(К первой части)
Наконец показался старый монастырский сад. Евгений свернул с широкой улицы в хорошо знакомый по детским годам переулок. Тут всё осталось как прежде. Те же дома с резными наличниками и скамейками у ворот. Те же тополя и акации, только ставшие выше и кудрявее. Даже кот, вальяжно развалившийся на скамейке, и тот показался Евгению знакомым. Евгений подмигнул ему как старому знакомому и зашагал дальше. Удивительно, но чем ближе он подходил к цели, тем лучше становилось настроение, тем меньше оставалось сомнений в целесообразности своего визита. Теперь ему даже натерпелось побыстрее увидится с тёткой. Показался её дом, дом тёти Капы, Капитолины Петровны, так звали старшую сестру отца.
Она давно жила одна. Её дети были гораздо старше Евгения и разлетелись по свету. Сын - моряк торгового флота, жил во Владивостоке. Дочь ещё в 90-е вышла замуж за латыша, уехала в Ригу и теперь обитала в столице ″независимого европейского государства″.
Евгений открыл калитку и с нетерпением шагнул во двор.
Уже начало смеркаться. Голос тёти Капы слышался от хозяйственного сарая, где у неё жили куры. Евгений постоял, послушал как она строго ругала какого-то Сулеймана, и ласково разговаривала с некой Хюррем. Евгений решил не беспокоить тётку внезапным появлением и позвал от калитки.
- Ау, Капитолина Петровна!
- Иду-иду. Кто там? – Отозвалась тётя Капа. – Иду-иду.
Из-за угла дома показалась её маленькая, сухощавая фигура.
- Иду-иду. …Ой! …Женечка! …Родной! …Приехал! – Она бросилась к нему. Было видно, что она хочет его обнять, но не решается. Евгений поняв эту её нерешительность, первым заключил её в свои объятия.
- Здравствуйте тётя Капа, здравствуйте.
- Женечка. Родной мой…Здравствуй…Как хорошо, что ты приехал. Ну пойдем в дом, пойдем. Я там тебя хоть рассмотрю.
Они поднялись на крыльцо её старого дома. Тут тоже ничего не изменилось. Все те же самотканые половики, кружевные занавески на окнах, пирамида подушек на тёткиной кровати, накрытая ажурной накидкой. В доме так же пряно пахнет травами. Этажерка с фарфоровыми статуэтками и слониками, которыми ему в детстве строго-настрого запрещали трогать, а тем более с ними играть. Ничего тут не изменилось. Хотя нет, вместо старого ″Рубина″ стоял новый телевизор, но также, как и раньше ″Рубин″, он был заботливо накрыт ажурным покрывалом, придавленным знакомой пепельницей с осетром, в которой у тётки хранилась всякая мелочевка. Ещё появился ″Красный угол″ с иконами и лампадкой. Раньше его тут не было, да и вообще в прежние времена Евгений ни разу не слышал от тёти Капы о Боге.
Тётя Капа включила свет.
- Дай-ка я тебя рассмотрю. Сколько же мы не виделись? Сколько же ты сюда не приезжал-то? Поди лет десять уж? Красавец…Вылитый Степа! Ну проходи, проходи на кухню. Мой руки. Сейчас повечеряем, да чай пить будем. Проходи…Если с дороги умыться хочешь, то знаешь где. А то и в летний душ можно, воды там полная бочка, за день нагрелась. Сполоснись с дороги-то, а я пока ужин приготовлю. Хочешь картошечки пожарю, как ты любишь?
- А давайте. – Решил Евгений, ему вдруг так захотелось знаменитой тёткиной картошки, никто её не умел так жарить как она. – Пойду ка я пока в душ, а то и правда с дороги пыль смыть надо, а Вы своей фирменной картошки приготовьте.
- Давай Женечка, иди, а я на стол пока соберу. Ты сумку в вашу комнату ставь. Там и переоденься в домашнее-то. Полотенца знаешь где. Иди-иди, а я пока тут управлюсь.
Евгений прошел в комнату, которая всегда была ″ихней″. Тетка её называла только так, для всех других - ″ихняя комната″, а для Евгения, его мамы и отца - ″ваша комната″. Тут тоже ничего не изменилось. Диван заправленный ″дивандеком″, почему-то так тётя Капа упорно называла покрывало. Ковер с оленями на стене. Массивный старинный шкаф, он у неё именовался ″комод″. Фотографии на стенах. Подставка-березка с цветами, письменный стол, накрытый покрывалом - ″гобеленом″ по тёткиной терминологии, ″венские″ стулья. Полки с книгами. Даже ″радиоточка″ также привычно висела на стене. «Прямо капсула времени» - подумал, переодеваясь Евгений. Ну конечно же, полотенца обнаружились на второй снизу полке ″комода″. А тапки, естественно, на обувной полке, справой стороны.
Евгений прошёл в летний душ. Вода действительно нагрелась за день и была той, самой комфортной температуры, которая бывает только в летнем душе, и только знойным летним днем. Она не обжигала кожу, она её приятно согревала, и в тоже время удивительным образом холодила, смывая усталость и возвращая бодрость. Однако, бочка, установленная на крыше не бездонная – единственный минус летнего душа.
Посвежевший Евгений прошёл в дом. На плите скворчала сковорода. В кухне аппетитно пахло жареной картошкой, на столе красовались помидоры, огурцы и зелень с огорода. На блюдце оплывало, порезанное крупными ломтиками, розовое сало. Посередине стола красовалась селедка, украшенная зеленью, кольцами лука и серебристо блестевшая своими жирными боками в знакомой голубой тарелке. Вершила всё это кулинарное чудо сковородка ″яишенки на шкварках, с помидорками″.
- Давай Женечка к столу. Пока картошка доходит перекуси-то с дороги.
«Ничего себе – перекуси!» - Евгений с внутренним смехом глянул на стол и весело подумал: «Живым из-за теткиного стола вылези шансов мало». Дело в том, что тётя Капа всегда искренне считала, что её гости самые голодные люди в мире.
Между тем она достала из буфета графинчик, рюмашки. – Ты как? За встречу-то? Или воздерживаешься?
- Да что Вы, тётя Капа, по такому случаю грех воздерживаться. Тем более что в графинчике наверняка Ваша наливочка, а?
- Моя Женя, моя. Свежайшая. Клубничная. Как раз подоспела к твоему приезду. – Тётя Капа открыла графинчик, себе плеснула совсем на донышко, Евгению почти полную рюмку. – Ну, со свиданьицем, Женя!
- Со свиданьицем!
Выпили, тётя Капа подвинула Евгению сковородку.
- Закуси не стесняйся.
Тот без всяких стеснений заработал вилкой. Он знал, что нет для тёти Капы милее чем видеть, как гости, нахваливая, сметают со стола её стряпню. Бдительная тётка вовремя уловила момент, взяла графинчик, наполнила рюмки:
- Давай Женя выпьем за всё хорошее, пусть у всех все будет хорошо. И у тебя, и у моих детушек, у Светы, у Сашеньки. Дай вам Бог всем счастья и здоровья.
Евгений и не заметил, как у него опустела сковородка. То ли так проголодался, то ли ″яишенка″ такая вкусная была, а скорее всего и то и другое.
Он сидел за столом ел тёткину стряпню, смотрел на её ласковое, хоть и постаревшее лицо и чувствовал, что только сейчас его ″отпустило″, что ушло то чудовищное напряжение, в котором он пребывал все прошедшие полгода. Впервые за долгие годы ему было хорошо и спокойно, он словно был дома. У него давно не было своего дома. Были временные пристанища в офицерских общежитиях, гостиницах, палатках, даже в землянке жил. Его квартира всё это время пустовала, за ней присматривала их соседка, давняя мамина подруга. И если после маминой смерти квартира осиротела, то после смерти отца она перестала быть его домом. Он приезжал туда пару раз в год, и то ненадолго. Не было сил оставаться в ней одному. Всё напоминало об ушедших родителях, о канувших в Лету счастливых днях. Соседка, понимая это, предлагала ему сделать ремонт, поменять обстановку, пустить квартирантов, хотя бы разобрать шкафы от вещей оставшихся после родителей. Но Евгений упорно отказывался. Почему? Он и сам не мог себе объяснить. Не хотел и всё. А вот тут, у тёти Капы, у него вдруг появилось чувство, что после долгих скитаний он вернулся домой.
Тётя Капа убрала пустую сковородку и поставила на стол аппетитно пахнущую картошку. Вот никто не умел её готовить так как она. Румяная, в меру хрустящая, в тоже время мягкая, но не распаренная, с ароматным лучком. «Кулинарный шедевр» - смеялся отец - «Капа, твою картошку надо заносить в Книгу рекордов Гиннеса, а то и объявить национальным достоянием России».
Евгений сам взял в руки графин, разлил наливку по рюмкам. Тётя Капа что-то собралась сказать, но Евгений не дал.
- Давайте тётя Капа выпьем ″третью″. У нас, у военных, есть старая традиция, ″третий тост″, за тех, кого с нами нет.
- Я знаю Женя, знаю, Степа всегда его пил. В любой компании. А если не та обстановка или могли просто ″не понять″, то после второй рюмки больше не пил. Я помню.
Помолчали. Молча, не чокаясь выпили. Опять помолчали.
- Расскажи о себе Женя, как ты всё это время жил? Что делал? Где побывал? – Попросила тётя Капа. – Пока Степа был жив, он мне про тебя писал. Я как его не стало, от тебя совсем ни каких вестей не было, я уж грешным делом подумала, может чем тебя обидела.
- Простите, тётя Капа, простите. Не хочу лукавить, говорить, что занят был, времени не было или ещё там что. Дурак был, вот и не писал. Сам не знаю почему не писал. – В сердцах сказал Евгений. – Но обещаю исправиться.
- Да ладно тебе, себя-то ругать. Это дело молодое. Всё вам молодым некогда, мы на вас и не обижаемся давно. Просто переживаем, что у вас и как, хотим знать, всё ли у вас в порядке. Так что не расстраивайся. Лучше расскажи.
- Да что рассказывать, тётя Капа. Служба она и есть служба. Про неё могу рассказать только общими словами. Конкретнее нельзя, не положено. По выпуску из училища попал в одну из частей Северо-Кавказского округа, потом, через год предложили перейти туда, где сейчас служу. Конечно же согласился, такие предложения не каждому делают. Пришлось опять учиться. Думал, что все военные премудрости постиг, а оказалось не так. Потом были заграничные командировки. Теперь вот возвратился из Африки. А большего тётя Капа сказать не могу. – Рассмеялся он. – Военная тайна.
- Да я понимаю Женя. У Степы всё точно также было, один ответ – «Военная тайна». Ты хоть скажи честно, воевал?
- Воевал.
- Так я и знала. Сам-то хоть целый?
- Целый тётя Капа, целый. Учился хорошо, вот и целый. – Попытался обратить в шутку разговор Евгений.
- Ну а другое как?
- А что другое, тётя Капа? Вы про дела семейные? Так на них времени нету. Приезды-отъезды, служба. Некогда зазнобу искать. Да и не каждая согласиться ″соломенной вдовой″ быть. Сейчас девчонки в основном как тигрицы, ищут где им подвернется всё и сразу. А нормальных девушек не разглядишь, они или учатся, или работают. Им за мужиками охотится некогда.
- Это ты Женя хорошо сказал, правильно. Ну да ничего, Бог даст и ты свою ″половину″ найдешь.
Они ещё долго сидели за столом. Говорили о том, о сём. О прошедших днях. О современности, тётю Капу очень волновали отдельные аспекты международной политики, и она очень огорчалась, когда Евгений не мог ей дать исчерпывающий ответ.
Между делом дошли до чая. Тётка пыталась отправить его спать, но Евгений настоял на своём праве помочь ей навести порядок на кухне. Время уже близилось к полуночи, когда тётя Капа решилась спросить.
- Женя, так что же случилось со Стёпой? Я так и не поняла. На похоронах была как во сне, а потом мне никто ни чего и не рассказал, не кому было. Ты уехал сразу, а у чужих людей спрашивать было неловко.
Вопрос перенёс Евгения на много лет назад. Отец к тому времени уже стал военным комиссаром Города, полковником. Евгений был на своем первом полевом выходе в роли командира ДРГ. Обстановка была максимально приближенной к боевой. Им был определен район действия и поставлена задача обнаружить три объекта ″вероятного″ противника, строго определённых, не поддавшись на ложные объекты. На двух определить систему охраны, систему противовоздушной обороны ближнего радиуса, подъездные пути и места возможного проникновения на объект. А на третьем объекте провести диверсию и, самое главное, уйти от объекта не обнаруженными. В ходе учений от группы требовалась полная скрытность. При её обнаружении группа просто снималась с маршрута, с выставлением неудовлетворительной оценки. Связь только по расписанию, с использованием специальных средств быстродействия, что не давало возможности запеленговать радиостанцию группы. Они уже отработали два объекта и вышли к третьему. Как вдруг получили радиограмму, открытым текстом: «Выполнение учебно-боевой задачи прекратить, выйти в район ……, о прибытии в район сообщить немедленно, ждать вертолет для эвакуации группы. Руководитель учений».
В ходе марш-броска до назначенного района Евгений думал, где он ошибся. Кто, когда и где, а главное, как ″вскрыл″ группу? В чём его ″прокол″. Почему он провалил этот, по сути дела, ″экзамен″. Ведь ни что не предвещало столь плачевного исхода. Но всё оказалось гораздо печальнее.
Вертолет почему-то приземлился на площадке внутри бригады. Это делалось только в самых крайних случаях, как правило, когда привозили военнослужащих с серьезными травмами. Возле вертушки их ждал начальник штаба его отряда и зам командира бригады, рядом стоял УАЗ. Начальник штаба забрал группу, поручил одному из разведчиков забрать снаряжение лейтенанта. В армии лишних вопросов задавать не принято, поэтому Евгений молча занял место в УАЗе и так же молча доехал до штаба. В штабе зам комбрига сразу повел его в кабинет командира. Командир, поднявшись из-за стола вышел им на встречу.
- Евгений Степанович, крепитесь, ваш отец полковник Старостин Степан Петрович, верный своему воинскому долгу и долгу гражданина России, трагически погиб спасая людей. От себя лично, и от всего личного состава бригады, примите мои самые глубокие соболезнования. – Командир замолчал, давая Евгению возможность вникнуть в его слова.
Дальше всё было как во сне. Оказывается, ему уже заказали билеты на самолет, загодя выписали отпускной, ребята погладили и подготовили его повседневную форму, начальник финслужбы выплатил полевые, пайковые и денежное довольствие на месяц вперёд. Командир дал свою машину чтобы довезти до аэропорта. Евгений всё делал ″на автопилоте″, прошёл в отряд, проверил как разместился его личный состав, поставил задачу заместителю командира группы, мылся в бане, переодевался, получал деньги в финчасти. Всё это было как бы не с ним. Ехал в командирской ″Волге″ в аэропорт. В голове тяжело бил колокол: «Почему? За что? Как же так? Нет отца? Почему?». В аэропорту зам комбрига внимательно посмотрел на него и сказал:
- Соберись лейтенант. Ты же спецназ, отец бы тебя не одобрил.
- Я в порядке. Это пройдет. Мне просто надо привыкнуть к мысли что я остался один. Просто привыкнуть.
Зам комбрига проводил его до самого трапа самолета. Он подошёл к стюардессам, о чем-то попросил, через пару минут по трапу спустился один из членов экипажа. Они кратко переговорили. Летчик понятливо кивнул, дал какие-то указания бортпроводнице и ушёл в кабину. Зам комбрига подтолкнул Евгения к трапу.
- Ну лейтенант, удачи тебе. Не журись. Тут все слова бессильны. Все мы смертны. На сколько я понял, твой отец поступил по-офицерски, встретил смерть, как и подобает настоящему офицеру, осознано. Подробности тебе там сообщат. Мы и сами до конца не поняли, как всё случилось. Тебе сейчас девчонки покажут твое место в салоне и принесут ″лекарство″. Принять без разговоров – считай, что это приказ, и спасть до самой посадки. По себе знаю, помогает.
Евгений поднялся в салон. Бортпроводница показала ему на сиденье в первом ряду, возле самого окна, так называемое ″место без места″, этот ряд кресел обычно занимают сами бортпроводники или особо важные пассажиры. Тут же девушка принесла ему фужер коньяку, и пару бутербродов. Евгений практически не употреблял алкоголь, но, во-первых, слова зам комбрига, во-вторых девушка, внимательно наблюдавшая за развитием событий. Евгений выцедил коньяк словно это действительно было лекарство, закусил бутербродом и через пять минут заснул.
Удивительно, но совет старого полковника помог. В Город Евгений прибыл с уже притупившейся болью. В аэропорту его встретил старинный друг отца, служивший с ним в военкомате ещё с 90-х годов.
Он-то и рассказал подробности.
Отец возвращался на своей личной машине со службы домой. На пересечении с Новым проспектом он готовился повернуть направо, как вдруг увидел, что сверху, в сторону Реки, на красный сигнал светофора, движется, набирая скорость, груженый панелевоз, и явно не собирается останавливаться. Как потом выяснилось, у автомобиля лопнула трубка и резко упало давление воздуха в тормозной системе, водитель был молодой, неопытный, пытался затормозить двигателем, но не смог включить передачу. А на перекресток уже выезжал рейсовый автобус, в час пик полный людей. Водитель автобуса ещё не видел смертельной опасности. Счет шёл даже не на секунды, на мгновения. Отец принял единственное верное решение, он бросил свою машину на навстречу стального монстра. Невероятно! От удара легковушки панелевоз изменил траекторию движения, врезался в придорожные деревья и лег на бок. Но в момент удара лопнул трос, удерживающий плиты, одна из них и упала на искорёженную машину отца, не оставив ему шанса.
- Что бы кто тебе не говорил знай, гибель твоего отца нелепая случайность. Никто до конца так и не понял, что произошло. А может и наоборот – поняли и вывели из-под удара хозяина автохозяйства. Я восстановил всё произошедшее по секундам, вычертил кучу схем и понял. Пилот вертолета, он успел всё рассчитать, всё учел, и скорости автомобилей, и массы, и место удара. Если бы он просто поставил свою машину на пути панелевоза, то тот бы смял её и всё рано влетел в автобус. Он ударил именно в левую часть переднего колеса, заставив панелевоз отвернуть в сторону от автобуса. Он знал, что рискует, смертельно рискует, но у него были шансы остаться в живых, пусть даже инвалидом. Он только не учел нашего разгильдяйства. Тросы на панелевозе были настолько ржавые и гнилые, что, когда панелевоз завилял, они просто не выдержали удара и лопнули. Знай Женя твой отец осознано пошел на смертельный риск спасая людей. Это был не акт отчаяния, а холодный расчет, как в бою, да это и был по сути бой.
А потом были похороны, на которые собралось полгорода. Стараниями его сослуживцев по Афгану и Чечне, которые служили в штабе Военного округа, до кладбища отца везли на броне БТРа, через весь город. Хоронили его в закрытом гробу, настолько его покорёжило в машине. Евгению не пришлось увидеть его неживое лицо, в его памяти он так и остался живым и жизнерадостным. Но и простится с ним, в последний раз поцеловать отца, ему тоже не пришлось. Был салют, почетный караул. Речи, венки и цветы. Море цветов. А у Евгения крутились в голове слова из стихотворения Роберта Рождественского: ″… Это нужно не мертвым, это нужно живым…″. Да, отцу уже ничего не было нужно. Только память о нём, заключённая в сохранённых им жизнях.
Всё это, избегая лишней лирики, Евгений и рассказал Капиталине Петровне, добавив, что начальник ГУВД Города не дал уйти от ответственности тем, кто должен был следить за исправностью панелевоза и тем, кто выпустил неисправную машину в рейс.
Тётя Капа сокрушенно вздохнула, помолчала и сказала:
-Вон оно как. Не ждал он с этой стороны беды. Ой не ждал… Он Женя приезжал ко мне в конце лета, когда ты уже к новому месту службы отбыл. Целую неделю гостил, всё как обычно, то в лес, то на рыбалку, только вместо тебя брал соседского парнишку, да ещё девчонка с ними увязалась, Варя Хлызина, их дом напротив нашего… Оно и понятно, скучно одному. Так компанией и ходили. А потом перед самым отъездом повечеряли мы, сидим чайком балуемся, а он и говорит: «Оставлю я тебе Капа чемоданчик, ценного там ни чего нет, не бойся, чужим людям он без надобности. Там мой семейный архив, да и твой тоже. Если со мной что случится, то передашь Женьке, когда он в гости приедет».
Понятное дело, я его выругала. Мол чего ты придумал, на тебе ещё пахать и пахать, ты мужик здоровый, не старый, ну и всё такое. А он посмеялся и говорит: «Ты Капа видать забыла, что во мне две войны сидят, и каждая свои отметины оставила, а такое даром не проходит. Никому не говорил, тебе скажу. Сердце у меня Капа бывает так прихватывает, что хоть помирай, особенно под утро».
Я ему не выдумывай, мол, к врачам сходи, о себе тоже думать надо, ну и всё такое. А он мне: «Капа, я помирать не собираюсь, и к врачам пойду, и, если надо, в госпиталь лягу, у меня ведь Женька есть, я ему ещё ой как нужен, он ведь не оперился ещё. Просто хочу я тебе бумаги оставить, на всякий случай, мало ли что, сохрани их, ладно, я ведь один живу». А вишь от куда беда-то пришла, совсем не с той стороны.
Эх Степа, Степа, братик ты мой любимый. Каким ты был всю жизнь, таким из неё и ушёл. Никогда мимо чужой беды пройти не мог. В детстве за всех заступался. Взрослым стал - всем помогал, обо всех думал, а себя вот не сберег. – Тётя Капа смахнула слезы с глаз.
Неожиданно на веранде послушался скрип открывающегося замка, хлопнула дверь, раздались чьи-то шаги, входная дверь открылась и из коридора раздался женский голос:
- Баба Капа! У Вас всё в порядке? Вы где?
Тётя Капа улыбнулась, посмотрела на Евгения и сказала ему:
- Ну вот, видал-миндал, я уже и бабкой стала, а ты всё тётя да тётя.
И громче, для гостьи, отозвалась:
- Тут я Варечка, на кухне, заходи.
Дверь на кухню открылась, на пороге стояла молодая женщина, лет на пять младше Евгения. Гостья была одета совсем по-домашнему, даже более чем. В куртке поверх халата, из-под халата выглядывала ночнушка, на ногах резиновые галоши. С темноты, не привыкшие к свету глаза не сразу рассмотрели Евгения. Гостья облегченно вздохнула, увидев тётю Капу за столом.
- Как у Вас дела? У Вас всё хорошо? Я смотрю свет всё не гаснет и не гаснет, думаю добегу, посмотрю. – Тут женщина увидела Евгения, ойкнула, попыталась прикрыть свой наряд курткой. – Да что же Вы не сказали, что у Вас гости, баба Капа! Ой стыд-то какой.
Женщина ретировалась назад в коридор.
- Варечка, постой, ну, когда бы я тебе сказать-то успела, если ты вбежала как оглашенная?! Сама подумай? Да это вовсе и не гости, это Женя, сын Степана Петровича, племянник мой. Заходи к нам.
-Нет-нет. Я лучше в другой раз. Спокойной ночи.
Евгений услышал стук закрывающейся двери и женские шаги, сбегающие с крыльца.
- Это кто был?
- Это Женя комендант нашего ″бабушинского″ гарнизона. Варя Хлызина. У нас ведь тут все большей частью одинокие. Вот она и смотрит за нами, следит, чтобы у всех всё было ладком. Кому лекарств принесёт, кому хлеба, кого просто навестит, спросит, как дела. Мы ей все свои ключи-то отдали, мало что, а то как плохо станет, и до двери не доберешься? Хорошая девушка. Да всё одна. Ладно Женя, давай спасть укладываться, время позднее. Завтра договорим.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
(Продолжение следует)
