Одним жарким летом мне удалось выбраться в славный город-герой Санкт-Петербург. Мне тогда только недавно стукнуло 18 лет и особо ориентироваться в чужом городе для меня было ещё проблематично, не хватало как простого житейского опыта, так и знакомств и банального везения. Прибывая в Санкт-Петербург, сталкиваешься с довольно сильным диссонансом относительно несоответствия своих представлений о нём с действительным положением вещей. Я не стала исключением из правил, первое, что меня поразило, при выходе из дверей на Витебскую площадь, это обилие грязных ханыг и психонавтических, припадочных людей, находящихся в состоянии какой-то сомнамбулической алкогольный комы с коматозными припадками лунатизма. Город встречал толпами алкашей, солевых наркоманов, стойким запахом болота и человеческого ссанья, короче говоря, всеми наиболее отпечатывающимися достопримечательностями культурной столицы.
Остановится я должна была в арендованном жилье неподалёку от Удельного парка, со стороны метро «Пионерская». Однако, сдав вещи в камеру хранения, я решила совершить небольшой вечерний променад в сторону Васильевского острова. Выдвинувшись по Введенскому каналу в сторону набережной Фонтанки, я постепенно удалялась от запаха грязных толп питерской интеллигенции и приближалась к аромату древних водоёмов, лежащих где-то под фундаментом зданий этого города. Свернув налево по набережной, я дошла до Обуховского моста и перейдя его, оказалась в районе Сенного округа и ТЦ Питер. В принципе, это место в городе ничем отличается от любого аналогичного места в остальных городах моей родины, обширная площадь рядом с торговым центром изобиловала школьниками разных мастей, цыганами, бомбилами и другими представителями городской фауны, но именно здесь начались мои загадочные приключения, которые я вспоминаю с содроганием. Возле торгового центра ко мне подошла отвратительного вида цыганка, держащая на руках нечто, что по идее должно было быть ребёнком, но скорее напоминало засушенного в духовке морщинистого старика. Она попросила у меня денег за гадание, но резко была послана в направлении мужских гениталий. Её зрачки резко сузились, на лбу выступил пот, лицо покраснело и она разразилась трёхэтажным матом, проклиная меня и обещая скорейшую смерть. Я оставила её за спиной и двинулась дальше. Пройдя вдоль канала Грибоедова на Запад и выйдя к улице Глинки, я пересекла Поцелуев мост, оставив за спиной Мариининку и консерваторию Римского-Корсакова. Следует отметить, что на всём протяжении пути к Васильевскому острову со мной происходили поистине загадочные события, что я списывала на своё незнание города, однако сейчас, возвращаясь в памяти к тому дню, я понимаю, что в самом сердце этого города лежит нечто зловещее, находившееся здесь задолго до прибытия сюда человека и задолго до возведения этого города. Улицы то сужались, то расширялись, они петляли, заходили во дворы и выходили к оживлённым проспектам, архитектура домов заставляла кружится голову, то взлетая вверх, то прижимаясь к земле, неизменным оставался только стойкий рыбно-болотный запах и бесконечные настенные листы с рекламой борделей и солей. Летняя духота только усугублялась ближе к воде, омут города бурлил чёрной вязкой мастикой, старавшейся затянуть меня вглубь и утопить в мазуте, медленно затекающем в лёгкие вместе с отвратительным ароматом болота.
Около 22:00 я, совсем потерявшая ориентацию во времени и пространстве, всё-таки оказалась на Васильевском острове. Вокруг шеи будто сдавило удавкой, ледяной пот струился по спине насквозь вымачивая одежду, жадно ловя ртом воздух я продолжала движение, однако теперь моей целью было поскорее выйти к месту своей стоянки, про вещи, оставшиеся в камере на вокзале, я думала в последнюю очередь. Недостаток кислорода сказался очень серьёзно на моих мыслительных способностях, я совершенно потерялась и оказалась петляющей где-то в Петроградском. Более-менее оклемавшись, я посмотрела на время, на часах было около 2 ночи, а на аккумуляторе 5% зарядки. Я успела прикинуть своё текущее местоположение, разобраться с направлением дальнейшего движения и выдвинуться в сторону Кантемировского моста. Меня удивило резкое исчезновение всех людей с улицы, а также непроглядная темень, несмотря на то что в Питере в это время года происходят удивительные белые ночи. Это по истине эзотерическое событие, когда солнце, только зайдя за горизонт, сразу встаёт обратно и светит точно днём. Согласно донесениям английской разведки, именно в это время Григорий Распутин, царский колдун, совершал загадочные ритуалы, удивительным образом совпавшие с начальным успехом Брусиловского наступления, переломившего ход Первой Мировой войны на восточном фронте. Мистические ритуалы, по словам очевидцев, сопровождались изумрудными всполохами и ни с чем несравнимым рёвом.
Во дворах завывал ветер, отдельные фонари мигали, явно провоцируя эпилептический припадок. Полностью исчезли до этого стойкие запахи болота и человеческой урины. Выйдя к мосту, я осознала свою самую страшную ошибку, мосты были разведены. Я, конечно, слышала об этом, но никогда не думала, что встречусь с этим в живую, тем более в таких обстоятельствах. За время пути к мосту телефон окончательно успел сесть, так что я даже не могла вызвать такси. Осознавая всю плачевность своего положения на моих глазах начали наворачиваться слёзы, дыхание перехватывало в припадках плача, я была готова разреветься, меня начинало трясти от паники и тщетных попыток придумать выход из данной ситуации. Не сказать, что я была суеверной девушкой, однако думаю здесь вы меня поймёте, оказаться одной, ночью, в незнакомом городе, на внезапно обезлюдевших улицах… Даже самый рациональный и критически мыслящий человек начинает ощущать страх, сравнимый со страхом пророка, взору которого явилось, по господнему велению, нечто, неподдающееся описанию. На протяжении пути меня и так преследовал ужас, исходящий откуда-то из метафизически восприимчивой части моей черепной коробки. По достижению набережной, я встала в окоченении, сравнимом с трупным, не дающем мёртвой плоти вновь подняться и бродить дальше как ни в чём не бывало, здороваясь с бывшими соседями и сослуживцами покойного и всячески изображая, при этом очень кощунственно, что характерно для упыриных нехристей, человеческую жизнь.
Где-то на краю периферического зрения включился устойчивый изумрудный свет, изначально проигнорированный мной, но с большим нарастанием паники становившимся будто бы всё ярче и ярче. Повернувшись в его сторону, я увидела зашторенную «Чайку» чёрного цвета, в принципе, ничем бы не выделившуюся из ряда таких же старых развалюх где-нибудь на выставке ретро-авто, но… Было одно существенное «но», её фары светились гипнотизирующим изумрудным светом, будто разрезающим окружающую тьму. Этот свет даже… успокаивал что ли. Он был притягательным, хотелось сесть в эту старую машину, растянуться в её салоне и забыться длительным сном. Его лёгкий замогильный окрас не создавал отталкивающего впечатления, а наоборот, скорее как старое немецкое кладбище, расположенное рядом с озером Нарочь, создавал некий покойницкий уют и лёгкое ощущение скорби. Медленно я приблизилась к водительской двери. Увесистое и толстое стекло было несколько приспущено. Внутри сидел тощий усатый мужчина, в сине-белом шарфе поверх шеи, прямоугольных очках с синим стеклом и большой, широкополой шляпе. Его внешность скорее подходила какому-то доброму монтёру или электрику, но никак не водителю потустороннего такси. Он зыркнул на меня из-под полы своей шляпы и гнусавым голосом сказал: «Садись». Возможно, когда он был моложе, его голос звучал звонко и принадлежал удалому молодому человеку, но сейчас его голос был таким, каким был, гнусавым и противным.
Не знаю, что было такого в его голосе ещё, но я беспрекословно открыла увесистую заднюю дверь машины и села сзади. Несмотря на шторки по на окнах, изнутри было очень хорошо наблюдать всю улицу. Только лишь в свете изумрудных фар я увидела существ, как оказалось, всё это время преследовавших меня по улице. Описать их довольно проблематично, это было НЕЧТО, нечто, что видеть мне не следовало. Описывать их внешность – пустая трата времени, человеческий язык неприспособлен к столь ужасающим тварям, но вот ощущения, оставшиеся от их вида принадлежат чисто человеческому плану бытия. Один только взгляд на них создавал чувство падения, хотелось зажмуриться и отвернуться, их внешность будто заполняла собой всё окружающее пространство, не оставляя места для взора. Движения их напоминали бег увесистых хряков, утаскивающих в своё логов добытый ужин, чавкающие звуки, доносящиеся из-под чего-то, напоминающего то ли копытца, то ли ноги, надолго остаются в ушах и в памяти, иногда вызывая лёгкие мурашки по всему телу. Их крик был подобен скрежету древесины по пенопласту, разрывающий барабанные перепонки и всю нервную систему. До сих пор эти существа преследуют меня в моих кошмарах.
Автомобиль резко тронулся, по радио играла какая-та песня из далёкого детства, в помехах приобретая адское звучание. Развернувшись на 180 по улице «Чайка» быстро разогналась до примерно двухсот в час и помчалась в направлении к Троицкому мосту. Как только передние колёса коснулись покрытие моста, пространство вокруг автомобиля растянулось и приобрело какие-то фрактальные очертания, вокруг кружились невозможные образы, компиляции знакомых и совершенно доселе невиданных форм. Пространство представляло собой специфический калейдоскоп, вращающийся и создающий многогранные, повторяющиеся сами в себе образы. Где-то впереди виднелся яркий белый свет, постепенно становившийся то ли ближе, то ли ярче. Водитель же, как казалось совершенно не был не то, что не напуган, на его лице не появилось даже удивления, лишь в глазах зажегся огонь авантюризма и громко крикнув «тысяча чертей» он распахнул дверь и выскочил куда-то во всё это фрактальное подобие. Его крик, тысячи раз отражаясь от бесконечного количества углов окружающих сложных фигур, оборвал нить света и погрузил салон «Чайки» в непроглядную мглу, при этом оставив ощущение стремительной езды. Я, крепко вцепившись в обивку сидения, зажмурилась в ожидании столкновения с небесным сводом.
Однако, как только мои веки сжались, весь окружающий шум резко стих, осталась лишь размеренная и гнетущая тишина. Медленно открыв сначала один глаз, потом второй, я обнаружила себя в каком-то баре. Бар был заполнен клубами дыма, повсюду сидели какие-то люди, но рассмотреть их лиц казалось невозможным из-за постоянной затенённости. В центре бара стоял лёгкий стол, за ним же стояли двое: один высокий, лысый, бородатый и реперской кепке, второй низкий, тоже бородатый, однако с наличием волос на голове, в майке алкоголичке и откровенно спившимся опухшим лицом, напоминая то ли моряка, то ли тракториста ударника труда. Первый заметил меня и начал, картавя, посылать в мою сторону множество нелестных эпитетов: «Говно, залупа, пенис, хер, давалка…». Второй же, обратив внимание на изменение поведения своего компаньона, мельком взглянул на меня, после чего начал своим хриплым баритоном материться, выпивать и обращать внимание присутствующих на козни какого-то Беглова. Это двое, со временем, утратили интерес ко мне и начали откровенно друг другу льстить, называя себя людьми искусства. Их лесть постепенно переросла в оживлённый спор, закончившийся тем, что они сошлись на необходимости употребления крепких спиртных напитков, в частности водки, для граждан и гостей Петербурга.
В двери бара проник обжигающий свет. Вошло существо, объятое огнём, из середины которого было видно подобие четырёх животных, все человекоподобные, но у каждого по четыре лица: человека, льва, быка и орла. Каждый из них имел ноги, сверкавшие ярким медным цветом. По бокам существа раскрылось множество крыльев, под каждым из них была человеческая рука, державшая либо серп, либо молот. Между крыльев проносились молнии и распространялся огонь. Перед каждым образом животных распространялся обод колеса, на котором располагалось множество глаз, животные же будто стремились оторваться от земли и взлететь, двигаясь в какой-то гармонии с колёсами. Голосом, похожим на рёв тысяч труб, существо объявило: «Раунд, победил МС справа». После объявления, крыша бара сорвалась и открылся обзор на огромное черное небо. Черным оно казалось только с первого взгляда, на самом деле его затянул огненный шторм, то там то тут вспыхивали огненные прорези, а всё остальное небо было затянуто густым дымом.
Над баром склонился гигантский интеллигентного вида мужчина в очках и будёновке и горящей красной звездой на лбу и такими же горящими красными глазами. У него была аккуратная бородка и гусарского вида усики. Я узнала этого человека, в школе мы проходили 20-ые, 30-ые года по истории, его портрет был там. Это был Ф. Э. Дзержинский, основатель ВЧК. Своим справедливым взглядом он просмотрел меня насквозь как рентгеном. Вся моя буржуйская сущность сжалась до размеров ореха и попыталась сбежать из тела, но товарищ народный комиссар ловко ухватил её своими цепкими пальцами и унёс в огненном потоке куда-то в сердце огненного шторма…
Очнулась я в больнице им. Джанелидзе через сутки, с диагнозом солнечный удар. Но я знаю правду, правда была в том, что я побывала на другой стороне, в чёрном царстве богов Революции, спрятанное где-то на узких улочках жаркого Питера, между каналов и рек, во дворах и на проспектах. Во время белых ночей, наиболее чувствительные к изменениям в метафизическом плане бытия могут быть затянуты в это царство и оказаться в великом красном суде, где каждый день лакеи капитала ждут своей тройки...
