Найти тему

Если бы у меня была дочка …

- Ты почему плачешь?

Разжимаю ресницы. Как будто падаю с облаков. С этих изголубо-белых , сахарно-ватных, какие обычно бывают в окне иллюминатора. 

Падаю. И бьюсь об огромные удивленные глаза маленькой девочки. Серый беретик с брошкой в виде котенка, розовая курточка, ботиночки со сбитыми носами.

Если бы у меня была дочка я бы назвала ее Мария.

- Как тебя зовут? – трогаю свои щеки, они влажные, значит действительно плакала.

- Маша. А тебя? – глаза у малышки красивого цвета – серый аметист.

- Настя.

- Почему ты плачешь, Настя?

- Я смотрела как листья падают. И мне стало грустно.

Девочка маленькая. Глаза большие. Не глаза - Ворота. Незапертые. А створку толкнуть страшно. Что там за ними? Может уютный дворик. А может – выход в астрал.

Поднимает желтый листик с земли. Смотрю на тонкие пальчики с грязными ноготками. Следы фломастеров на ладошках.

- Листики – это наши души. Видишь, пока еще на веточке, на дереве, дрожат. Им страшно, как нам перед смертью. А потом отрываются и летят над землей. Смотри как красиво. И на землю падают. А мы по ним ходим.

Холодок внутри. Как будто тонкой иголкой в самый перикард анестезию ввели. Замираю, будет ли следующий пульсирующий удар ? 

- Сколько тебе лет?

- Пять.

- Кто тебе рассказал про листья и души?

- Никто. Я сама знаю.

Поправляет беретик. Теребит стразовую кошечку.

Я бы обязательно купила такую брошку своей дочке.

- Но ты не плачь, Настя. Эти листики потом в удобрение превратятся. И весной из них новые деревья с новыми листиками вырастут.

- Хорошо, я не буду больше плакать.

- А знаешь, зачем листопад нужен? Для красоты. Чтобы в этот парк пришел художник и нарисовал красивую картину.

Интересно, на краю обрыва, когда двигаешь ступни на миллиметр вперед, так что кончики пальцев зависают над бездной – так же страшно? Другой страх. Не липкий и не душный, как в кошмарах. А благоговейный.

- Какой художник?

- Он всегда сюда приходит. Рисует...

Сужает веки. Наклоняет голову вбок. И как маленький заговорщик:

- Хочешь я тебе секрет скажу? Только никому! Он не художник. Он волшебник! Настоящий. Это он устраивает листопад, чтобы картину свою нарисовать. Ради красоты. Я подглядывала. У него очень красивая картина получается. На ней все-все эти листики. Я хотела поговорить с ним. Но он такой строгий. Вообще на меня внимание не обратил.

- Он занят, Машенька…

- Да, знаю, - задумалась, внимательно в меня свои аместистовые кристаллы уставила. - С тобой бы он поговорил. А может и нарисовал тебя на своей картине. Ты красивая.

- Ты тоже очень красивая.

- Ну я пока еще маленькая. А когда вырасту, стану еще красивее. И такие сапоги, как у тебя у меня будут.

Чувствую, что улыбаюсь. Отходит анестезия. За огромными воротами - бездна космическая. Да дверцу Женщина отворила.

Протягиваю руку, беру ладошку, перепачканную фломастерами и целую в самую серединку.

Листья, облака, аэропорт, струйки холода по венами, медовая горечь в солнечном сплетении, синяки на запястьях, влажные щеки с разводами туши – все отпускает.

Спокойно и хорошо.

Если бы у меня была дочка, я бы назвала ее Мария...

Вот и повидались.