Потому что не соблюдал правила. Ни правила техники безопасности, ни правила игры, в которую последние годы играл.
2. Почему я не соблюдал правила?
Ну с этим вопросом будет проще, я думаю – я их, в принципе, никогда не соблюдал. Это наверно какие-то базовые вещи, которые закладываются в детстве, и потом, в течение всей жизни спокойненько себе реализуются. Я могу только предполагать, потому, что у меня эти штуки работают как-то по своему. Я соблюдаю лишь те правила, целесообразность которых мне ясна и когда факт их соблюдения никто не требует. Делаю это на совесть, сознательно и добровольно, в отличии от каких-то жёстко навязываемых запретов, которые нарушаются, то-ли из вредности, то-ли из интереса, невзирая на факт неумолимой расплаты и ворох возможных проблем. И чем сильнее давление, тем заковырестей выкрутасы. Во всяком случае, из военного училища, к примеру, меня выперли с озвученной на утреннем построении формулировкой: «Под эгидой непонятности творил на курсе вакханалию!». Согласитесь, такие эпитеты из уст боевого, «грудь в орденах» полковника, чего-то да стоят. И ведь жить то это как мешает, а все равно. Это, наверное, потому, что считаю себя сильно умным.
3. Почему я считаю себя сильно умным?
Ха, ну тут то совсем легкотня – два образования, IQ 140+, ААА по результатам тестирования в «Лидерах России», под сотню всевозможных тренингов, музыку пишу, стихи, прозу вот сижу натыкиваю. Какие-то грамоты, медальки, благодарности, сертификатики. Именного пистолета разве что не хватает, чтобы по утру разложить всё это боголепие ковром, да и пустить себе пулю в висок. Зачем я коплю весь этот хлам, багаж эрзац личности? Как безродная дворняга с ошейником полным значков и жетонов, пытается показать что и она тоже может тягаться со всеми этими сеттерами да ритривирами, так и я пытаюсь стать кем-то через что-то. А такое не прокатит. Я глупый, злой и неуверенный в себе человек, дающий отсрочку самобичеванию очередным добытым мной трофеем.
4. Почему я глупый злой и неуверенный?
Тут с кондачка не получится. Тут надобно капнуть. Глупый я потому, что ни на чужих ошибках не учусь, ни на своих. Казалось бы, вот она зала, блестит наполированным пакетом – вальсируй – не хочу. Нет ведь, приспичило отплясывать гопака ночью без света в отделе граблей. Не дурак ли? Злой я из-за неудач, набитых граблями шишек и отсутствия велосипеда – тут просто. А вот неуверенный я потому, что боюсь прожить жизнь впустую, боюсь, что не получится сделать что-то важное, хорошее.
5. Почему боюсь что не получится сделать что-то важное и хорошее?
Потому, что веры во мне мало. Веры мало, а гордыни много. Гордыни, лени, сребролюбия. И вот он печальный итог в виде пыльного гипса, так мешающего мне почесать сопревшую на жаре руку, словно напоминание о том, что действительно важно и как шанс, осознав всё, переменить ход своей судьбы…..