Горноспасатели посмеивались над командиром взвода: после свадьбы уже полгода прошло, а Крапивин до сих пор тайком на часы поглядывает, ждёт, когда Любашу свою увидит. Как-то целый день работали на «Дубравской» – тестировали аппаратуру подземной горноспасательной связи. В Суходол возвращались, когда над притихшей степью усталой густой синевой заколыхался вечер. Крапивин попросил водителя притормозить. Выскочил из машины, быстро сорвал несколько крупных ромашек. Бережно сунул их в нагрудный карман. Ивашин задумчиво головой покачал:
- Командир! А ты точно к Любке своей, на ужин, торопишься?.. Ромашки тут при чём?
И в хмурых глазах Сани Демидова– кроме неясной, но уже устойчивой враждебности к Андрею – тоже мелькнула какая-то угрюмая недоверчивость. Но ромашки были для Любаши, для неё одной. Андрей на секунду склонил голову к цветам. Сквозь нежную ромашковую горьковатость почувствовал запах угольной пыли, – будто оттуда, из шахтной глубины, своим дыханием уголь касался белых трепетных лепестков.
С Татьяной почти не виделись. Однажды встретились на крестинах у Ивашина, – крестили Мишкину младшую дочку. Мужики – кто с улыбкой, кто с откровенной завистью – кивали своим жёнам на Танюшу Демидову: посмотри, мол… Поучись! Молодая совсем, а с мужа вон пылинки сдувает, каждое его желание без слов, по взгляду, угадывает… Танюша и правда не отходила от Сани, за столом прижималась к его плечу. Не успевал Саня протянуть руку к хлебнице, – Татьяна тут же подавала ему кусочек хлеба. Саня гладил своей рукой Танюшину руку, а сам хмурился. Так вышло: одновременно с Крапивиным рассмотрели они в Таниных заносчивых глазах так и не прошедшую обиду…
А потом, на Катиной свадьбе, случалось так, что Таня постоянно оказывалась рядом с Андреем. Помогала соседкам и крёстной разносить тарелки с горячим и салатами, подвала чистые рюмки, и всегда – на ту часть стола, где сидели мужики из горноспасательного взвода. Крапивин с невольным интересом провожал её глазами. И Танюша на мгновение оглядывалась, усмешку скрывала. Успевала в его глазах заметить грустноватое удивление: а ты и правда выросла!.. Ещё красивее… и смелее стала!
В Танюшиных движениях, самых неприметных, чувствовалась теперь мягкая медлительность… а ещё – такая сокровенная отзывчивость на Санькины ласки, догадывался Андрей …
Как здесь всегда бывает на свадьбах, к вечеру уже не требовалось включать музыку: её всё равно не слышно было, потому что к этому времени поселковые гордо, с присвистами, распевали на всю окрестную степь:
- Маарууся!.. Раз!.. Два!.. Три!.. Калина, чеернявая дивчина в сааду ягоды брала!..
Потом сидели в обнимку, про батьку атамана пели… И никто не обратил внимания, что невестина сестра, когда пробегала мимо командира горноспасательного взвода, всего на секунду прижалась к нему. И слова Танины никто не услышал:
- Люблю. Как любила, так и люблю. Одного тебя.
И снова хлопотала у свадебных столов, на Андрея не смотрела, лишь таила счастливую улыбку… А он почему-то не отодвинул стакан самогонки, что с горестным вздохом налил ему проходчик Гришка Семистяга, сосед Мельниковых:
- Хорооша была Катюша!.. А в мужья... Ну, чисто индюк ей в мужья достался! Давай, командир, за Катькино счастье выпьем! Чтоб жилось им… чтоб хотелось… и моглось.
И Алёха Дрёмов подсел, – с начатой бутылкой самогонки… Крапивин задержал Таню за руку, негромко сказал:
- В дом зайди…
И сам через пару минут поднялся на крыльцо. А в тёмном коридоре его совсем разморило. Чтоб не так шатало, облокотился о стенку. Непослушными пальцами достал сигареты. А потом в головокружительном чаду целовал Любашу свою… и Таней её называл.
После Любашиного рассола его желание – как хотелось ему смелой и откровенной Танюшиной отзывчивости на ласки!.. – казалось ему бесстыдным сном, который надо забыть. Чтобы и тени в глазах не осталось, чтоб случайно не догадался об этом сне Танюшин муж, Санька Демидов…
А Люба с этого дня загрустила. Как-то устало, безразлично молчала… На тревожные Андрюшкины расспросы плечами пожимала. Уже несколько раз пришлось Андрюхе мужественно есть немыслимо пересоленный борщ. Однажды заглянул на кухню, – Любаша как раз на завтра борщ готовила. И как раз солила… Сама не замечала, как сыплет соль, – ложку за ложкой. Андрей подошёл к жене, забрал банку с солью, осторожно улыбнулся:
- Любань! Соли, наверное, достаточно?
А Люба не поняла.
… Был у Андрея друг. Здесь, в шахтёрском посёлке, совершенно не воспринималась любая сентиментальность. Крапивин, как и все, считал, что сопли – это лишнее в любом деле. Но Димку Дорохова считал не просто лучшим другом, а – единственным. Впрочем, не для одного Крапивина это было так сокровенно и важно. Каждый, кто спускался под землю, должен был знать: там, на-гора, куда поднимутся после смены, есть не только воздух с запахом степной полыни и донника. Так же, как воздух, там был дом. Жена, сынок с доченькой. И, как воздух, должен быть друг. («На-гора» - самое шахтёрское, очень донбасское слово. Означает – на поверхности шахты. В древнерусском языке слово «гора» обозначало «наверху», – примечание автора).
С Димкой дружили ещё с седьмого класса, – с тех пор, как стали считать себя мужиками, потому что уже умели отличить одну марку угля от другого, запросто рассуждали, чем отличается горнопроходческий комбайн от добычного, и – разбуди среди ночи – безошибочно называли грузоподъёмность шахтной клети (шахтная клеть – транспортная кабина для спуска-подъёма по наклонному или вертикальному шахтному стволу, – примечание автора). Димка Дорохов был почти отличником, и троечник Крапивин очень уважал Димку, – за каждую его пятёрку… Умел не замечать скучноватую Димкину осторожность, прощал завистливость, – потому что у них с Дороховым получалось понимать друг друга лишь по взглядам, и слышать – сердцами… Всё это привычно скрывалось за бесшабашной шахтёрской грубоватостью, но – было.
Как-то получилось, что после школьного выпускного из-за своей ненужной осторожности Димка остановился на том, что по журавлю нечего грустить, – хватит синицы в кулаке. И, хоть собирались с Андрюхой Крапивиным на горный факультет универа, Дорохов, втайне от друга, отвёз документы в технарь: надёжнее и увереннее. И – тоже тайком – свысока посмеивался над Крапивиным: в аттестате – добрая половина троек, какой университет!.. А Андрюха с самой зимы пыхтел над физикой и русским, – с математикой дела были получше, – и всё же поступил на горный факультет. А перед этим узнал про техникум. В отчаянии затряс Димку за плечи:
- Дим, да как же это! Я думал, – вместе будем! И потом, на шахте!..
Дорохов снисходительно усмехнулся:
- Да будем мы вместе. Ты ж тоже в технарь придёшь. Ну, съезди в универ, прогуляйся. В Донецке побываешь, людей посмотришь. А в сентябре, Андрюх, увидимся.
А Андрюхе так хотелось – и верилось,– чтобы Димка обрадовался его поступлению на горный! Казалось, Димка гордится им, Андрюхой Крапивиным, другом своим. И отчаянно не замечал почти не прикрытую Димкину зависть…
Конечно, без Димки было плохо. Но Андрей был уверен, что у Димки и без университета всё в порядке: ему, Андрюхе, ещё учиться и учиться, а Димка с отличием технарь окончил, уже горным мастером работал… И теперь Андрей – помимо привычного уважения – относился к Дорохову как к старшему, хоть были они ровесниками.
Тем более, – Димка вскоре женился. А когда Крапивин начинал служить в горноспасательном взводе, Димкина малая уже в садик ходила.
После учёбы на дополнительных курсах Андрея назначили командиром горноспасательного взвода И снова Крапивин не видел всполохов зависти в Димкиных глазах. И, когда на Любаше Антипиной женился, улыбнулся Димкиной, – как был уверен Андрюха, – шутке:
- Ну, Крапивин, ты жжёшь! Жениться тоже надо уметь, – это ж о тебе!
А Андрею ничуть не важно было, что Любашин отец – главный инженер, первый заместитель директора шахтоуправления… Просто, когда они с мужиками метелили в шахтёрской столовой Любашин борщ, а он поднял глаза от тарелки и вдруг вспомнил, что так внимательно и грустно Люба смотрит на него при каждой их случайной встрече… И стало ясно: Любаша будет его женой.
… Всё-таки – друг есть друг. Особенно, – такой, как Димка, единственный. Димка заметил, что Крапивин после дежурства во взводе теперь не сразу домой идёт. Всё чаще сидит с мужиками в «Угольке» – поселковом кафе. Вроде бы и не пьёт, – так, рюмку-другую, а глаза туманные. Дорохов тоже заглянул в «Уголёк». Как и Андрюха, лишь приподнял полную рюмку. Когда закурили, негромко спросил:
- Андрюх! Всё в порядке? Чего пасмурный такой?
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»