Рассказ.
Часть 1.
Егор прожил складную жизнь. Ловил себя на мысли о том, что, в общем-то, доволен судьбой. Программу минимум выполнил с лихвой. Дочь вырастил, выучил, с квартирой помог. Дом, двухэтажный, из отборного бруса, построил. Вон стоит под вековыми елями, словно в бору, хотя до центра города всего 20 минут пешком. Повезло с участком. Сад вырастил. Уже два десятка лет яблоням, под которыми не спеша любил прохаживаться, любуясь обильным урожаем.
Егору немного за 70. Сухощавый, высокий. Здоровье не растратил на жизненном пути, сохранил выправку и живые яркие глаза. Друзья любили его за добрый нрав и умение слушать внимательно, как-то особенно глубоко и вдумчиво. Вроде молчит, слушает, изредка вопрос задаст, уточнит, а потом так глянет, будто в душу, и перед собеседником картина его жизни предстанет рельефной, понятной. Иной раз даже смутится тот: и чего я мучился? Изумленный рассказчик только благодарно и бросит:
- Ну, художник, четко нарисовал!
Егор может потому умел слушать, что большую часть жизни провел в одиночестве в своей мастерской на втором этаже. Каждое утро сначала подходил к арочному окну - попросил жену оставить его без занавесок. Хотел больше простора, света. Долго смотрел вдаль, на небо. Настраивался.
- Славно-то как!- бормотнет себе под нос и за работу.
Полвека писал Егор иконы. Не спешил, работал вдумчиво. Прежде чем начать долго перебирал липовые доски, подносил к глазам, оценивал изгиб. Заботливо покрывал деревянную основу левкасом – специальным грунтом, а сверху - паволокой из тонкой хлопковой ткани. Ждал сутки, чтобы просохла, не спешил. И так основательно наносил все двенадцать слоев. Только после завершения этого скрупулезно шлифовал доску, долго любовался гладкостью поверхности.
Темперные краски сам готовил старательно и аккуратно. Тщательно растирал в тонкий порошок минеральные красители и только потом добавлял эмульсию из яичного желтка и воды. За яйцами ездил в деревню, не доверял промышленным.
Егору никто не мешал творить. В мыслях у него было хорошо, светло и чисто. Он и тело, и душу стремился держать в постоянной готовности к работе. Строго держал пост, брал благословение. Считал, что негоже начинать работу, когда в душе червоточина.
Иногда у него собирались друзья, шумные, азартные. Выпивали, ели шашлык, который готовили тут же во дворе. Не любил он выпивку, не понимал, но чего греха таить, и он иной раз рюмочку опрокидывал за компанию… Потом кто-нибудь просил:
- Егорка, неси гитару.
Он не жеманился, легко взбегал на второй этаж, возвращался с видавшей виды гитарой и негромко пел приятным баритоном любимые романсы. Пел так, что друзья затихали, безмолвно внимали ему, иной раз отворачивались, чтоб никто не заметил влажный блеск в глазах.
Потом хлопали его по спине, по плечам, а он лишь улыбался. И как-то так получалось, что каждый чувствовал себя рядом с ним великодушным, благородным, честным.
И уходили. Он оставался один. Его это не тяготило. Он привык. Любаня, любимая жена, единственная женщина, оставила этот мир 30 лет назад. Так и не нашел ей замены. Да особо и не искал.
Хорошую жизнь прожил Егор. Жил бы и дальше, но, видно, накрыла и его ковидная лихоманка. К врачам не шел. Хворал дома. Думал, как обычно отлежится. Егор болел редко, надеялся и на сей раз проскочить.
Потерял счет дням. Три или пять прошли, как он слег пластом? Слабость одолевала и жар, но самое паршивое, что дышать становилось труднее. Утром еле добрел до туалета и обратно. Упал на кровать почти без сил. Почувствовал холодный пот на спине, но переодеться не было сил. Едва одеялом прикрылся.
Приехала дочь. Она наведывалась раза два в месяц. Заохала. Вызвала врача. Егор наотрез отказался от госпитализации – суждено умереть, так умрет на воле. Хмурая врачиха молча строчила рецепты. Егор задремал. Очнулся, когда дочь принесла лекарства и осторожно трясла его, чтоб выпил.
- Папка-папка, - что же делать?- тараторила она.- Мне же утром на работу. Знаешь, там такой завал. Не могу я остаться. Что же делать?
Кому-то звонила, говорила быстро, отрывистым голосом. Сразу видно – деловая женщина. Своего не упустит. Сантименты долой. В центре внимания только дело.
- И в кого она такая? – пронеслось в горячем сознании Егора.- Ну, хоть бы черточка от Любани, ну хоть бы ее голос. Нет, даже этого не дали.
Он давно уже смирился, что его лишили всех любимых людей. До времени покинула его кроткая Любаня, потом ушел младший брат - трепетный ранимый, неприспособленный для грубой земной жизни.
Оставался у Егора друг Саня, с которым в детском саду сидели на горшках вместе, потом в школе за одной партой и даже два года оттрубили в Советской армии – везде вместе, плечо к плечу. Единомышленник. Без слов могли понимать друг друга.
Помнит Егор, что накануне того дня ничего не предвещало беды. Они с Саней долго спорили о пути, которым России двигаться, потом помирились, а утром звонок с печальным известием. Как жив остался Егор не понимает до сих пор. Осиротел.
Взбунтовался Егор тогда люто, вступил с Богом в длинную дискуссию о мироустройстве. Требовал справедливости, корил его. Чуть не дошел до богохульства – хотел оставить дело своей жизни: однажды связал кисти в тугой пучок, собрал краски в короб, хотел унести детям в художественную школу. Да одумался. Примирился.
Решил, что не видит сейчас замысла, ради которого Бог оставил его без единой родственной души, но не мог же он сделать это из озорства или просто для того, чтобы посмотреть, как Егор рвет душу. Не может ведь этого быть. А что если Бог условия создал, чтоб Егор не отвлекался, чтобы в одиночестве своем чаще к совести обращался. И принялся Егор еще истовей за писание икон.
Он оборвал себя:
- Куда тебя понесло? Э-э, Егор, тебе ли жаловаться? Тебе ли быть недовольным? Посмотри, какая дочка выросла. Себя в обиду не даст. Не страшно ее оставлять.
От мыслей Егора оторвала дочь:
- Папка, я договорилась. Сейчас Маша придет. Да ты ее знаешь. Сестра моей одноклассницы. Она без работы. Будет приглядывать за тобой. Лежи-лежи, не возмущайся. Одного я тебя не оставлю, но и везти с собой не могу. Меня целый день дома нет. Кто там за тобой присмотрит? Я Маше все расскажу. Отдыхай.
И ушла. Егору было не по себе. Показалось даже обидным, что с ним не посоветовалась, не поговорила. Не привык он так.
- - - - - - - - -
Маша оказалась приятной пухленькой женщиной с тихим голосом и мягкими теплыми руками.
- До чего похожа на кустодиевских барышень,- проползла куцая, недооформленная мысль. Думать дальше у Егора не было сил. Маша неслышно приходила и уходила, давала пить, подтыкала одеяло, пыталась кормить. Егор слышал, как она горестно жаловалась дочери по телефону:
- Совсем ничегошеньки не ест. У меня вся душа истомилась - до чего же мучается человек. Приезжай, я боюсь за него.
Продолжение следует...
#образ жизни #чтение #семейные отношения #саморазвитие #дети #рассказы #общество #семья #здоровье