-Вот и славно, – Тамара Евгеньевна закончила осмотр. – Только не нравится мне, что ты уставшая какая-то… бледная. Больше гулять надо на свежем воздухе. Бери своего командира, когда он дома, и – пешком, до Журавлиной Балки.
- Когда он дома… – усмехнулась Любаша. – Любовника проще завести, чем его дождаться.
Тамара Евгеньевна подняла от карты серьёзные глаза:
- Ну, ты же знала, за кого замуж шла.
Люба рукой махнула, вышла из кабинета, торопливо сбежала по ступенькам крыльца. И увидела Татьяну. Любе показалось, что Татьяна специально идёт так медленно: её дожидается. Может, и к лучшему…
Любаша догнала Таню. А Танюша будто обрадовалась. И всё равно заметила Люба, что в синих-синих Таниных глазах вина промелькнула. Танюша нерешительно улыбнулась, поймала в ладошку большую снежинку, склонилась над ней:
- И снежинка сухой полынью пахнет. Горько так… И хорошо.
Люба тоже усмехнулась:
- Полынью… Горько, говоришь… И хорошо… С моим мужем давно спишь, девочка?
Ждала, что девчонка эта растеряется, покраснеет, бросится оправдываться… И тут же всё станет ясно. А Таня не сразу ответила. Остановилась:
- Любовь Михайловна! Мы с Андреем…Павловичем… У нас с Андреем никогда не было. Ни сейчас, ни даже до вашей… и нашей с Саней свадьбы – не было.
Любаша рассмеялась:
-Ты сама себе веришь? Сказки Демидову своему рассказывай… Не было? Когда не было, мужик не говорит, что соскучился по тебе.
Таня всё же чуть порозовела, – от мороза, должно быть. Хватило совести спросить:
- А… он говорит?
- Не только говорит. На свадьбе у сестры твоей… Он ждал тебя в коридоре. Вы же договорились встретиться?
И снова Татьяна не сумела скрыть в глазах вину:
- Он просто выпил лишнее. Нигде мы с ним не встречались.
- Ну, да… Ты не успела. Вместо тебя я в коридор вошла. Он меня целовал, мой муж. А думал, что тебя целует. И хотел тебя целовать. Имя твоё повторял.
Оттого, что Люба впервые говорила об этом вслух, обида нахлынула с новой силой, стала ещё горше и безотраднее… Ком в горле мешал дышать. Ещё не хватало, – расплакаться при этой девчонке!
Таня упрямо повторила:
- Он просто был пьян.
- Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – слышала? Перед Демидовым не стыдно? Вышла замуж за него… и ловишь по тёмным коридорам чужое счастье!
Танюшкины губы задрожали, но она справилась с растерянностью, даже улыбнулась:
-Про чужое счастье, Любовь Михайловна… Мне чужого счастья не надо. А когда Андрей на тебе женился, – выходит, это ж ты… чужое счастье, моё счастье поймала… – я ещё на вашей свадьбе решила: раз он тебя выбрал, значит, так и будет. Что не смогла забыть его, – это не твоё дело, Люба. Я любила его с детства, – сколько помню себя, любила его. Думаешь, просто, – вот так, в одночасье, забыть… Если чем и виновата я перед тобой и Саней моим, – то лишь воспоминаниями.
Танюша быстро пошла по обледеневшей дорожке. Скользила легко, по-девчоночьи, – несмотря на высокие каблучки.
- Да осторожнее ты!.. – в неясной досаде чуть не крикнула ей вслед Любаша…
Надо было возвращаться на работу. Шла медленно и как-то тяжело. Казалось, это от Таниной лёгкости ей так тяжело идти. Татьянина вина и правда лёгкая… Невесомая, – по сравнению с вчерашним вечером, что непосильной ношей лёг на Любины плечи. Пьяный Андрей – с его предательским: Тань, Танюша!.. – целовал всё-таки не Татьяну, а её, Любашу, жену свою. А Димка Дорохов… И стакан из-под вина на кухонном столе… и пепел на скатерти, – как теперь на Андрея смотреть…
А дома… На диване сидела большая кукла. В светло-голубеньком платьице в белый горошек, и в тугих косичках – такие же бантики… А на самом краешке дивана спал Андрей. Проснулся от горестного и растерянного Любашиного взгляда, потянулся:
- Опять Ленка Маркова заходила?.. Что за дрянь она курит! Ещё и пепельницей не умеет пользоваться. Игорю надо сказать, чтобы курить её отучил.
Люба смотрела на куклу. А Андрей вдруг подхватил Любашу на руки, закружил по комнате:
-Любань! Любочка моя, родная! Ну, что ж ты молчишь!.. Случайно встретил Тамару Евгеньевну. Она так укоризненно головой качает, – жене, говорит, на свежем воздухе надо больше бывать. А я и не знаю ничего! Нет, я догадывался, но ты же сказала – нет. – Андрей остановился, с тревогой заглянул в Любины глаза: – Почему, Любань?
Вместо ответа Люба устало кивнула на куклу:
- А это… зачем?
Андрей как-то застенчиво улыбнулся:
- Знаешь, Люб… Я подумал: ты, наверное, хочешь, чтоб дочка родилась. Ну, и купил. Самую красивую выбрал.
Люба отошла к окну, отвернулась. Андрюшкино счастье было таким бережным, осторожным… таким желанным, что его слова про Таню, сказанные в пьяном чаду, сейчас ничего не значили. Но была новая беда, от которой никуда не деться…
Андрей положил руки ей на плечи:
- Любань!.. Ну, скажи мне…
А у Любаши голова кружилась,– как на немыслимо быстрой карусели. Хотелось повернуться к нему, застучать кулачками в грудь:
- Это из-за тебя! Ты меня целовал, а думал, что её целуешь! Это из-за тебя… я Дорохову дверь открыла…
Люба освободилась от Андрюшкиных рук:
- Я просто устала. И вообще… Я к родителям уйду. Завтра. И… куклу не надо. У меня сын будет. Но это… Это не твой ребёнок. И сигареты это… не Ленкины. И… тогда, в коридоре, не Татьяну ты целовал, а меня.
Люба убежала в спальню, закрыла дверь. А на шальной карусели, что больше напоминала центрифугу, теперь оказался Андрей…
… Ночная тревога всегда тяжела. Но сейчас для командира горноспасательного взвода Крапивина она оказалась спасением. Привычно летели машины, – казалось, почти не касались земли, – на этот раз к «Заре». Демидов сидел рядом, и Андрей на секунду замер, – почувствовал спокойную и уверенную силу Санькиного плеча. И не верилось в давнюю, неизменную и упорную вражду, – обычную в Саниных глазах. Сейчас Демидов встретил взгляд командира, чуть кивнул:
- Успеем. Моё отделение хорошо знает эту выработку на «Заре», – мы ж там недавно, осенью, откачивали воду. Справимся.
Крапивин вспыхнул: на «Заре» Демидов со своим отделением был в день свадьбы у Мельниковых…
Близилась к концу вторая смена, когда от проходчиков первой лавы в диспетчерскую поступил сигнал: в выработку внезапно сместился уголь, на крепи появилась приметная тонкая угольная пыль, отчётливо слышались удары и треск в угольном массиве. Приборы зафиксировали резкое увеличение газовыделения в выработку. Все эти признаки – тревожные предвестники выброса угля. Смену надо было срочно поднять на поверхность.
Когда горноспасательные машины подлетели к «Заре», Мишка Ивашин предложил:
- Командир, мы с отделением Демидова первыми спускаемся.
- Нет, Мишка. Ты проверь аппаратуру связи и оборудование для проходки завалов. Будешь командовать погрузкой и спуском противопожарной установки. С отделением Демидова пойду я.
В забое Крапивин с Демидовым привычно и быстро проверили, произошло ли полное отключение оборудования. Гигантские подземные машины и механизмы умолкли, слышалось, как от невидимой силы дробится и осыпается угольный пласт. То, что до сих пор не получалось сказать Саньке Демидову, – и времени не было, и дневной свет мешал, – сейчас получилось неожиданно легко. Андрей нашёл в темноте Санины глаза:
- Сань, я знаю, почему ты… Почему у нас с тобой…
Демидов не отвёл взгляд:
- И я знаю. И – что?
В безошибочном предчувствии Андрей успел пожалеть, что Саня его не услышит. И тут же раздался неправдоподобный грохот. На мгновенье забой осветился ослепительной вспышкой, – словно самой последней на свете перед наступившей темнотой.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»