Показ «Земляничной поляны» едва не сорвался по трём причинам. Рассмотрим самый серьёзный довод против фильма Ингмара Бергмана.
Напомню, первая причина касалась экстремальных сроков, в которые нужно было организовать премьеру. Также имелись сомнения в актуальности показа — и окончательные соображения по этому поводу я приведу здесь.
Третья причина целиком принадлежит миру искусства. Поразительно, но картине Бергмана часто ставят в укор её главное художественное достоинство.
«Земляничная поляна» — удивительно лёгкое творение. Такая лёгкость обычна не свойственна авторскому кинематографу, тем более — дурно снимаемому «фестивальному кино», которое по незнанию часто принимают за авторское. Увы, категории сдвинуты — все болезни «фестивальщины» (тяжеловесность, акцент на перверсии, политическая тенденциозность...) теперь считаются чуть ли не обязательными признаками авторских фильмов.
Под давлением этих критериев пришлось бы отказать в признании многим киногениям XX века, и ранний Бергман бы точно попал в их число.
Многие зрители считают «Земляничную поляну» эдаким забавным пустячком, милым рассказом, который не несёт в себе особой значимости. Легкость принимается за поверхностность. Особенно нетрудно в это поверить, сравнивая картину с вышедшей в том же 1957 году «Седьмой печатью» — событийно насыщенной кинопьесой в средневековом антураже. На фоне той чумной дороги поездка Исаака Борга и впрямь может показаться незначительной, но это не совсем так.
Действительно, Бергман отмахивался от многих переусложнённых трактовок «Земляничной поляны», приговаривая: «Для меня этот фильм — нечто ясное и очевидное». Эта ясность присуща раннему периоду кинотворчества режиссёра — с ней он распрощается уже через несколько лет. Но речь идёт и об иной лёгкости, которая редко когда была подвластна Бергману.
— Сны становятся явью, реальностью, реальность растворяется, превращается в грезу, сон. Всего лишь два-три раза удавалось мне беспрепятственно парить между сном и реальностью, — вспоминает творец в 1990-м году, признавая первенство Андрея Тарковского в таких «парениях».
Действительно, препятствий в «Земляничной поляне» — самый минимум. Бергман признавался, что хотел сделать «реалистический» фильм, «в котором вдруг открываешь дверь и входишь в свое детство, потом открываешь дверь и выходишь из него в действительность, а после заворачиваешь за угол и входишь в какой-то другой период своего существования, и жизнь идет своим чередом».
Так и есть: заявленная выше внезапность, это магическое «вдруг», происходит своим чередом, с невероятной лёгкостью. «В "Земляничной поляне" я без малейших усилий и вполне естественно перемещаюсь во времени и пространстве, от сна к действительности», — заявляет режиссёр.
В других фильмах Бергмана такие перемещения далеко не безобидны. Воплотившиеся кошмары вполне себе могут расквитаться со сновидцем-художником («Час волка»). А в снятой за шесть лет до обозреваемого фильма «Летней игре» прогулка в прошлое заканчивается не худшим образом, но оставляет горечь на губах.
Тем не менее, в «Земляничной поляне» показано: совершить эту прогулку можно даже будучи совершенным стариком. И такие перемещения меняют жизнь.
Бергман парит не только между сном и реальностью, но и между личным и общественным. Всё как и в снятом много позже «Зеркале» Андрея Тарковского!
— Я смоделировал образ, внешне напоминавший отца, но, в сущности, то был от начала и до конца я сам, — говорит режиссёр о главном герое. — Главная движущая сила «Земляничной поляны» — отчаянная попытка оправдаться перед отвернувшимися от меня, выросшими до мифических размеров родителями <...> Каким-то способом, — каким не знаю, и тогда не знал, — но «Земляничной поляной» я взывал к родителям: увидьте меня, поймите меня и — если можете — простите.
Сам режиссёр считал, что данная попытка ему не удалась (в отличие от самого фильма), а указанный конфликт разрешился лишь спустя десятилетия. И нельзя не признать, что с подобными проблемами сталкиваются многие из нас. Тем самым фильм обретает общественную значимость.
Любопытно, но сам Бергман не считает «Земляничную поляну» вполне своей. Режиссёр уверен: благодаря гению Виктора Щёстрёма картина обрела новые краски, не предполагаемые изначально.
— Оккупировав мою душу в образе моего отца, он превратил ее в свою собственность — не оставив мне ни крошки! И совершил это с независимостью и одержимостью великой личности, — признавался режиссёр.
Данное обстоятельство объясняет нам презабавнейший парадокс: герой Щёстрёма, профессор Исаак Борг с самого начала фильма являет собой намного более живого персонажа, чем многие другие герои картины. Их претензии с трудом вяжутся к этому невероятно обаятельному 78-летнему доктору. Особенно интересно смотреть, как Борга пытается «лечить» холодная невестка в исполнении Ингрид Тулин.
Впрочем, подобные противоречия лишь обогащают фильм. Заканчивается он, кстати, довольно неожиданно, и на какой прекрасной ноте! Профессор вновь оказывается в прошлом, где возлюбленная Борга ведёт его на освещённую солнцем лесную опушку. По ту сторону пролива доктор видит своих родителей — и в этот момент происходит маленькое чудо...
Да только ради этого стоило отвергнуть все трудности и показать «Земляничную поляну».
Читайте также:
Три причины, едва не сорвавшие показ «Земляничной поляны»
Почему актёрам в «Молодой гвардии» не нужно было «играть»
Режиссёр околдовал актёра. Или наоборот? Настоящий Пиноккио
